Декабристы в Забайкалье

Учителя и ученики

Вскоре после того, как братья Бестужевы поселились во флигеле усадьбы Наквасиных, в дверь робко постучали. Вошел молодой бурят в наглухо запахнутом халате-дыгыле, подпоясанном красным кушаком. Неловко сняв с головы мохнатую шапку-малахай, он встал у порога избы, смущенно улыбаясь. «Тебе чего, братец?»— спросил Николай Бестужев, откладывая книгу, которую читал. — «Да Убугун я, Сарампилов» Не узнаете?»

Бестужев подошел ближе. Действительно, в этом желтом скуластом азиатском лице с черными раскосыми глазами было что-то знакомое. Человек был явно приезжий: в Нижней деревне и в ближайших улусах такого не встречал. Да и голос… «Не узнали? А я у вас в Петровском Заводе учился».

Боже мой! Только сейчас Николай Александрович отчетливо вспомнил того смышленого бурятского мальчугана, который несколько лет тому назад посещал тесные и полутемные камеры Петровского каземата, чтобы научиться у декабристов уму-разуму, а при помощи братьев Бестужевых — овладеть секретами различных ремесел. Разве забыть момент, когда Убугун буквально остолбенел, увидев простой самодельный токарный станок, словно это было некое чудо. Он часами не мог оторваться от кустарных увеличительных стекол, так как никогда подобного не встречал. Те слесарные инструменты, с которыми Сарампилов приходил на занятия к декабристам, были весьма примитивными и недолговечными, поскольку изготовлялись они не из стали, а из плохого незакаленного железа. Может быть, поэтому все, что делал бурятский парнишка, не выходило за рамки грубой самодельщины.

Убугун оказался на редкость необыкновенным учеником. Много наслышавшись об искусных делах Николая Александровича (о чем уже ходили по Забайкалью легенды), он специально проделал долгий путь из селенгинских степей в казематы Петровского Завода, чтобы хоть одним глазком посмотреть на волшебство дархана-кудесника. Бестужев тепло встретил любознательного мальчишку, терпеливо удовлетворял его неуемную любознательность, объяснял словом и делом все приемы токарной работы и даже позволил снять рисунки со всех слесарных, столярных и часовых инструментов. На прощание Бестужев дал Убугуну Сарампилову куски стального листа, осколки толстых стекол от зеркал и стаканов, снабдил необходимыми инструментами, а также подарил мальчику табакерку с музыкой, но с испорченным механизмом.

Разве мог тогда Николай Александрович предполагать, что через несколько лет наступит черед бесконечно удивляться и ему, учителю. Приняв приглашение Убугуна посетить его скромное жилище на берегу Гусиного озера, Бестужев буквально остолбенел от неожиданности, когда увидел в бурятской юрте свои инструменты и механизмы, даже более простые и улучшенные, построенные учеником по снятым когда-то примитивным чертежам. Осколки стекол превратились в искусных руках Сарампилова в линзы зрительных труб и биноклей, отличавшихся необыкновенной четкостью. Даже безнадежно испорченная табакерка не только оказалась исправленной и играла музыку, но в довершение ко всему крутила небольшой металлический цилиндрик («хурдэ») с ламскими молитвами.

Поразительная история с Убугуном Сарампиловым убедила братьев-декабристов в необходимости обучения детей местных жителей грамоте и ремеслам. Однако буквально с первых шагов Бестужевы столкнулись с фактом непонимания своих благородных замыслов со стороны родителей своих учеников.

Скажем, обращается Михаил Александрович к отцу или матери: «Согласны ли вы видеть свое чадо грамотным? Отдайте его в нашу школу учиться. Я обязуюсь кормить и одевать ребенка». — «Как, батюшка Михаил Александрович, по быть согласным; ведь это вы нам делаете истинное благодеяние. Мальчишка бьет баклуши, ничего не делает, а его одевай да корми…»— «Ну, так ты его приведи ко мне». — «Слушаю-с. А что же вы пожалуете в год жалованья ему?»— «Да как же так, матушка… Я же ведь буду обучать вашего ребенка для вас же, и бесплатно!»— «Нет уж, батюшка, раз вы желаете взять его в ученики, значит, он нужен вам». — «Ну хорошо, бог с тобой, даю полтинник в месяц».

Согласие обучать за плату явилось крупной ошибкой Бестужевых. Через месяц вдруг оказывается, что ученик в школу не ходит. Михаил Александрович вновь идет к родителям.

«Так в чем же дело, матушка? Почему мальчишки нет у меня?»— «Полтинника мало, положи в жалованье еще хотя бы гривенник». — «Но ведь мы же сошлись на полтиннике!»— «Нет, полтинника мало. Теперь он вам нужен, вам помогает, поэтому и жалованье нужно увеличить».

Такие разговоры продолжались в начале каждого месяца и прекратились сами собой, как только Михаил Александрович заявил о том, что слишком высокая цена, установленная родителями, не позволяет ему продолжать обучение их ребенка.

У Екатерины Петровны Торсон была несколько иная ситуация. Открыв в своем доме школу для детей посадских крестьян, она пригласила свою служанку, подростка Жигмыт, ходить на занятия. Девочка с радостью согласилась, но вскоре стала избегать учебы.

Оказалось, что занятиям в школе категорически воспротивилась мать, ибо ее соседи-бурятки стали все время говорить: «Отними дочь от Торсонов, они хотят учить ее, а потом окрестить».

Для таких заявлений были свои причины. Дело в том, что в Селенгинске уже существовала подобная школа, основанная при Английской духовной миссии. Всем было известно: среди многих общеобразовательных предметов в этой школе преподавали Закон божий и прочие духовные дисциплины, и вообще целью такой школы являлась подготовка бурятских детей к крещению в «чуждую» христианско-протестантскую веру. А самая «истинная» вера есть буддизм, а слова ламы-священника — закон для всех бурят.

Первой в Нижней деревне начала учительствовать Екатерина Петровна Торсон. Но ее школа была рассчитана лишь на девочек. Помимо грамоты их учили рукоделию, поварскому искусству, музыке. Особенно любила детвора шить, вязать, вышивать, отделывать бисером наволочки и салфетки. Все вместе помогали Екатерине Торсон выполнять заказ купца Д. Д. Старцева сшить приданое его дочерям. Искусными мастерицами на все руки стали девочки из семей Лушниковых, Седовых, Старцевых и других.

Сестра Бестужевых Елена также учила посадских ребятишек кулинарии, искусству кройки и шитья, музыке. Однако она сумела заинтересовать этим не только девочек. Ее любимцем стал бурятский мальчик Анай Унганов, которому очень нравилось шить бурятские национальные халаты, широкие летние костюмы русских мещан — «холодай», прясть шерсть, вышивать по канве. Под влиянием Елены Анай также стал неплохим кулинаром и кондитером. Николай Александрович обратил внимание на то, что бурятский парнишка-хубунчик неплохо лепит из глины различные фигурки людей и животных, а его поделки пользуются большим спросом у местных жителей в качестве игрушек детворе. Бестужеву удалось «перетянуть» Аная на свою сторону и развить в нем дар скульптора-художника.

Братья Бестужевы, наоборот, открыли при своем доме школу для мальчиков. Точнее сказать, это была школа по овладению техническими ремеслами, поскольку от Наквасиных по наследству досталось большое помещение бывшего кожевенного завода вместе с кузницей, слесарной и столярной мастерскими. Дети, помогая Бестужевым в их технических занятиях, учились сами. Это благодаря их рукам Михаил Александрович создал экипажную мастерскую, где наладил серийное производство безрессорных «сидеек» собственной конструкции, быстро завоевавших популярность по всей Восточной Сибири. Как вспоминал один из учеников, бурят Вапжёглов, учитель «сам не работал ничего, а только показывал, что надо делать, и чертил планы». При этом был настойчив в своих требованиях, «что скажет, так уж сделай».

К 9 часам утра с ближних и дальних улусов к дому Бестужевых собиралось до 40 ребятишек, иным приходилось преодолевать путь до пяти верст и более по зимней стуже (занятия, как правило, проводились лишь в зимнее время). Завтракали и обедали все вместе. И это тоже входило в урок. В очерке «Гусиное озеро» Н. А. Бестужев писал: «Бурят сметлив и на все способен потому, что наблюдательность развита в нем в высшей степени. Мне случалось сажать с собой за обед бурят, приезжавших из отдаленных улусов, и эти люди, которые никогда не видели ни ложки, ни вилки, не принимались за кушанье до тех пор, пока не замечали, как это делают другие, и делали не хуже никого». Затем начинались занятия в классах, которые продолжались до двух часов дня, до обеда, после чего одни шли домой, но иные по собственному желанию оставались выполнять домашнее задание или работать в мастерских. Под школу в доме декабристов была отведена особая классная комната с библиотекой, фортепиано и наглядными пособиями.

Николай Александрович очень радовался, когда дети хорошо учились. Он (и брат Михаил) одаривал их инструментами, письменными принадлежностями, книгами, сладостями и неизменно говорил: «Учитесь, ученье откроет вам широкую дорогу всюду».

Бесспорно, не будь школы и многочисленных учеников, Бестужевым вряд ли бы удалось справиться со своим обширным хозяйством. При этом Николай Александрович возлагал большие надежды именно на бурятских детей, как более добросовестных и стара» тельных, чем русские. В статье «Бурятское (хозяйство-он так отзывается о своих учениках-помощниках: «Бурят — и плотник, и кузнец, и столяр, и работник у нас, и пахарь, и косец. Без них было бы здесь плохо. Вся мебель на европейский манер в нашем доме сделана бурятами, дом построен ими, у брата моего они делают экипажи, у сестры фактотум всех ее хозяйственных желаний и поделок пастух наш — бурят по имени Ирдыней. Все заказы по части лесной: бревна, доски, дрова они выполняют…»

Николай Александрович строго следил и за нравственной чистотой посадских детей, обучая культуре общения, разговора, поведения за столом, добивался, чтобы они всегда ходили опрятными. «Никогда, ни при каких случаях нельзя опускаться, — часто говорил он. — Пусть будет бедное платье, но чистое и аккуратное».

Бестужев всеми способами пытался отучить детей и их родителей от азартной игры в бараньи кости и особенно от употребления алкоголя. Братья-декабристы много раз посещали каждую семью своих учеников и для удобства общения изучали бурятский разговорный язык. Судя по правильным объяснениям отдельных терминов в их письмах и статьях, они достигли в этом определенного успеха. О щедрости «государственных преступников» ходили легенды. По праздникам, зимой и летом, запрягут, бывало, лошадей и в телеге или санях развозят по семьям бедняков в Нижней деревне хлеб, мясо, сметану, одежду, раздают деньги. «Это были бог, а не люди», — вспоминали современники Бестужевых.

Учебно-воспитательная деятельность Торсонов и Бестужевых нашла благодатную почву в Селенгинске. А. М. Лушников, лучший из учеников Н. А. Бестужева, поступил в Академию художеств; А. Д. Старцев (сын декабриста, усыновленный Д. Д. Старцевым) стал уважаемым на Дальнем Востоке человеком, купцом, кавалером иностранных орденов, по сути дела, одним из основателей города Владивостока; сыновья Д. Д. Старцева успешно сдали экзамены в Иркутскую и Казанскую гимназии; А. В. Янчуковский окончил Горный институт; две дочери Д. Д. Старцева были приняты в Иркутский «Девичий институт»; дети М. А. Бестужева продолжили учебу в Кяхтинской и Московской гимназиях; врач П. А. Кельберг стал известным краеведом Забайкалья, членом-корреспондентом ряда научных обществ, автором научных трудов, не потерявших значение и по сом день; бурят Ванжёглов освоил профессию столяра и токаря; пастух Ирдыней был как бы членом семьи декабристов, его любили за умелость и трудолюбие, за то, что имел поистине «золотые руки»; посадский житель Масленников, обучившись гончарному долу, позднее открыл собственную мастерскую; бурят Анай Унганов стал известным мастером-скульптором, участвовал в лонных работах при строительстве здания Иркутского губернского театра; Сандын Бадмаев — чеканщиком… Многие из питомцев дворянских революционеров стали первыми жителями Селенгинска и одними из немногих по всему Забайкалью, кто получил полное и высшее образование, сами учили других учеников, развивавших традиционные бурятские ремесла края вплоть до наших дней.