Бронзовая Жница

10. Любовный многоугольник

Пламя потрескивало в камине опочивальни леди Мальтары. Она велела слугам постоянно поддерживать огонь, но всё равно не могла согреться.

Это был второй день пребывания Вранга в Покое. Морай ничего не сказал о своих планах на него. «Подождём ещё дней десять», — обмолвился он со своим близким кругом. — «Пускай Ланита насядет на Каскара, описывая ему ужасы, которые здесь переживает её супруг. Может, Каскар родит какую-нибудь мысль о том, что пора осадить лошадей и закончить этот фарс».

Мальтара сжала свои плечи и угрюмо посмотрела на танцующий за решёткой огонь.

«Каскар скорее умрёт, чем пойдёт на попятную; он принципиален и горд, как настоящий диатр», — подумала она. — «Морай вряд ли всерьёз ожидает этого. Эту войну начал отец марпринца, и она подобна затянувшейся лихорадке, которая может кончиться либо выздоровлением, либо смертью. Для Каскара это дело чести».

Интуиция подсказывала ей, что развязка близка. Но это не радовало молодую леди. Она сжимала в руке письмо и чувствовала тяжесть, что давит изнутри.

Послание гласило:

«Дорогая Мальтара,

Помяни моё слово, с братом он ничего не сделает. Пройдёт несколько дней, и он приголубит его, полагая его за своё дитя, которого у него никогда не будет. Женщине нипочём не занять с ним подобное место. Неспроста он поручил тебе отыскать незаконорождённых родичей, коли таковые есть; увидишь, он попытается наладить контакт даже с ублюдками от вашего папеньки.

Дети многое берут из ранних лет. Он издавна ненавидел свою мать за то, что она не вмешивалась в жестокость, что творилась между детьми. Но когда леди Вельвела отдала приказ убить Скару — отнять у него его мечту — эта ненависть захлестнула его. Она иррациональна и вечна. Он всегда будет холоден и жесток с женщинами, они для него — угроза для Скары, которого он любит превыше всего. Отсюда у него были близкие отношения и с Исмиротом, и с оруженосцем, хотя, очевидно, они были от противного, а не потому, что он в самом деле имеет больной интерес к мужчинам.

Ты говоришь, ни одна шлюха не уходит от него с побоями и слезами на глазах. Здесь я тоже дам тебе ответ. Он полагает их, женщин со дна общества, такими же, как он сам когда-то. Смейся или оскорбляйся, я вижу его солидарность с самыми униженными и самыми позорными слоями общества — и его жестокость к тем, кто был урождён в любви и достатке. Это закоренелая зависть; и хорошо, что она не доходит до сексуальных девиаций в сторону садизма и членовредительства, иначе мне страшно даже думать, что он делал бы с тобой с самого детства.

Ты сама всё это знаешь. Ты думаешь, что, унизившись окончательно, ты сравняешься со шлюхой в его глазах, и он к тебе тоже будет добр. Может, он и пожалеет тебя. Но лишь на смертном одре. Ты для него — Вельвела, что скрывается до поры до времени. Он не знает тебя и не хочет знать. Лишь как диатрис Вальсая, что отправляет ему письма, ты бы устроила его — далекая, позабывшая его лицо, но неизменно вежливая, создающая иллюзию семейственности.

Ты разумна и сильна, дорогая Мальтара. Ты не любишь его. Это такая же рана, нанесённая тебе детством, как у него. Ты хотела его защиты и покровительства — и ты получала их, если была подле него в нужный момент. Ты привыкла, что так и должно быть. Но ты не приученная шавка, ты человек. Ты отдаёшь себе отчёт.

Пойми это до того, как ты увидишь их сближение с Врангом. И до того, как это ранит тебя в самое сердце. Найди в себе силы сорвать эту петлю со своей шеи и приезжай ко мне.

Моя любовь исцелит тебя.

Твой К.»

Мальтара вздохнула и прислонилась к обитой бархатом стене.

Ей всё равно было холодно. В собственной опочивальне, среди красивой трофейной мебели, что сюда натаскал Исмирот. Среди мужских туник и курток, которые она носила вместо платьев.

А ведь она любила платья. Просто Морай не любил.

Эта переписка длилась годами. И Мальтара знала, что выведенные на бумаге слова — чистая правда.

Только вот она не была готова оставить это так легко.

«Я не хочу бежать с поля боя. Я хочу отметиться на нём — не победителем, так тем, кто нанёс наибольшие потери».

Она посмотрела в окно. Бледный день сменялся бархатной, чарующей ночью. Вечер разливался душистыми тисами. Притихли злые холодные ветра.

И всё равно мурашки бегали по запястьям.

На столе лежали ингредиенты для ядов и лекарств. Алхимик Силас, которого Морай купил, как раба, не внушал ей доверия. Она перепроверяла всё, из чего он готовил, и всегда отслеживала состав его отваров и зелий со своим справочником.

Нынче у неё было лирическое настроение. Книга была открыта на легендах алхимии. Философском камне и целительной силе слюны у некоторых драконов.

Но даже занимательное чтиво не могло отвлечь её от мыслей.

«Когда ты отдал меня Исмироту, я смирилась с этим», — думала она. — «Я верила: ты станешь взрослее и поймёшь, какую жертву я принесла тебе. Когда ты отдал на растерзание Халису, мою единственную подругу, я стерпела и это. И со всем усердием демонстрировала верность твоим приказам. Но правда в том, что я делаю это всю жизнь. А подачки из твоих рук мне уже много лет как не нужны».

Пальцы стиснули бумагу. Ей хотелось прижать её к щеке — и одновременно отбросить её прочь.

Слишком много нобель Куолли значил в её жизни. Как единственный заботливый покровитель — и как мерзавец, что был способен на насилие над собственной дочерью.

Может, Морай соврал ей об этом. И на самом деле несчастье приключилось с Халисой не по вине Куолли. А может, если бы Морай не стоял между ней и нобелем с самой юности, и саму Мальтару постигло бы нечто похожее. Потому что он всегда был до опасного близок.

Словом, она не могла быть уверена ни в чём и ни в ком.

«Если я уйду отсюда, я выберу одинокую дорогу», — повторила она себе уже давно принятое решение. — «И сперва займу роль, которая мне даст неуязвимость, а уж потом буду смотреть, кто мне друг, а кто не очень».

Нехотя пальцы вытянулись над огнём. И выпустили письмо. Бумага сгорела, и Мальтара поскребла кочергой по пепелинкам, чтобы не сохранилось ни буквы.

«Если Морай узнает, он с радостью расправится со мной».

У неё было право на три оплошности. Будь то оскорбления или противодействия брату.

Первое она исчерпала тогда, когда пыталась заступиться за Халису и не дать её на расправу брезарцам. Она рыдала и называла Морая изувером. Даже пыталась подраться с ним, но он с лёгкостью отшвырнул её от себя и велел запереть её. За подобное он повесил бы любого из своих соратников; но право крови есть право крови.

Второе ушло примерно тогда же. У неё сдали нервы на одном из их общих сборов, когда купец Мавлюд настаивал, что маргот должен жениться для выгодного союза. «Не должен!» — крикнула она то ли из ревности, то ли из боли за то, что случилось с Халисой. Морай сказал ей, чтоб она заткнулась, но она продолжила надрываться, что ему вообще не следует иметь дело с женщинами, если он не ценит тех, кто любит его, и готов посылать их на ужасную смерть. «То ли дело шлюхи!» — кричала она. — «На шлюхах и женись!»

Это было прилюдное оскорбление и её вторая оплошность. С тех пор она была очень аккуратна.

Однако потом Морай обнаружил, что злосчастный джин с надписью «За Халису» был в партии, что прошла через поверенного Мальтары. Чуть не вскрылась вся её схема, что она все эти годы поддерживала с нобелем Куолли. Мальтара уверила его, что это была ужасная, но случайность; она лично отдала ему на расправу своего поверенного и умолила посчитать это за оплошность, а не за измену.

И суровый брат не отказал ей в этом. Вот только теперь у неё больше не было попустительства с его стороны.

«За следующий промах он будет судить меня. Может, и не столь строго, сколь других, но всё же он уже ничего не спустит мне с рук».

В дверь постучали. Мальтара отвлеклась от своих мыслей и молвила:

— Входи.

Ручка скрипнула. Внутри показалась Чёрная Эйра. Огонь играл на её коже, превращая её в нечто единое с её платьем, будто целиком отлитую из бронзы статую.

При виде неё у Мальтары мурашки бегали по коже. Это была шлюха, вероятно, непростой судьбы; она видела таких. Они с детства отдавали своё тело на службу чужой плоти, но в глазах их замерло нечто, отделяющее их от живых.

И хотя во многих таких женщинах с лёгкостью угадывалось горе, с Эйрой было иначе. Она будто знала то, чего не знали другие. Ей было словно чуждо всё живое. И это лишало её обычных человеческих стремлений и страхов.

Прикрыв за собой дверь, она поклонилась Мальтаре и молвила:

— Вчера вы отослали меня. Но, если я верно поняла, вы ждали меня сегодня.

— Да, — ответила Мальтара. — Вчера у меня появились неотложные дела.

«Появление Вранга внесло некоторые коррективы в мои планы. Я была вынуждена освободить для него ту комнату с решёткой на окне, где я держала пленников для экспериментов. Я упражнялась с ядом жабы аги, и они заблевали все углы… в холоде подземелий им не выжить, а больше комнат Морай мне не выдал. Пришлось от них избавиться».

Но она хотя бы получила любопытные результаты.

— Сегодня я готова, — сказала она, отгоняя мысли о своих разработках. — Иди сюда.

Она подвела Эйру к своей постели — двуспальной, скрипучей, которую когда-то приходилось делить с Исмиротом. И на которой она теперь ночевала одна.

— Садись, — и они вместе расположились на краю постели. Мальтара внимательно изучила лицо своей «преподавательницы».

«Она действительно красива, но вызывает странное отторжение, будто мёртвая среди живых. Непонятно, хочет ли она милости маргота, или же просто пытается выжить — в ней безразличие ко всему».

Мальтара задумчиво провела рукой по красивой чёрной ткани, что покрывала её плечи. Ей думалось, что это шёлк, но оказалось — дешёвая тафта, как у всех проституток.

— Скажи, — молвила она. — Маргот откровенничал с тобой?

— В каком-то смысле, — кивнула Эйра, качнув головой с заплетёнными на затылке косами.

— Это «да» или «нет»?

— Это «да», миледи. Но это откровения обычного человека, которые с лёгкостью можно угадать в каждом.

Мальтара сдвинула брови.

— О чём шла речь?

— О драконе, миледи.

— И часто люди откровенничают с тобой о драконах?

— Ох, я прошу прощения, — улыбнулась она белозубой улыбкой. — Разумеется, это было впервые. Но переживания были такие же, как у всех. Маргот тоскует о близящейся разлуке с драконом. Каждый из живых омрачён лишь одним — смертью. Всегда.

«Она так улыбается, говоря о смерти, будто это её старый друг».

— Мудрые слова, — задумчиво сказала Мальтара. Но затем посмотрела на неё серьёзно. — Ладно. Я не собираюсь допытываться о подробностях. Я не сомневаюсь, что мой брат горевал о Скаре пуще любого из тех, кто близок ему, и сильнее, чем за самого себя. Мне это, признаться, утомительно — его одержимость им двадцать лет как одинакова. И ничего нового ты мне не расскажешь. Мне нужно другое. Если ты устраиваешь его в постели, ты должна рассказать мне, что ты делаешь.

В коридоре зазвучали шаги кого-то из слуг, началась возня, чуть приглушившая их голоса. Как ни странно, куртизанка смутилась. Она потупила взгляд и произнесла: