Бронзовая Жница

Но не таков был маргот, чтобы его это смущало. Всю жизнь он ломал законы, мирские или церковные, здравого смысла или даже собственного тела. Изучив глазами яство из вранговой плоти, он вновь взглянул на Эйру.

И улыбнулся:

— Из симпатии к тебе, дорогая, я съел бы даже пригоршню опарышей, — промолвил он мягко. — Но именно к тебе. Схаал меня не интересует.

Она вздрогнула. Её чёрные пальцы стиснули оба конца вертела.

— Ты предстанешь перед ним этим же вечером, — прошептала она. — Ты вступаешь туда, где не поможет ни меч, ни крепкое слово. Полностью отдашься на милость Владыки Забытых. Ты не можешь отвергать его тогда, когда ты уже одной ногой перед ним.

Морай крепче сжал её колено и любовно пригладил складки дорогого уличного платья, что успел пожаловать ей перед всеми этими событиями.

И которое она носила под плащом из врановых перьев.

— Могу, — улыбнулся он. — И буду. Не служат драконы ни Схаалу, ни другим богам — не стану и я. И если мне суждено мучиться и терзаться остаток веков, я на это пойду. Но не опорочу память Скары. Я знаю, ты хочешь позаботиться обо мне, дорогая… Но не нужно.

Она часто заморгала и разочарованно поднесла вертел обратно к себе.

— Уп-прямый… — прошептала она, едва сдерживая слёзы. — Твоя любовь погубит твою душу…

— Пусть так, милая, пусть так. И пусть другие доа склоняются перед богами, но я не стану. Я не хочу. Когда мы летали под облаками, мы сами были богами. Скара ушёл, не молясь и не боясь. И я уйду так же.

Эйра затаила дыхание, словно хотела что-то сказать. Но затем нахмурилась и качнула головой. Она не стала бы проявлять снисхождение к тому, кто не собирался склоняться перед её тёмным супругом.

Хотя и очень хотела.

Аромат мяса отвлёк её от внутренних метаний. Сама того не заметив, она задумчиво повела носом.

«Для схаалитки это изысканное блюдо», — подумал Морай. — «Но вряд ли ей удавалось есть его достаточно часто».

Эйра приступила к трапезе одна. Он наблюдал на ней с восхищением.

«Человек способен пасть так низко, что в конце концов заставит сомневаться всех стоящих выше, кто из них на самом деле занимает истинную высоту».

Она довольно быстро покончила с тем, что оставалось от вранговой руки, и отложила вертел на стол. А затем утёрла рот рукавом, не давая забыть, что она принадлежит к низшему сословию.

— Ты время от времени делала это, пока жила в Брезе, правда? — спросил Морай. — Ты никогда не даёшь Схаалу позабыть, сколь ты верна ему.

— Да, — отвечала Эйра. — Давно, ещё в Морских Вратах, я поняла, что это нетрудно. На меня на улице напал насильник, а у меня был мой амулет с ключами. Я дождалась, когда он задерёт мне юбки, и воткнула ключ ему в глаз. А потом придушила. И съела. Такое случалось со мною часто, поэтому я всегда любила ходить ночью одна. Я знала: Схаал либо встретит меня в своих чертогах, либо даст мне отбиться. И до сих пор моя вера в это никогда не подводила меня.

Морай был поражён и не мог отвести от неё глаз, пока она рассказывала.

— Когда меня начинали подозревать в подобном, то перепродавали в другие бордели, — продолжала Эйра. — Я ходила по рукам. И я никогда не зарилась на тех, кто честно платил за доступ к моему телу. Всему положена своя цена. Однако мужчины привыкли получать своё бесплатно, и, чем крупнее были города, где я жила, тем больше мне удавалось есть. Я обзавелась кинжалом, — она извлекла небольшой костяной клинок из рукава. — Его подарил мне один странник, что присоединился к моей трапезе у обочины. И стало ещё легче. Я забыла про голод, и даже самые тяжёлые дни и ночи работы были не в силах истощить меня.

Вздохнув, она довершила с улыбкой:

— «Дом культуры» оказался местом действительно культурным, где было сложно пожарить что-то для себя без чужих глаз — одно помещение… паркет на полу, откуда было бы слишком трудоёмко вымывать кровь… И строгий надзор Почтенной. Я несколько ограничила свои аппетиты. Однако мне нужно было хоть как-то поддерживать свой дар. И я нашла выход. Я воздавала славу Схаалу, поедая кадаврики, что вырастают на телах — и до сих пор это та лазейка, что позволяет мне приобщаться к царству теней.

Морай покачал головой, теряясь в противоречивых ощущениях, и огладил её по плечу.

Он нигде не слышал, чтобы Схаал в действительности покровительствовал людоедству. То, что направляло Эйру в этом, было её личной интерпретацией. И она верила в неё, как он верил в свои силы.

Во многом они были непохожи, ведь Морай отрицал человеческое так, как это делал дракон: свысока, из позиции силы и славы. А она отстояла по другую сторону, на глубине самой глубокой могилы, в самом позорном бесславии.

Но оба они были не сами по себе. Его питал лётный брак; а её — вера в её понимание Бога Горя.

Его дракон умер. А её Схаал; мог бы он в какой-то момент отвергнуть её? Или оказался куда более надёжным супругом?

Морай не знал, но никогда ещё он не был так обескуражен женщиной, и никогда доселе ему не хотелось припасть к её ногам. Он склонил свою увенчанную светлой гривой голову и прижался к груди Эйры. Но она не обняла его.

— Я пришла отпустить тебе грехи, маргот, — произнесла она торжественно. — И при входе поклялась, что сделаю это.

— О, конечно, — с наигранной податливостью проурчал Морай. Он заставил себя отстраниться от её тёплого живота и встать. Преклонять колени, читать молитвы, посыпать голову пеплом — после таких откровений он готов был сыграть во что угодно со своей великолепной чёрной жрицей.

Эйра смерила его долгим взглядом. Она сидела на диване величественно, как маргаса. Или как коронованная диатрис. И её тёмное точёное лицо выражало осуждение и высокомерие.

— Ты полон грехов, — вынесла она вердикт.

«Как ей к лицу это величие».

— М-м, — согласно отозвался Морай.

— Каждая часть одежды на тебе — это грех.

Он поднял брови. И расплылся в широкой ухмылке.

«Если такова изначальная вера в Схаала, я должен был оставить их жрецов вместо аанитских. Жаль только, что мне попадались формалисты, а не истинные адепты».

— Начнём с плаща, — провозгласила Эйра. — Это твоя гордыня.

Он расстегнул фибулы и послушно скинул украшенный драконьей вышивкой плащ на пол.

— Потом этот пояс с пустыми ножнами. Твоя бессмысленная жестокость.

Звякнул ремень, упавший на паркет вместе с кошельком.

— Твои перчатки. Вездесущие руки, жадность и ненасытность.

Лайковые перчатки упали сверху на всё остальное.

— Твоя… рубашка? — протянула она.

— Это котта, — подсказал Морай. — Что она?

— Это твоя самоуверенность и эгоизм. Снимай.

Он распустил завязки у шеи и скинул с себя расшитую золотой нитью янтарно-рыжую котту.

— Сапоги — это твоё неверие. Ты ходишь по земле так, словно будешь вечно топтать её.

Сапоги со шпорами тоже были отставлены в сторону. Холодный бриз пощекотал обнажённый торс Морая, но тот лишь продолжил разоблачаться с ещё большим усердием.

— Твои штаны — твоё вероломство, — продолжала отчитывать Эйра, словно госпожа — провинившегося слугу. Она весьма подобающе расположилась, закинув ногу на ногу. — Ты обманываешь даже тех, кто всегда был верен тебе.

«Если бы Иерофант был такой женщиной, я бы, пожалуй, вступил в Конгломерат».

Морай послушно стянул их и остался в одних кальсонах.

«Если сюда заглянут рыцари, она навсегда будет лишена статуса жрицы в Брезе», — мимолётом подумал он. — «Но ни одно формальное поругание не заставит её отрешиться от служения».

— Это твоё неглиже… — протянула она с усмешкой. — Твой страх. Твоя слабость. И твоя ничтожность перед истинными силами этого мира. Всё, что ты скрываешь. Снимай.

И он с удовольствием послушался. Эта игра распалила его, и поэтому он был весьма возбуждён, невзирая на прохладный ветер с улицы.

Эйра взяла его кубок и допила остатки вина. А затем закинула ногу на ногу и покачала сапогом.

— Теперь искупляй, — прошептала она. — Ты знаешь, что делать.

«О, я знаю».

Он подошёл и присел на одно колено. Положил её лодыжку на своё бедро и расшнуровал сапожок. Затем второй. Откинул их в сторону и приподнялся, снимая с неё накидку. После стянул перчатки, расстегнул пояс. И остановился, рассматривая козлиный череп.

— Ты… если б я стал диатром Рэйки, ты была бы моей Верховной Жрицей, — промолвил он, не скрывая своего восхищения. — И после битв мы пировали бы телами убитых врагов.

— Не знаю, как Рэйка, но меня манят мысли о моей пустынной родине, — прошептала Эйра. — И отправлюсь туда, если всё сложится. А ты… разве хотел когда-нибудь занять трон?

Морай усмехнулся и потёрся носом о белёсую переносицу козлиного черепа.

— На самом деле, я думал об этом. Даже сватов послал к племяннице, чтобы заручиться… впрочем… это уже бессмысленно. Пускай в это играются Вранг и Каскар, дорогая. Там наверняка будет на что посмотреть.

После он снял с её головы череп. Расцеловал тёмное лицо. А затем приподнял её под ягодицы, стянул с неё несколько слоёв рубашек и оставил её обнажённой. Тёмная кожа покрылась мурашками, и он сразу же приник к ней губами — и стал касаться ключиц, шеи, груди и живота.

— Помни про лопату, — прошептал он, целуя её ближе к промежности.

— М-м? Что? — наслаждаясь его ласками, уточнила она.

— Лопата, не орудуй ей, — фыркнул Морай. — Воздержись ещё пару лунаров.

Она вздохнула с нотой возмущения.

«Нашёл время», — означал этот тон. Или: «Я давно уже не соблюдаю предписания врача».

Маргот усмехнулся. Но, глядя в её скульптурное лицо, он расхотел иронизировать. И прильнул к ней.

Их тела соединились в последний раз, и это было прекрасно, как последняя трель вечернего соловья перед казнью.

***

На закате стих весь город. На площади Божьей Милости, перед чёрным пятном, оставшимся от триконха, хотели выставить эшафот; но сделать это так и не успели из-за разразившихся беспорядков. Поэтому Морая с подводы высадили прямиком на брусчатку.

Рыцари Астралингов в голубых плащах и Воинство Веры в белых образовали массивное оцепление. Множество людей, особенно оборванцев, ломилось посмотреть на происходящее. Зеваки толпились на крышах и балконах, печных трубах и стенках.

Но Морая от галдящего сброда отделяло пять рядов тяжёлой конной стражи, и потому зрелище из его убийства вышло бы неважное.

Хотя сам он представлял из себя то ещё зрелище. Он надел свой лучший наряд, ярко-рыжий, украшенный золотой нитью. И поверх этого облачился в сюрко — просторный плащ-нарамник с его гербом, что обычно надевался на доспехи. Сюрко было чёрное с ярким драконьим глазом на груди.

В таких сюрко рыцари выезжали на турниры и оруженосцы опускались на колени перед акколадой. Морай ожидал казни примерно с таким же рвением.

Вдоль выжженой линии фундамента расположились новые хозяева Брезы. Весь белый, покрытый холодным потом Каскар пребывал практически в бреду. Он с трудом держался вертикально на принесённом для него резном стуле. Однако он был облачён торжественно. В кольчугу, наплечники и тоже сюрко. Его герб был вышит со всем тщанием: серебрящийся белый цветок, похожий на астрагал, что распустился на голубом просторе небес. В руках Каскар сжимал длинный фамильный меч, Честный. На гиррите он носил имя Нобилард.