В стороне от дороги

* * *

У входа в длинный больничный коридор, подперев кулаками бока, застыла монументальная фигура в грязно-белом халате.

— Приемный день завтра, — тоном неприветливой хозяйки напомнила она какому-то неурочному посетителю.

— Я знаю, но мне очень нужно. Я прямо с самолета. У меня тут мать, — умоляюще попросил он.

Фигура не шевелилась.

— Мне очень нужно, — повторил мужчина, и смятый рубль исчез в грязном кармане ее халата.

— Проходите, — посторонилась она.

Наблюдая эту сцену, Луганцев решил, что обязательно поговорит с главным врачом.

— Я из милиции, — протягивая удостоверение, представился он. Каменное лицо дрогнуло и расплылось в счастливой улыбке.

— Мы всегда рады милиции, — льстиво соврала фигура.

Луганцев поднялся на четвертый этаж, где находилось ожоговое отделение. Заведующий отделением Леонид Степанович Кабаргин заканчивал утренний обход.

— Вас товарищ из милиции спрашивает, — отозвав его в сторону, шепотом сообщила медсестра.

— Проводите его в мой кабинет, — попросил Кабаргин. — Я скоро освобожусь.

Ожидая, пока закончится обход, Луганцев разглядывал развешанные на стенах кабинета фотографии больных до и после лечения.

— А вас, я вижу, интересуют наши пациенты, — войдя в кабинет, произнес Кабаргин.

— Конечно, — отозвался Луганцев. — И в первую очередь Черкашин.

Он не преувеличивал. От состояния здоровья этого человека во многом зависел дальнейший ход событий. Разговор с ним был крайне необходим. И как можно быстрее.

— Жить будет, — заверил Кабаргин. — Поступил он в тяжелом состоянии. Обширная площадь пораженных участков. Болевой шок. И впридачу — пьяный. Запах, хоть противогаз надевай.

Он говорил с какой-то горькой иронией. Видно, через край наболело. В своем отделении он насмотрелся на таких больных.

Он вынул из ящика стола историю болезни, положил перед собой.

— Черкашин. Знали бы вы, сколько он нам хлопот доставил. В тот вечер дежурил наш самый молодой доктор Курилин. Около одиннадцати таксист привез обгоревшего человека. Курилин, как положено, записал данные водителя, номер машины. Хотел сразу сообщить в милицию. А тут больной потерял сознание. Курилин от него всю ночь не отходил. Ну и забыл сообщить. Я, конечно, его не оправдываю. Этот случай мы отдельно разбирали на пятиминутке. Думаю, больше такого не повторится.

Он протянул листок, на котором значились данные водителя. Машина, судя по номеру, принадлежала третьему таксопарку. Но где и при каких обстоятельствах подобрал он обгоревшего пьяного Черкашина? О чем говорили они? Это предстояло выяснить.

Спросив разрешения, Луганцев позвонил начальнику таксопарка и коротко объяснил ситуацию.

— Найдите, пожалуйста, водителя Панкова. Через два часа я жду его в райотделе. — Закончив разговор, Луганцев попросил пригласить дежурного врача.

Беседа с Курилиным ничего нового не добавила. Черкашин долго находился в бессознательном состоянии. Его фамилию удалось узнать только на следующий день. Вот и все.

— Значит, анализ крови Черкашина показал наличие алкоголя? — уточнил Луганцев.

— У него, по-моему, алкоголь не выводится. Ему давно, Алексей Петрович, необходимо лечение. — В голосе Курилина слышался упрек.

Что ж, он был вполне справедлив. Что и говорить, прозевали Черкашина. Одного человека упустили, а сколько он бед натворил, и незачем винить в этом одного Климченко. А разве он, Луганцев, не виноват?

— Скажите, к Черкашину кто-нибудь приходил? — Луганцев считал необходимым временно исключить посторонние визиты.

— Нет, никто. Да к нему бы и не пустили. Пока еще рановато, — заверил Кабаргин.

— А исключения возможны? — Луганцев не стал объяснять, насколько важно для него встретиться с Черкашиным. Но время уходило, а причина пожара становилась все более неясной.

— В такой ситуации, пожалуй, возможны. Я разрешу вам побеседовать с ним. Но не больше пятнадцати минут, — предупредил заведующий отделением.

Надев халат, Луганцев направился к двери.

— Пятая палата. Первая койка слева, — подсказал Кабаргин.

На первой койке слева лежал небритый, угрюмый старик и громко стонал. Луганцев в нерешительности остановился. Неужели это и есть Черкашин? Ведь недавно ему исполнилось сорок. Впрочем, все закономерно. И уж ему, работнику милиции, нечего удивляться. Он-то таких рано состарившихся пьяниц видел-перевидел.

— Черкашин? — на всякий случай спросил Луганцев, придвигая к кровати стул.

Старик молча уставился на него и перестал стонать.

— Ну, Черкашин, — подтвердил он. — И что из этого?

— Мне нужно поговорить с вами.

— А чего говорить? — Черкашин отвел глаза и уставился в потолок. — Я ничего не помню.

Ничего не помнит. Ничего не видел. Сейчас начнет врать. А времени так мало. Придется начинать издалека.

— Жена-то хоть знает, что вы в больнице? — поинтересовался Луганцев.

— Жена, — скривился Черкашин. — Разве это жена? Она только и ждет моей смерти.

— Как же так? — удивился Луганцев, словно ничего не знал о пьяных скандалах и драках, о женщине, доведенной до отчаяния, и ненависти мальчишки к родному отцу.

— А так. Жисть она мне перевела. — По впалым заросшим щекам потекли слезы.

Так. Теперь он будет лить слезу. Это для него труда не составляет.

— Уйду я от нее. Уйду, — задыхаясь, произнес Черкашин.

Истерика прекратилась так же быстро, как и началась.

— Пусть бы она сгорела, эта база. Сам влип. — Черкашин неожиданно сменил тему. Видно, понял, что разговора не избежать. — Знал бы, что так будет...

— Подождите, — остановил его Луганцев. — Давайте сначала. В котором часу вы закончили работу? Где и с кем пили?

— Откуда я знаю, с кем пил? В пять, а может, в шесть ушел с базы и поехал в город. Там какие-то ребята скинуться предложили. Я вначале отказывался.

Вон как. И не моргнет. Втянули его, бедного, заставили.

— Потом они меня уговорили. Выпили в подъезде, под лестницей.

Это уже похоже на правду. Возможно, так и было, Страшная, но уже привычная жизнь. Скитания по грязным подвалам и подворотням. Случайные собутыльники. Какая разница, с кем пить. Лишь бы пить.

— Потом я поехал обратно. Иду, значит, домой. Мы живем ближе к дороге, а туда дальше — база. И вдруг смотрю, дым над ней. Я что было духу побежал.

— Вы же могли людей на помощь позвать. Там домики рядом, — перебил его Луганцев.

— Я об этом не подумал. Понимаете, моя база горит. Шесть лет там проработал. Моя база. — Губы его задрожали. — Ну, вот. Значит, подбежал. Ворота открыты. Кто открыл, не знаю. А дым от конторы валит, я туда. Но там внутри уже все горит...

«Он, когда трезвый, в беде человека не оставит. В огонь и воду пойдет», — почему-то вспомнились слова жены Черкашина.

Черкашин закашлялся, словно его снова душил дым.

На этом разговор пришлось закончить.