По дороге с облаками

Явь и сон

Мой дед говорил, что переезд подобен пожару, мне не раз приходилось убеждаться в справедливости его слов, и в этот раз он оказался прав: в состоянии этого постоянного горения мы с Настей провели весь этот год.

Я подцепил ногой камешек и закинул в пустой кратер: ртутного цвета лужа в моем присутствии превращалась в шар и приподнималась над землей. Из-за какой-то почти преступной безалаберности это место никто не удосужился огородить: и бетонного купола, и электронных замков на толстых металлических дверях было бы мало для этой х…ни, но всё, что защищало место падения метеорита от любопытных глаз — разбитый асфальт и распространенный каким-то умником слух о захоронении здесь жутко ядовитых отходов. Эта х…ня за прошедший год разрослась и теперь занимала собой весь глубокий четырехметровый в диаметре кратер, играла передо мной зеркальной поверхностью, колебалась, заходилась рябью, через которую время от времени проступали тела тех, кто находился внутри… — боялась, в конце концов я оставался одним из тех немногих, кто в отличие от всех этих сомневающихся твёрдо знал, что для того, чтобы покинуть её лоно, достаточно одного простого желания, и всё равно раз за разом возвращался в здание сгоревшего химзавода… Что меня влекло сюда… от любящей жены, абсолютно беспомощной без меня, от маленького сына? Ощущение, что я чего-то не додумал, чего-то недопонял, чего-то не доделал…

Следующий за возвращением день принес к порогу нашей квартиры многочисленных просителей, и мне пришлось узнать, что неделя нашего отсутствия не прошла для города бесследно: вместе с нами в кратер в тот же день попали все те десять чучел в костюмах химзащиты — среди них был и тот узкоглазый паренек, и Настина подруга, и каждый следующий день уносил в глубины ртутного цвета лужи всё новых жертв. Я был одним из тех немногих, кто не считал их жертвами. Я вообще был уверен только в том, что тот день стал для меня кошмаром.

Когда после очередного крика: «Мама» заполошно распахнулась дверь, и помимо тёщи в квартире появилась ещё одна женщина, а меня, ещё тёплого от Настиных ласк, схватили за руки и вылили поток абсолютно ненужной информации: единственный ребенок, дитя, ради которого одного билось сердце, да, таксовала, да, не гнушалась любым заработком, да, с утра до вечера и с вечера до утра без выходных и праздников, чтобы этот домашний мальчик ни в чём не нуждался, и он такой хороший, умный и нежный, который даже по улице без мамы не ходил, у которого школа и мама, университет и мама, работа и мама… Помнится, Настя висла на плечах, гладила по волосам и привычно так целовала в ухо, а потом заверещала и вцепилась незваной гостье в волосы, а я согласился, просто ради того, чтобы всё это прекратилось. И с чего они взяли, что я могу помочь?

Я не помнил, как оказался здесь в тот день, мне кажется, меня принесли, а Настя… и эта сфера тогда впервые на моей памяти приподнялась над землей, засеребрилась, и прямо передо мной проплыло под слоем этой ртутной х…ни тело. Откуда я мог знать, кто это? Я и не знал. Я просто потянулся и ухватил его за руки, ртуть не могла выдержать моего прикосновения, я внушал ей дикий инопланетный ужас: она дымилась, кричала на каких-то субтонах, колебалась в воздухе ошмётками, отлетая от тела жертвы, — пока не отступила, позволив мне обнять, вытянуть тело и заглянуть в свои глубины. Помнится, перепутав это действо с шаманизмом, я шептал: «Допуск. Изменить уровень допуска. Уровень допуска сто процентов. Прекратить эксплуатацию!» — вот тогда я и увидел парнишку — чернявенький такой в отличие от блондинки-матери, узкоглазый, смугленький, какой-то весь такой кривоватый, неправильный… Когда я ухватил его, отбросив предыдущее тело, шар просто взбесился: разорвавшаяся от моего прикосновения поверхность лепестками била меня по спине, стараясь отогнать, дикий вопль на какой-то неземной частоте, пугающий, оглушающий, и этот ужасный смрад, который он выдохнул мне в лицо… Очнулся я в реанимации, голый, обвешенный датчиками, обколотый капельницами, Настя, кажется, так и уснула рядом, то ли целуя, то ли просто держась губами за руку… Не могу представить, чего ей стоило пробиться ко мне… Тогда я решил, что никогда, ни за какие награды не буду заниматься этими шаманизмами. Впрочем, просители рассосались сами — те двое, кого я вытащил из шара, оказались в коме и до сих пор так и не пришли в себя.

Я злобно и смачно сплюнул под ноги, растёр плевок в пыли, повернулся к зеркальному шару спиной и пошёл к выходу — инопланетный гость с явственным облегчением выпустил воздух, опал в кратер и разлился лужей. Нет, что меня держало здесь, что заставляло возвращаться на это место, интересоваться состоянием тех людей в больнице, и почему то, что предстояло мне сегодня, казалось не менее пугающим, чем всё то, что я уже пережил? Чего я боялся? Отсутствия путей к отступлению? Этот путь у нас оставался — наша квартира, в которой, пока мы не устроимся, будет жить тёща. Отсутствия жилья? Но дом был куплен: замок за высоким забором, с солнечными батареями на крыше… Недостроенного моста? Но мост был сдан вовремя, и ехать в Судак мы собирались на машине, делая одну-двухдневные остановки в относительно крупных городах, любуясь достопримечательностями, балуя Никитку, который уже не казался слишком маленьким для таких впечатлений. Проблем с водой и выхолощенности почв? Сложностей с работой для нас и школой для Никитки? Нового распорядка дня? Каким-то чудом мне удалось найти работу по специальности, зарплата обещала быть выше, и я был уверен: пока строится Крым, мне будет и хлеб, и масло, и даже красная икра поверх. На фоне учёных степеней и званий запись в трудовой книжке Насти выглядела дико, она умудрилась устроиться кухаркой в ведомственный санаторий и шутила, поминая своего деда, который мечтал пристроить дочь в кулинарный техникум, чтобы та всегда была сыта.

Был ли этот метеорит злом?

Я вошел в здание госпиталя, мне улыбнулись и протянули халат, а на встречу уже спешил, заранее протягивая руку для рукопожатия, невролог.

— Приветствую, Алексей Николаевич! Несказанно рад, несказанно рад. Как нельзя вовремя. Принёс?

Я вяло ответил на рукопожатие и кивнул, но врач долго тряс мою руку, вежливо придерживая, и улыбался. Слишком много улыбается он, этот Александр Сергеевич.

— Как он? — спросил я вместо приветствия.

— Ты про кого? — переспросил врач и неприятно так притянул меня за руку ближе к себе.

— Тот чернявенький, — уточнил я.

Александр Сергеевич усмехнулся в ответ так, что меня передернуло:

— Ты как раз вовремя, Алексей! Я недавно подключил молокозавод к аппарату и снял прелюбопытнейшие показания. Тебе будет интересно.

Несколько медсестёр у меня за спиной ответили на слова врача хихиканием — я нервно отдёрнул руку и оглядел их непонимающим взглядом, а врач уже, приобнимая, вёл меня вверх по лестнице.

— Так ты принёс? — переспросил он меня на лестнице, и я протянул ему тонкую книжицу, Настин ежедневник.

Он жадно схватил, почти выдернул у меня из рук, погладил корешок, обложку из дорогой зелёной кожи и сразу же, не переставая подниматься, открыл.

— Ты говоришь, что она больше не видит страшных снов?

— По крайней мере утверждает, что нет.

— Она не стала бы тебе врать, — врач в очередной раз усмехнулся. — Она может соврать кому угодно, только не тебе. Она действительно перестала их видеть, слава Богу.

Нет, всё-таки этот врач слишком много улыбается, как-то даже не по-русски, особенно для москвича, которого заслали в очередной из многих Мухосранск.

— Вот здесь, даже дата стоит, ты только послушай!

Я, наконец, перебил его:

— Ты собираешься читать ежедневник моей жены вслух?

— Конечно, ты же не читал?

— На х… мне это читать! — воскликнул я, и невролог зашёлся резким неприятным хохотом. Нет, за прошедший год мы столько времени провели за обсуждением того, что случилось в нашем городе после падения метеорита, что нас стали называть друзьями, а сейчас он был мне просто отвратителен.

Он покровительственно похлопал меня по плечу:

— Ты на х… не будешь читать, а твоя Настенька х… тебе расскажет. Вы, придурки, как только нашли друг друга? Нет, ты только послушай!

Я хотел ответить, что вытащил её из неостывшей печи, но мой собеседник не позволил мне открыть рот, приступив к чтению.

Владилен Георгиевич оглядел аудиторию: за отполированными до блеска расположившимися многоярусным амфитеатром вокруг кафедры столами не было свободных мест. Студенты смотрели на лектора горящими интересом и здоровым скепсисом глазами.

— Как вы думаете, какая из перечисленных операционных систем считается лучшей? — проговорил Владилен Георгиевич, и по аудитории прокатился заинтересованный гул.

— MS DOS, — донеслось с галерки, и аудитория ответила на звонкий выкрик смехом.

Лектор остался спокоен:

— Я задал вам этот глупый вопрос, чтобы получить умный ответ…

— Зависит от условий задачи…

— Именно, — проговорил Владилен Георгиевич, оглянулся на меня и подмигнул — я никогда не умела держать язык за зубами и, когда приходила к нему на занятия, начинала отвечать за студентов. Я смущенно потупилась, и Калямбда, то ли осуждая, то ли ободряя, похлопал меня по спине. Я вздрогнула — Николай Иванов, мой одноклассник, одногруппник, человек, который учил меня материться, прозванный так за любовь к волновой оптике, вышел с тринадцатого этажа, не выдержав напряжения перед защитой, семь лет назад. Стол, за которым я сидела, примыкал к лекторской кафедре, отгораживал доски — электронную и обычную — от прочего пространства, я огляделась — здесь были все: Николай, Катька, Света, Михаил, — те, кого Владилен Георгиевич так дотошно собирал, холил и лелеял, его аспиранты, выпускники престижных университетов, медалисты, обладатели красных дипломов, бесконечно преданные ему и делу, обязательные, исполнительные… Я посмотрела на часы — лекция подходила к концу — подошла к профессору и указала на время.

Владилен Георгиевич благодарно кивнул:

— Я готов выслушать ваши вопросы, — проговорил он, и вокруг лектора стала собираться толпа из просителей, но я была первой на очереди.

— Когда защита, Настюш? — спросил он меня.

Я ответила преданным, нежным взглядом исподлобья:

— Послезавтра.

— Я же обещал, что доведу тебя до докторской. — «Батюшка всегда держит слово», — вертелось у меня на языке, но я ответила только улыбкой и стеснительно потупилась. — Что-то надо подписать? — спросил он, и я положила перед ним бумаги.

— Заявка на грант, — проговорила я, переворачивая страницы.

— Шансы есть? — спросил Владилен Георгиевич, и я подняла на него взгляд.

— Все формальные требования соблюдены. — Он усмехнулся, и я в очередной раз посмотрела на маленькие круглые часики на тонком ремешке — мамин подарок — я не носила часы, они сходили с ума, едва прикасаясь к моему телу. — Время между тем обеденное, Владилен Георгиевич, — это не могла быть я, — ваша жена ждет, вы должны аккуратно питаться. По расписанию у вас нет консультации, может быть, отложите вопросы на следующий раз и пойдёте домой?