Одиссея капитана Блада [англ. и рус. параллельные тексты]

На любой другой состав суда эти слова произвели бы именно то впечатление, на которое и рассчитывал Блад.

It may even have made its impression upon these poor pusillanimous sheep.

Бедные, малодушные овцы, исполнявшие роли присяжных, заколебались.

But the dread judge was there to efface it.

Но тут снова вмешался Джефрейс.

He gasped aloud, then flung himself violently forward.

Он громко, с трудом задышал, а затем неистово ринулся в атаку, чтобы сгладить благоприятное впечатление, произведенное словами Блада.

"Lord of Heaven!" he stormed.

- Владыка небесный! - закричал судья.

"Was there ever such a canting, impudent rascal?

- Видали вы когда-нибудь такого наглеца?!

But I have done with you.

Но я уже разделался с тобой.

I see thee, villain, I see thee already with a halter round thy neck."

Кончено! Я вижу, злодей, веревку на твоей шее!

Having spoken so, gloatingly, evilly, he sank back again, and composed himself.

Выпалив эти слова, которые не давали возможности присяжным прислушаться к голосу своей совести, Джефрейс опустился в кресло и вновь овладел собой.

It was as if a curtain fell.

Судебная комедия была окончена.

All emotion passed again from his pale face. Back to invest it again came that gentle melancholy.

На бледном лице судьи не осталось никаких следов возбуждения, оно сменилось выражением тихой меланхолии.

Speaking after a moment's pause, his voice was soft, almost tender, yet every word of it carried sharply through that hushed court.

Помолчав, он заговорил мягким, почти нежным голосом, однако каждое его слово отчетливо раздавалось в притихшем зале:

"If I know my own heart it is not in my nature to desire the hurt of anybody, much less to delight in his eternal perdition.

- Не в моем характере причинять кому-либо вред или радоваться чьей-либо гибели.

It is out of compassion for you that I have used all these words - because I would have you have some regard for your immortal soul, and not ensure its damnation by obdurately persisting in falsehood and prevarication.

Только из сострадания к вам я употребил все эти слова, надеясь, что вы сами позаботитесь о своей бессмертной душе, а не будете способствовать ее проклятию, упорствуя и лжесвидетельствуя.

But I see that all the pains in the world, and all compassion and charity are lost upon you, and therefore I will say no more to you."

Но я вижу, что все мои усилия, все мое сострадание и милосердие бесполезны. Мне не о чем больше с вами говорить.

He turned again to the jury that countenance of wistful beauty.

- И, повернувшись к членам суда, он сказал: -Господа!

"Gentlemen, I must tell you for law, of which we are the judges, and not you, that if any person be in actual rebellion against the King, and another person - who really and actually was not in rebellion - does knowingly receive, harbour, comfort, or succour him, such a person is as much a traitor as he who indeed bore arms.

Как представитель закона, истолкователями которого являемся мы - судьи, а не обвиняемый, должен напомнить вам, что если кто-то, хотя бы и не участвовавший в мятеже против короля, сознательно принимает, укрывает и поддерживает мятежника, то этот человек является таким же предателем, как и тот, кто имел в руках оружие. Таков закон!

We are bound by our oaths and consciences to declare to you what is law; and you are bound by your oaths and your consciences to deliver and to declare to us by your verdict the truth of the facts."

Руководствуясь сознанием своего долга и данной вами присягой, вы обязаны вынести справедливый приговор.

Upon that he proceeded to his summing-up, showing how Baynes and Blood were both guilty of treason, the first for having harboured a traitor, the second for having succoured that traitor by dressing his wounds.

После этого верховный судья приступил к изложению речи, в которой пытался доказать, что и Бэйнс и Блад виновны в измене: первый - за укрытие предателя, а второй - за оказание ему медицинской помощи.

He interlarded his address by sycophantic allusions to his natural lord and lawful sovereign, the King, whom God had set over them, and with vituperations of Nonconformity and of Monmouth, of whom - in his own words - he dared boldly affirm that the meanest subject within the kingdom that was of legitimate birth had a better title to the crown. "Jesus God! That ever we should have such a generation of vipers among us," he burst out in rhetorical frenzy.

Речь судьи была усыпана льстивыми ссылками на законного государя и повелителя - короля, поставленного богом над всеми, и бранью в адрес протестантов и Монмута, о котором он сказал, что любой законнорожденный бедняк в королевстве имел больше прав на престол, нежели мятежный герцог.

And then he sank back as if exhausted by the violence he had used. A moment he was still, dabbing his lips again; then he moved uneasily; once more his features were twisted by pain, and in a few snarling, almost incoherent words he dismissed the jury to consider the verdict.

Закончив свою речь, он, обессиленный, не опустился, а упал в свое кресло и несколько минут сидел молча, вытирая платком губы. Потом, корчась от нового приступа боли, он приказал членам суда отправиться на совещание.

Peter Blood had listened to the intemperate, the blasphemous, and almost obscene invective of that tirade with a detachment that afterwards, in retrospect, surprised him.

Питер Блад выслушал речь Джефрейса с отрешенностью, которая впоследствии, когда он вспоминал эти часы, проведенные в зале суда, не раз удивляла его.

He was so amazed by the man, by the reactions taking place in him between mind and body, and by his methods of bullying and coercing the jury into bloodshed, that he almost forgot that his own life was at stake.

Он был так поражен поведением верховного судьи и быстрой сменой его настроений, что почти забыл об опасности, угрожавшей его собственной жизни.

The absence of that dazed jury was a brief one. The verdict found the three prisoners guilty.

Отсутствие членов суда было таким же кратким, как и их приговор: все трое признавались виновными.

Peter Blood looked round the scarlet-hung court. For an instant that foam of white faces seemed to heave before him.

Питер Блад обвел взглядом зал суда, и на одно мгновение сотни бледных лиц заколебались перед ним.

Then he was himself again, and a voice was asking him what he had to say for himself, why sentence of death should not be passed upon him, being convicted of high treason.

Однако он быстро овладел собой и услышал, что кто-то его спрашивает: может ли он сказать, почему ему не должен быть вынесен смертный приговор [14] после признания его виновным вгосударственной измене?

He laughed, and his laugh jarred uncannily upon the deathly stillness of the court.

Он внезапно засмеялся, и смех этот странно и жутко прозвучал в мертвой тишине зала.

It was all so grotesque, such a mockery of justice administered by that wistful-eyed jack-pudding in scarlet, who was himself a mockery - the venal instrument of a brutally spiteful and vindictive king.

Правосудие, отправляемое больным маньяком в пурпурной мантии, было сплошным издевательством. Да и сам верховный судья -продажный инструмент жестокого, злобного и мстительного короля - был насмешкой над правосудием.

His laughter shocked the austerity of that same jack-pudding.

Но даже и на этого маньяка подействовал смех Блада.

"Do you laugh, sirrah, with the rope about your neck, upon the very threshold of that eternity you are so suddenly to enter into?"

- Вы смеетесь на пороге вечности, стоя с веревкой на шее? - удивленно спросил верховный судья.

And then Blood took his revenge.

И здесь Блад использовал представившуюся ему возможность мести:

"Faith, it's in better case I am for mirth than your lordship.

- Честное слово, у меня больше оснований для радости, нежели у вас.

For I have this to say before you deliver judgment. Your lordship sees me - an innocent man whose only offence is that I practised charity - with a halter round my neck.

Прежде чем будет утвержден мой приговор, я должен сказать следующее: вы видите меня, невинного человека, с веревкой на шее, хотя единственная моя вина в том, что я выполнил свой долг, долг врача.

Your lordship, being the justiciar, speaks with knowledge of what is to come to me.

Вы выступали здесь, заранее зная, что меня ожидает.

I, being a physician, may speak with knowledge of what is to come to your lordship.

А я как врач могу заранее сказать, что ожидает вас, ваша честь.

And I tell you that I would not now change places with you - that I would not exchange this halter that you fling about my neck for the stone that you carry in your body.

И, зная это, заявляю вам, что даже сейчас я не поменялся бы с вами местами, не сменял бы той веревки, которой вы хотите меня удавить, на тот камень, который вы в себе носите.

The death to which you may doom me is a light pleasantry by contrast with the death to which your lordship has been doomed by that Great Judge with whose name your lordship makes so free."

Смерть, к которой вы приговорите меня, будет истинным удовольствием по сравнению с той смертью, к которой вас приговорил тот господь бог, чье имя вы здесь так часто употребляете.

The Lord Chief Justice sat stiffly upright, his face ashen, his lips twitching, and whilst you might have counted ten there was no sound in that paralyzed court after Peter Blood had finished speaking.

Бледный, с судорожно дергающимися губами, верховный судья неподвижно застыл в своем кресле. В зале стояла полнейшая тишина.

All those who knew Lord Jeffreys regarded this as the lull before the storm, and braced themselves for the explosion.

Все, кто знал Джефрейса, решили, что это затишье перед бурей, и уже готовились к взрыву.

But none came.

Но никакого взрыва не последовало.

Slowly, faintly, the colour crept back into that ashen face.

На лице одетого в пурпур судьи медленно проступил слабый румянец.

The scarlet figure lost its rigidity, and bent forward.

Джефрейс как бы выходил из состояния оцепенения.

His lordship began to speak. In a muted voice and briefly - much more briefly than his wont on such occasions and in a manner entirely mechanical, the manner of a man whose thoughts are elsewhere while his lips are speaking - he delivered sentence of death in the prescribed form, and without the least allusion to what Peter Blood had said.

Он с трудом поднялся и приглушенным голосом, совершенно механически, как человек, мысли которого заняты совсем другим, вынес смертный приговор, не ответив ни слова на то, о чем говорил Питер Блад.

Having delivered it, he sank back exhausted, his eyes half-closed, his brow agleam with sweat.

Произнеся приговор, судья снова опустился в кресло. Глаза его были полузакрыты, а на лбу блестели капли пота.

The prisoners filed out.

Стража увела заключенных.

Mr. Pollexfen - a Whig at heart despite the position of Judge-Advocate which he occupied - was overheard by one of the jurors to mutter in the ear of a brother counsel:

Один из присяжных заседателей случайно подслушал, как Полликсфен, несмотря на свое положение военного прокурора, втайне бывший вигом, тихо сказал своему коллеге-адвокату:

"On my soul, that swarthy rascal has given his lordship a scare.

- Клянусь богом, этот черномазый мошенник до смерти перепугал верховного судью.

It's a pity he must hang.

Жаль, что его должны повесить.

For a man who can frighten Jeffreys should go far."

Человек, способный устрашить Джефрейса, пошел бы далеко.

CHAPTER IV
Глава IV

HUMAN MERCHANDISE

ТОРГОВЛЯ ЛЮДЬМИ

Mr. Pollexfen was at one and the same time right and wrong - a condition much more common than is generally supposed.

Полликсфен был прав и неправ в одно и то же время.

He was right in his indifferently expressed thought that a man whose mien and words could daunt such a lord of terror as Jeffreys, should by the dominance of his nature be able to fashion himself a considerable destiny.

Он был прав в своем мнении, что человек, способный вывести из себя такого деспота, как Джефрейс, должен был сделать хорошую карьеру.

He was wrong - though justifiably so - in his assumption that Peter Blood must hang.

И в то же время он был неправ, считая предстоящую казнь Питера Блада неизбежной.

I have said that the tribulations with which he was visited as a result of his errand of mercy to Oglethorpe's Farm contained - although as yet he did not perceive it, perhaps - two sources of thankfulness: one that he was tried at all; the other that his trial took place on the 19th of September.

Я уже сказал, что несчастья, обрушившиеся на Блада в результате его посещения усадьбы Оглторп, включали в себя и два обстоятельства положительного порядка: первое, что его вообще судили, и второе, что суд состоялся 19 сентября.

Until the 18th, the sentences passed by the court of the Lords Commissioners had been carried out literally and expeditiously.

До 18 сентября приговоры суда приводились в исполнение немедленно.

But on the morning of the 19th there arrived at Taunton a courier from Lord Sunderland, the Secretary of State, with a letter for Lord Jeffreys wherein he was informed that His Majesty had been graciously pleased to command that eleven hundred rebels should be furnished for transportation to some of His Majesty's southern plantations, Jamaica, Barbados, or any of the Leeward Islands.

Но утром 19 сентября в Таунтон прибыл курьер от государственного министра лорда Сэндерленда с письмом на имя лорда Джефрейса. В письме сообщалось, что его величество король милостиво приказывает отправить тысячу сто бунтовщиков в свои южные колонии на Ямайке, Барбадосе и на Подветренных островах.