Змея, крокодил и собака

ГЛАВА 7

Брак должен быть

сбалансированным тупиком

между равными противниками.

Конечно, я не имела в виду именно то, что сказала Абдулле. Может, конечно, случиться что-нибудь и похуже смерти, но таких случаев мало – во всяком случае, необратимых. Я бы охотно исходила Египет вдоль и поперёк в поисках расчленённого тела моего мужа, будто Исида, разыскивающая Осириса[133]; я бы с радостью взяла лиру Орфея и спустилась в самые глубины Гадеса, чтобы вернуть Эмерсона обратно[134] – если бы это было возможно. К сожалению, этого не случилось; к счастью, в этом не было необходимости. В конце этого стигийского туннеля[135] виднелся свет. Пока мой муж жив, возможно всё. И тем, что возможно, займётся лично Амелия П. Эмерсон.

Требовалось время, чтобы привести мысли в порядок. И первая задача состояла в том, чтобы успокоить Абдуллу. Он сидел на земле и ревел, как ребёнок – и от облегчения, и от горя из-за того, во что превратился его герой. Затем он захотел вскочить и убить ещё кого-нибудь, но не нашлось никого подходящего. Победа была полной, и поскольку наши люди не намеревались брать пленных, выжившие в битве сбежали, уковыляли или уползли. Среди беглецов, как я с огорчением убедилась, оказался и главарь.

– Но мы найдём его, – скрипел зубами Абдулла. – Я видел его в поединке, прежде чем он убежал, пуля из его оружия ранила Дауда. Я не забуду. И Эмерсон узнает...

Тут он запнулся и вопросительно взглянул на меня.

– Да, – твёрдо ответила я. – Так и будет. А теперь, Абдулла, хватит болтать и приди в себя. Надеюсь, Дауд ранен не опасно? А другие?

Каким-то чудом ни один из наших защитников не погиб, хотя некоторые были ранены. Дауд, вскоре присоединившийся к нам, демонстрировал кровь на рукаве, как знак чести, и настаивал на том, чтобы помочь нести носилки с Эмерсоном. Я абсолютно не хотела его передвигать, но альтернативы были неизмеримо опаснее: оставаться там мы не могли, а в деревенские дома я бы и паршивую собаку не поместила. Эмерсон по-прежнему находился в глубоком забытьи и не шелохнулся, даже когда тележку, реквизированную Абдуллой, порядком трясло по пути к берегу реки.

Само собой разумеется, что я на минуту не отходила от него. Хотя я и не захватила с собой аптечку, мои знания (высмеиваемые Эмерсоном, хотя ему самому частенько приходилось прибегать к ним) давали понять, что сердце бьётся сильно и ровно, а дыхание, хотя и поверхностное, не является признаком катастрофы. Наркотики, которыми его пичкали, вполне объясняли нынешнее состояние, но у меня были основания подозревать, что ему, кроме всего, давали недостаточно пищи и воды. Раны были поверхностными, за исключением ушиба на затылке. Он-то и беспокоил меня больше всего, потому что, очевидно, был связан с потерей памяти.

То, что я считала удачной уловкой с целью избежать неудобных вопросов, оказалось ужасной правдой. Эмерсон не бредил и не сошёл с ума, его замечания были рациональными, а разум ясен. За исключением одной, но достаточно важной детали.

Когда мы подошли к усадьбе, я увидела огни во всех окнах – от подвальных до чердачных. Я побежала вперёд, чтобы поскорее устроить Эмерсона со всеми возможными удобствами. Когда я добралась до ворот, там уже стоял Сайрус.

Не буду пытаться воспроизвести его лексику. Американские ругательства, судя по всему, не имеют никакого отношения ни к родному, ни к любому другому известному мне языку. Я хотела, чтобы меня выслушали, но не могла остановить поток его красноречия. До тех пор, пока носилки с драгоценной ношей не оказались у Сайруса перед глазами, и тот не умолк со звуком, который должен был повредить ему горло.

Воспользовавшись этим кратким параличом речи, я заявила:

– Никаких вопросов, Сайрус. Помогите мне уложить его в кровать. Врач скоро появится. Я отправила за ним Дауда, когда мы шли через Луксор.

После того, как я уложила своего измученного супруга в постель (ибо не позволила бы никому иному выполнить эту болезненную процедуру), Сайрус присоединился ко мне. Скрестив руки, он застыл, глядя на Эмерсона. Затем наклонился вперёд и приподнял одно запавшее веко.

– Одурманен.

– Да.

– А что с ним ещё не так?

Я сделала всё, что могла. Закрепив, наконец, повязки, обёрнутые вокруг его изорванных запястий, я откинулась на спинку стула и набралась мужества признать мучительную правду.

– По-видимому, они поняли – как и любой, кто знает Эмерсона – что пытка только усилит его сопротивление. Он не получил серьёзных ранений, кроме... Помните – после письма мы решили, что он, очевидно, притворяется потерявшим память. Он не притворяется, Сайрус. Он... он не узнал меня.

Сайрус со свистом втянул воздух. Затем произнёс:

– Опиум вызывает странные изменения сознания.

– Он был полностью в своём уме. Его ответы – достаточно здравыми; вернее, здравыми для Эмерсона. Бесконечные оскорбления и саркастические замечания в адрес человека, который держит узника в цепях, вероятно, не самое мудрое поведение.

Сайрус коротко рассмеялся.

– Классический стиль Эмерсона. Но тогда...

– Ошибка исключается, Сайрус. Если бы так! Но глядеть мне прямо в лицо, называя меня «мадам», а до того сказать, что никогда не стал бы чёртовым болваном, обременившим себя женой…

Попытки Сайруса успокоить меня прервало прибытие доктора. Не напыщенного маленького француза, с чьими сомнительными медицинскими познаниями мне уже приходилось сталкиваться[136], но англичанина на пенсии, из-за здоровья выбравшего более тёплый климат. Очевидно, он достиг желаемого эффекта. Хотя его борода была седой, а тело – болезненно худым, передвигался он с юношеской энергией, и его диагноз уверил меня в том, что нам посчастливилось с врачом.

Мы можем только ждать, сказал он, чтобы последствия опия рассеялись. Несмотря на то, что дозировка была большой, пациент не находился под её влиянием слишком долго. Поэтому существовала надежда – с учётом великолепного телосложения – что процесс выздоровления не будет ни продолжительным, ни излишне трудным. Единственной серьёзной травмой была рана на затылке, но это волновало доктора Уоллингфорда меньше, чем меня.

– Перелома черепа нет, – бормотал он, исследуя голову тонко чувствующими пальцами. – Сотрясение, возможно... Мы не сможем определиться, пока сознание пациента не восстановится.

– Его потеря памяти… – начала я.

– Моя дорогая леди, было бы удивительно, если бы его память не была нарушена после такого удара по голове и ежедневных доз опиума! Успокойтесь. Я не сомневаюсь, что он полностью выздоровеет.

Он ушёл, обещая вернуться на следующий день, после того, как дал мне указания, совершенно ненужные, но ещё больше успокоившие меня, поскольку они полностью соответствовали моим собственным намерениям: «Держите пациента в тепле и спокойствии, постарайтесь заставить его поесть».

– Куриный бульон, – рассеянно пробормотала я.

Приглушённое музыкальное мяуканье прозвучало согласием. Анубис вошёл тихо, как тень, на которую был так похож. Я напряглась, когда кот прыгнул на кровать и проверил Эмерсона с ног до головы, задержавшись, чтобы с любопытством обнюхать лицо. Антипатия Абдуллы к Анубису основывалась на невежестве и суевериях, но... измученная и взволнованная, я стала сочувствовать ему. Не мог ли бородатый негодяй, удерживавший Эмерсона в плену, оказаться хозяином Анубиса?

Я не разобрала его черты. Голос немного напоминал голос Винси, но я не была полностью уверена, потому что насмешливый тон главаря совсем не напоминал произношение благовоспитанного джентльмена, так хорошо мне знакомого. Анубис вернулся к подножию кровати, улёгся и начал вылизываться. Я успокоилась, чувствуя себя довольно глупо.

Сайрус вернулся, проводив доктора. Он сообщил, что повар готовит цыплёнка, и

спросил, чем ещё он может помочь мне.

– Ничего, спасибо. Он выпил немного воды, это хороший знак. Я очень впечатлена

знаниями доктора Уоллингфорда.

– У него отличная репутация. Но если вы хотите вызвать врача из Каира...

– Нет, подождём. Полагаю, у вас будут вопросы, Сайрус. Сейчас я могу ответить на некоторые из них, если хотите.

– Я знаю бо́льшую часть истории. Я доставил себе удовольствие немного пообщаться с Абдуллой. – Устроившись в кресле, Сайрус достал одну из своих сигарок и попросил у меня разрешения курить.

– Как угодно. Эмерсон обожает свою противную трубку, запах табачного дыма может пробудить его. Надеюсь, вы были не слишком суровы к Абдулле.

– Проклинать его за то, что он преуспел там, где я потерпел неудачу? Или за то, что он взял вас с собой? Вы держите его под каблуком, Амелия.

– Его вдохновила преданность Эмерсону. Но вы правы – думаю, он и меня любит. Я раньше этого не понимала. Как трогателен был тот момент, когда он открыл мне своё сердце – ничего подобного раньше не случалось.

– Угу, – ответил Сайрус. – Боюсь, что не смогу убедить вас отдохнуть, если обещаю последить за своим старым приятелем.

– Правильно боитесь. Как я могу спать? Отправляйтесь в постель, Сайрус. Вы, должно быть, устали. Нет смысла спрашивать, завершилась ли удачей ваша миссия в отеле.

– Полный провал. Что верно, то верно. Но когда я вернулся и обнаружил, что вы ушли... Я боялся, что послание было трюком с целью убрать меня с дороги, чтобы вас могли беспрепятственно похитить. Не хотелось бы провести ещё пару таких часов.

– Милый мой Сайрус… Но всё хорошо, что хорошо кончается.

– Будем надеяться.– Сайрус сломал сигарку. Его рука слегка дрожала, и это лёгкое свидетельство беспокойства глубоко меня тронуло. – Хорошо, оставляю вас наедине с вашим бдением. Позовите меня, если... О, дьявол, чуть не забыл. Сегодня днём пришла почта. И с ней – письмо из Чалфонта.

– Обещанное письмо! – воскликнула я. – Где оно?

Сайрус указал на стопку писем на столе. Лежавшее сверху было тем самым – его масса демонстрировала, что автору было о чём рассказать, и это вполне подтвердилось.

Письмо предварялось кратким замечанием Уолтера.

«Я решил позволить юному Рамзесу полностью высказаться, хотя его эпистолярный стиль обладает массой недостатков. Вы хорошо знаете своего сына, так что вас не собьёт с толку его склонность к преувеличениям. Не тревожьтесь о нас – мы приняли все необходимые меры предосторожности. Мы беспокоимся о вас, дорогие брат и сестра. Пожалуйста, держите нас в курсе».

Затем следовало несколько страниц, написанных слишком знакомым почерком. Всё, на что я способна – полностью привести этот экстраординарный документ, потому что как-то обобщить творение Рамзеса попросту невозможно.

«Дорогие мама и папа, – начиналось письмо, – я надеюсь, что моё послание застанет вас в добром здравии. У нас всё хорошо. Тётя Эвелина уверяет, что мои волосы скоро отрастут».

После того, как мне удалось оправиться от эффекта этого потрясающего заявления, я продолжала читать.

«Ваша телеграмма оказала большую помощь в предотвращении более серьёзных событий, чем те, что случились на самом деле, но у меня ещё до неё имелись причины подозревать, что происходит нечто необычное. Когда я проводил обычный объезд поместья, чтобы прогнать браконьеров и осмотреть ловушки, то наткнулся на неряшливо одетого человека, который, вместо того, чтобы убежать, услышав оклик, бросился вперёд с явным намерением схватить меня. Отступив, что являлось наиболее целесообразным (поскольку нападавший был примерно вдвое больше меня), я завёл его в терновник и оставил безнадёжно запутавшимся в ветвях, чего сам смог избежать благодаря меньшему росту и глубокому знанию местности. Он громко и кощунственно бранился, пока я удалялся, но когда мы с дядей Уолтером и двумя лакеями вернулись, его уже не было.