Шлак

Мы вернулись ко входу и по скрипучей лестнице поднялись на второй этаж. Рыжик выглянул в коридор, кашлянул, подождал, снова кашлянул и проговорил:

— Допустим, подражателей нет. Расходимся, ты налево, я направо. И не ленись, каждую комнату осматривай.

На этаже была та же разруха, что и внизу. Окна побиты, мусор, паутина. Похоже, здесь давно никого не было. Ни людей, ни тварей. Ни одна душа не заглядывала в эти места с тех самых пор, как случился Разворот.

Я осмотрел все помещения. Напряжение отступило, дышать стало легче. На стене заметил несколько фотографий в рамках, над ними подпись: «Передовики производства». С фотографий смотрели уставшие и довольные люди: механизаторы, доярки, учителя. Добрые оглаженные ветром и солнцем лица, молодые, в возрасте. Кто-то из них, возможно, живёт сейчас в Загоне, и знать не знает, что его фото по-прежнему висит на этой стене. А кого-то уже нет. Кто-то стал тварью…

На улице хлопнул выстрел. Я кинулся к окну и встал, прячась за откосом. Осторожно выглянул. Ни броневика, ни грузовой платформы из-за деревьев видно не было, зато возле поваленного столба торчали трое некромонгеров. Одеты в чёрные кожаные плащи, укрывающие тела по самые пятки. Как же им жарко, наверное. Высокий стоячий воротник закрывал затылок и нижнюю часть лица. Бритые наголо, лысины разрисованы синими полосами. У двоих двузубые вилы, у третьего ружьё, похожее на фроловку[11]. Он и стрелял. Когда я выглянул, он как раз передёрнул затвор и снова выстрелил в сторону платформ. Пороховой дым вырвался из ствола и завис над ним облачком. Двое с вилами бросились вперёд, а стрелок вновь потянул рукоять затвора.

Я совместил метку коллиматора с плащом и надавил спуск. Сделал так, как учил Гук — плавно и коротко: раз-два. Пули впечатались в спину стрелка. Я увидел, словно в замедленном действии, как прогибается кожа под давлением свинца, как идут по плащу волны, потом всё ускорилось, тело выгнулось и завалилось на столб.

Снизу ударила длинная очередь. Пули пчелиным роем зажужжали возле головы. Я отпрянул от окна. Нападавших явно больше трёх, и на вооружении у них не только вилы.

На лестнице послышался топот. Одна, две, три секунды… Мелькнули полы плаща, я выстрелил, выстрелили в меня. Заряд дроби прошёл выше. Я снова выстрелил. Отстрелянные гильзы посыпались на паркет и запрыгали по нему как горох. Где Рыжик? Где этот чёртов бригадир?!

В коридор ввалился здоровенный некромонгер, заорал и, дёргая цевьё, начал посылать в мою сторону заряд за зарядом. Я вжался в пол, слушая, как с противным звоном рикошетит картечь от стен, и выпустил остатки магазина. Не попал, даже не понял, куда ушли пули.

Здоровяк начал перезаряжать ружьё. Он откинул полу плаща, медленно двумя пальцами потянул патроны из ячеек патронташа, вставляя их в гнездо магазина. А я сжался и ждал, когда он снова начнёт палить.

Из дальней комнаты наконец-то появился Рыжик. Он дуплетом разрядил вертикалку в здоровяка, того бросило вперёд, ружьё вырвалось из рук. Я вскочил на карачки и пополз к нему. Здоровяк ещё дышал. Он попытался дотянуться до приклада, корчился, но сил не было. А у меня появился шанс. По лестнице снова стучали сапоги, и если я успею первым взять ружьё…

Не успел. Чужой каблук ударил в лоб, свет померк. В полубессознательном состоянии я чувствовал, как меня хватают под мышки и волокут вниз. Пятки нелепо бьются о ступени. Кто-то гоготал, словно бесноватый, и бил меня по рёбрам, по тем самым многострадальным рёбрам, которые только-только зажили.

Меня вытащили на улицу и бросили в пыль у дороги. Тем же образом вытащили Рыжика и бросили рядом. Лицо бригадира было разбито в хлам, по всей видимости, по нему прошлись прикладом. Нос сломан, губы в лепёшку, левый глаз заплыл и превратился в щёлку. Зато в правом оставалось немного разума. Рыжик оценил мой вид, и с трудом подмигнул: держись, парень, не всё ещё потеряно.

Хотелось бы верить, ибо нападавшие не выглядели добряками. Я видел человек десять, не считая тех двоих, которых мы завалили. Все в плащах, наголо бритые, с синими полосами на лицах. Ирокезы что ли? У одних полосы вертикальные, у других горизонтальные, в чём отличие понять сложно. Да и вообще я сейчас мало что понимал. В ушах звенело, давали себя знать последствия удара по голове.

Извиваясь ужом, я подполз к Рыжику и прохрипел:

— Чё за хрень?

— Миссионеры, — сплёвывая кровь, просипел бригадир.

— Какие миссионеры?

— Секта. Их раньше много было. А эта… Знаю только, что тварей жрут, и у них от того с головой не в порядке. Говорят, людьми тоже не брезгуют.

Твою ж дивизию… Только людоедов мне не хватало.

Подошли двое, подняли меня на ноги и вытащили на дорогу. Я попробовал снова завалиться, лежать было проще, чем стоять, голова не так сильно гудела, но резкая пощёчина вернула часть сил, а мысли, как ни странно, обрели ясность.

Я увидел броневик и грузовую платформу. Внутри копошились фигуры в плащах, растаскивая то, что там находилось. Оба ремонтника, и молодой, и старый, стояли в сильно наклонной позе, касаясь пальцами асфальта. Из такого положения ничего не сделаешь и никуда не побежишь. Умно. Молодой попытался распрямиться, и сразу схлопотал прикладом по почкам. На обочине лежал Степан, судя по позе, не живой.

Рыжик всхлипывал и повторял:

— Ну, влип… сука… ну, влип… — и сплёвывал красную слюну.

Миссионеры собрали всё, что представляло ценность: оружие, инструменты. Бухты электрического провода обвязали верёвкой, и один бугай, ничуть не меньше того, что завалил Рыжик, повесил себе через плечо.

Подвели ремонтников, поставили в один ряд с нами. Двое миссионеров встали по бокам, остальные распределились по фронту. У каждого ружьё или вилы, у некоторых на поясах длинные ножи в тёмно-бурых ножнах с металлической окантовкой. Чувак с проводами вооружился нашим пулемётом и направил ствол на нас.

Вперёд вышла девка. На рожицу так себе, лет двадцать, и тоже бритая наголо. Глаза влажные и злые. Плащ расстегнут, на шее большой деревянный католический крест, почерневший от времени. Синие полосы перечёркивали лицо наподобие английского флага. Она вытащила нож и сунула остриё мне под подбородок.

— Ты… — от неё сильно пахло гвоздикой, а язык и зубы покрывал зелёный налёт, как будто только что съела лист крапивницы. — Ты убил брата Бачиа.

— Вы напали, мы защищались, — прохрипел я. — На войне умирают не только враги.

Я сказал это без какой-либо надежды на понимание, тем более что они людоеды, а это такие ребята, которые кулинарные вкусы ставят выше всех прочих. Но самое интересное, эта миссионерка не фонтанировала эмоциями. Никакими. Не смотря на злость во взгляде, ей было похер. Ей просто был нужен крайний, тот, на ком она должна показать всю степень своей горечи по убиенным соратникам. И сейчас она этого крайнего выбирала. Поскребла ножичком мою шею, оставив на ней несколько царапин, и перешла к Рыжику.

— Ты убил брата Сизого.

Рыжик не стал оправдываться; опустил голову и стоял, закрыв глаза и ожидая своей участи. С губ по-прежнему стекала кровавая слюна. Здорово его отделали.

Ремонтникам лысая стерва не сказала ничего. Посмотрела каждому в глаза, потом повернулась к своим. Те ждали приговора. Вот у них с эмоциями всё было нормально. Некоторые даже подрагивали от предвкушения казни. Один с вилами подался ко мне. Я замер. Сердце застучало так, что в такт ему конвульсиями завибрировало горло. И руки. А ноги онемели, я едва держался, чтобы не упасть.

Миссионерка развернулась и широким взмахом снесла Рыжику голову. Та поскакала по асфальту как мячик, а тело, простояв долю секунды, повалилось на дорогу.

Меня стошнило. Изо рта полилась желчь с кусками не переваренного обеда. Я присел на корточки, склонился к земле.

— Готфрид, брат мой, — услышал я голос сектантки, — сожги тела наших погибших братьев. Тризну по ним мы справим, когда вернёмся в миссию.

— Времени на достойные похороны нет, сестра Урса.

— Тогда пусть их похоронами займутся изменённые. Уходим отсюда.

Нас поставили в затылок друг к другу, просунули жердь между ног и скотчем примотали к ней руки. Мне досталось место замыкающего, и мне же прилетел удар прикладом меж лопаток.

— Пошли! — гаркнул здоровяк с электрокабелем.

Краем глаза я успел заметить, как брат Готфрид снимает с Рыжика берцы, потом брюки. С одёжкой у сектантов были проблемы. Большинство выглядели как бомжи со свалки; только плащи, пусть и грубой выделки, смотрелись солидно, по-революционному. Наташка Куманцева, думаю, не отказалась бы от такого.