Счастье — это теплый звездолет

«Как и у всех нас, возможно», — думает Аарон, снова пытаясь понять, что произошло в коридоре Гамма. Там была пристыкована разведшлюпка «Цветок Китая» с загерметизированными люками, под наблюдением одного охранника. Скучный пост, на котором две недели ничего не происходило. Охранник пошел в корму корабля выпить чаю. Когда он вернулся, на полу у грузового люка шлюпки лежал Тиге. Люк был открыт. Тиге, вероятно, пришел по трапу, ведущему прямо к люку: поскольку до травмы он был руководителем группы по работам вне корабля, нет ничего удивительного, что он туда забрел. Но что он делал в тот момент, когда потерял сознание, — открывал люк или закрывал его? Успел ли он войти внутрь и посмотреть на обитателя планеты? Возможно, эта тварь нанесла ему какой-то вред? Ответа не было ни у кого.

Скорее всего, у Тиге на подходе к люку просто случился мозговой спазм. Во всяком случае, Аарону хочется в это верить. Йелластон приказал отстыковать разведшлюпку и привязать ее к кораблю тросом. А жизненные показатели Тиге теперь угасают день ото дня. Непонятно. Разве что идет разрушение среднего мозга, которое они умудрились не заметить. Аарон не знает, что тут можно сделать. Вероятно, это и к лучшему.

Усталый как собака, он собирает записи, заставляет себя встать и пойти обиходить Тиге. Заодно и к Лори заглянуть, пожелать ей спокойной ночи.

Она все еще лежит, свернувшись клубочком, на койке. Погружена в чтение. Кроме стандартных микрофишей, на «Центавре» есть настоящие книги. Роскошь.

— Что-то интересное?

Она поднимает голову. Яркая, теплая улыбка. Камера запечатлеет похвальную сестринскую любовь.

— Слушай, Арн… — Она принимается читать что-то очень сложное, и Аарон только к концу успевает настроиться и уловить последние слова: — «…Расти и зверя изживи, да сгинут обезьяна с тигром…»[98] Это старинное. Теннисон.

Ее улыбка предназначена только им двоим.

Аарон осторожным кивком признает поэтические заслуги викторианца. С него на сегодня хватит тигров и обезьян, и он не позволит втянуть себя в очередную дискуссию с Лори, особенно под прицелом камеры.

— Не сиди всю ночь.

— О, я отдыхаю, когда читаю, — радостно отвечает она. — Это как побег в истину. Когда я летела назад, то читала и читала, без конца.

При мысли о ее одиноком полете Аарон внутренне корчится. Милая Лори, маленькая сумасшедшая.

— Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, милый Арн.

Он ложится спать, бормоча старинные проклятия в адрес отборочной комиссии «Центавра». Приземленные филистеры, никакой интуиции. Лори не воспринимается как сексуальный объект. Ну да, как же. За исключением сущей мелочи: мужчины время от времени съезжают с катушек, проникаясь уверенностью, что в ее детском теле скрывается некая сексуальная молния, тайная сверхчувственность течет, словно лава, вместо мозга в этих птичьих косточках. На Земле Аарон перевидал целую коллекцию таких идиотов — они ломались, пытаясь проникнуть в глубины Лори, в эту мнимую тайную сердцевину. К счастью, на «Центавре» желающих пока не нашлось.

Но это не главное, что проглядела отборочная комиссия. Аарон вздыхает, лежа в темноте. Он знает, что за молния таится у Лори в костях. Не секс. О, если бы это был секс! Ее непробиваемая невинность — как там говорили в старину, «фанатичная душа». Она слишком четко видит добро, слишком уверенно ненавидит зло. И никаких оттенков посередине. Живые люди ей ни к чему. Аарон снова вздыхает. Стоило сестре на миг расслабиться, и в ее голосе звучал неумолимый приговор. Изменилась ли она? Скорее всего, нет. Вероятно, это не имеет никакого значения, говорит он себе; какая разница, что именно мозг Лори стоит между нами и неведомым, затаившимся на планете. Нас ждут лишь чисто технические проблемы: вода, воздух, вирусы и прочее…

Он легко отодвигает эти мысли. «Я уже двадцать дней закупорен тут вместе с ней и Тиге, у меня депривационные фантазии». Он уплывает в сон, и последняя мысль его — о капитане Йелластоне. У старика, должно быть, заначка уже кончается.