Шлак

Глава 4

Первое, на что я обратил внимание, заходя в обеденный зал, расписание работы. Столовая начинала обслуживание посетителей в пять утра и заканчивала в одиннадцать вечера. Планшет показывал четверть десятого. Большинство столов были свободны, лишь кое-где сидели припозднившиеся клиенты, да возле раздачи один стол оккупировала молчаливая компания.

Я взял чистый поднос, прошёл к стойке. Повариха посмотрела на меня устало и нехотя поднялась со стула.

— Чего тебе? Комплексный?

Я кивнул. Выбор был не богатый и не знакомый. В двух котлах исходило паром что-то зелёное, вроде бы суп и каша, рядом на подносе прикрытый целлофаном нарезанный хлеб. Кусочки до того тонкие, что сквозь них на свет смотреть можно. Дальше ещё два котла — с перловкой и щами, за ними пустые стаканы и титан, надеюсь, с чаем. Вот и весь выбор, хотя Ровшан обещал разнообразие.

Повариха щедро наложила в алюминиевую тарелку зелёной каши, в другую налила супу. Хлеб вниманием обошла, и кивнула на титан.

— Чаю сам нальёшь.

Да, я не обманулся, это действительно был чай. Не крепкий и не сладкий, но чай. И горячий.

— Можно два стакана?

— Чаю хоть обпейся, он бесплатный, за остальное три стата. Давай запястье.

— А хлеб?

Хлеба очень хотелось. Зелёная еда аппетита не вызывала; я принюхался к ней по-собачьи, запах кисловато-сладкий и вместе с тем едкий. А хлеб — он настоящий. Ржаной, с прожаренной корочкой. Каждая пора видна невооружённым глазом. Не хлеб — сказка.

— Хлеб — три стата. Расценки забыл или новенький?

— Из последней партии.

На лице поварихи отразилось сочувствие.

— Тяжко небось? Ну ничего, привыкнешь. Поначалу всем тяжко. Ты только от сотрудничества не отказывайся, иначе ох как…

Недоговорив, она покачала головой и вернулась к стулу.

Подхватив поднос, я прошёл к ближайшему свободному столу. Суп на вкус оказался так себе. Жидкий, как бульон. Ложка не понадобилась, я не съел его, а выпил. С кашей пришлось повозиться. Она прилипала к зубам, к дёснам и на вкус казалась подгоревшей. Ради эксперимента, я перевернул тарелку вверх дном, и содержимое не вывалилась.

— Эй, клетчатый, ты из новой партии что ли?

Из-за стола, за которым сидела молчаливая компания, поднялся здоровяк в коричневом.

— Да, сегодня прибыли.

— А тебе не объясняли, чем коричневая майка отличается от твоей чёрно-белой робы?

— Пониженным статусом. Я должен быть вежливым.

— Вот именно — вежливым. Кто позволил тебе сесть за соседний стол? Твоё место в дальнем углу. Жрёшь быстро, ходишь с опущенной головой, потому что ты — кто?

— Кто?

— Опущенный!

Он заржал, сотрапезники тоже заржали, один подавился хлебом и закашлял. Сосед со всего маха хлопнул его по спине, едва не припечатав к столу.

— А ты кто? — взыграла во мне обида. — Глава опущенных?

Здоровяк тоже подавился, только смехом. Он булькнул, вытаращил глаза. Подельники поднялись, уставились на вожака, ожидая приказа.

Опять перестарался. Может быть, этот здоровяк и не Костыль, боксёрскими приёмами не владеет, но их четверо, а я один, и бить они меня все вместе будут.

Я перехватил ложку чашкой в ладонь, сжал покрепче. На крайняк, ткну первому, кто подойдёт, в глаз черешком. Или в горло. Проткнуть не проткну, но травмирую. Что ж за день такой, без люлей шагу не сделать. Или здесь всегда так?

В другую руку взял пустую тарелку. В каком-то фильме видел: надо швырнуть противнику предмет в лицо, он отвлечётся, и тут же бить ножом, в моём случае — ложкой. И обязательно держаться возле препятствия, чтоб со всех сторон не зашли.

Хороший сценарий, только не исполнимый. Двое обошли стол слева, двое справа. Хочешь, не хочешь, а зажали. Я обернулся к одним, выставил ложку перед собой, повернулся к другим. Нет, тут ни тарелка, ни ложка не помогут. Сейчас надавят одновременно и набьют моську до неузнаваемости.

— Привет, Гришуня. Беспредельничаешь?

Напротив остановился мужчина. Худой, как оглобля, и выше меня на полголовы. Лицо тоже худое, хищное, сплюснутый нос, волосы до плеч. На вид далеко за сорок, под полтос. Рубаха как у меня — клетчатая. Он только что поел и нёс посуду на мойку.

— Шёл бы ты мимо, Гук. Тебя наши дела не касаются.

— Да мне тебя жалко. Ты же грамотный, Гришуня, читал Свод. За провокацию можно в яму на принудиловку отправиться.

— На принудиловку? — здоровяк на секунду растерялся, но тут же мотнул головой и вернул лицу выражение бесконечной дурости. — А кто докажет?

— Ты совсем рехнулся? А камеры по углам нахера натыканы? — незнакомец махнул рукой, я проследил за его жестом, но никаких видеокамер не увидел.

— И чё мне с твоих камер? Они звук не пишут, иди, докажи, что не он первым меня козлом назвал.

— Козлом тебя называть не обязательно, это и так все знают. Важно другое. Ты уверен, что не пишут?

— Все так говорят, — в голосе Гришуни появилась неуверенность.

— За что ты так Контору не уважаешь? Тебе лапшу на уши повесили, и ты её с гордостью носишь. Умывайся иногда, дорогой.

Здоровяк сжал кулаки, но в драку лезть не спешил, и напоминать незнакомцу, что у того клетчатая рубаха тоже не торопился.

— Ты в Загоне человек уважаемый, Гук, лапшу тебе прощаю. А за новичка зря вписался. Не в своё дело влез. Я этому шлаку сейчас рожу за грубость располосую, и конторщики меня поддержат.

Он сделал грозное лицо, сдвинул брови, но Гук на это только рассмеялся.

— Ты ещё глупее, чем я думал. Для конторщиков ты плевок на полу. Они при верном раскладе Ковролина не поддержат, а уж тебя и подавно. Шёл бы ты хабар с нюхачей собирать. А парня оставь. Он новичок, наших дел не ведает. Если ты его под Смертную яму подведёшь, с тебя самого шкуру заживо снимут. Забыл Таракана? Так я напомню, мне не сложно.

Боевой порыв Гришуни и компании сдулся. Гук говорил о чём-то таком, что ни одному из них не нравилось. И боялись они не камер на стенах, которых я так и не увидел. Крепыш с ножевым шрамом на щеке буркнул:

— И то верно, Гришунь. С Тараканом тогда реально жёстко обошлись, я видел. Оно нам надо?

— Замолкни, Лущ, — здоровяк скрипнул зубами. — Лады, Гук, уговорил. Умеешь ты уговаривать. Все пожрали? Валим отсюда.

Я сел доедать кашу. Аппетит пропал, в горло зелёные комья лезли плохо, приходилось запихивать. Гук отнёс посуду, налил себе чаю, подсел ко мне. За то, что спас меня, спасибо ему большое. Однозначно сейчас бы валялся под столом с разбитой мордой и доломанными рёбрами. Я так и сказал: спасибо. Он не услышал, только кивнул в спины уходящему Гришуне.

— В глаголы лезет, авторитет на мелочи зарабатывает. Сильный, но не умный. Не против, что я возле тебя пристроился?

Нельзя быть против человека, который только что тебя выручил, да и поговорить с кем-то, кто знает местные порядки тоже важно. Вопросов было много, и все они ждали ответов.

— Глаголы — это беспредельщики?

— Типа того. Блоковая преступность. Проституток крышуют, нюхачом приторговывают, мелочь трясут. Шпана, короче. На тебя ещё не раз наедут. Просто держись построже. Начинают давить — дави в ответ, но не груби, не давай повода придраться к словам. Правильно себя поставишь — отстанут. В каждом блоке таких банд пять-шесть, и каждая мнит себя великой. У них на банданах обязательно знак какой-нибудь. Череп, кости, ножи, ещё какая-нибудь хрень. В детстве мультиков про пиратов насмотрелись, вот и рисуют себе разных Роджеров. Увидишь, узнаешь. С ними конторщики должны бороться, Ровшан и его команда, но им это нахер не надо. Зачем Ровшану лишние заботы? К тому же глаголы ему еженедельный оброк приносят или барщину отрабатывают, он вообще в шоколаде получается. Так что в этом вопросе у него защиты не ищи.

— Тебя послушать, так он крёстный отец в блоке.

— Он хитрый. Начинал как Гришуня, с мелочи, потом в конторщики перешёл, подставил прежнего старосту и на его место сел. Сам никого не прессует, а если человек не понравился, спорить начинает, подсылает к нему того же Ковролина, тот вопрос решает кардинально. Шлак в отстой, у Ровшана в блоке тишина. Контора довольна.

— А что за Смертная яма? Все о ней говорят и все боятся, но никто толком не объясняет.

Я потянулся за чаем.

— Яма? Это, брат, самое большое дерьмо, в которое можно вляпаться. Официально — производственная ферма, а в народе — Смертная яма или просто яма. Говорить о ней не любят, чтобы беду не накликать. Я тебя как новичка предупреждаю: никого о ней не спрашивай. Примета плохая, можно в харю схлопотать. Время придёт, сам всё узнаешь. Скажу только, что рано или поздно, каждый в неё попадёт.

— Кладбище?

Гук кивнул.

— Типа того, только друзей и родственников лучше не навещать. Тебя как зовут? — съехал он с темы.

— Донкин Евгений.

— Здесь не принято фамилии использовать. Можно, конечно, никто не запрещает, но лучше не надо. В Анклаве у красных ещё сойдёт, там у них свои порядки, а внутри Загона жизнь по-другому устроена. Например, я — Гук. Есть Чук и Гек. Слышал о таких?

— Читал.

— Вот. А я между ними — Чук, Гук и Гек. Нравится? Сам придумал. А ты… Донкин? Я бы предложил упрощённое Дон. Или можешь придумать что-то иное, что больше по нраву. Один зашлакованный потребовал называть его Навуходоносором. Представляешь, как это выговаривать, особенно тем, кто плохо знаком со Священным писанием?

— Дон вполне подойдёт. Ребята во дворе так меня называли. Да и в армии тоже.

— А служил где?

— При складе ГСМ.

— Части материального обеспечения? Здесь это не котируется.

— А кто котируется?

— Те, кто на спуск нажимал. Снайпера, пулемётчики. Особенно с реальным боевым опытом.

— Да мне вроде тоже показывали, куда нажимать.

— Показывать и нажимать — разные вещи. Но ты не расстраивайся, и тебе применение найдут. Ты, кстати, одежду промаркируй, иначе стащат. Сегодня же промаркируй, или не раздевайся. Вообще, возьми за правило всё свое маркировать. Под шелухой вежливости здесь такая грязь скрывается, что лучше в неё не закапываться.

Насчёт вежливости это точно. Может быть, где-то за пределами блока она ещё работала, но внутри у этой машины колёсики давно сломались, а то и вовсе никогда не крутились.

— А что насчёт разноцветных маек?

— Майки, халаты, футболки, банданы — это всё… Как тебе объяснить… Это не цветовая дифференциация штанов, это много шире. Это — шкала ценностей, и чем светлее цвет, тем ты ценнее. Два самых дешёвых цвета — клетчатый и коричневый. Разницы между ними почти никакой. Повезёт заключить контракт на стандартное сотрудничество, Контора на автомате поднимет тебе статус, переключит с чёрно-белого режима на коричневый. Если будешь тратить в течение двух недель от пятидесяти статов в день, тоже повысят. Возможностей подняться много. И слететь тоже много. Стуканёт Ровшан наверх, что Гришуня на тебя наехал и спровоцировал драку, Гришуню понизят, а Ровшану премия прилетит.

— Сколько?

— Не знаю, там от информации зависит и от доказательной базы, но по-любому неплохо. Контора стукачество поощряет, ей это выгодно. И народу тоже выгодно, лишний стат не помешает. Здесь если не каждый на тебя настучать готов, так через одного точно. Видишь, как повариха смотрит? Если б Гришуня тебе рожу начистил, она бы стопудово сообщение в Контору отправила. Это и есть видеокамера. И звук она тоже неплохо пишет.