Стоп. Снято! Фотограф СССР [озн.фрагмент]

Женский мозг имеет одно интересное свойство. Стоит подкинуть ему какую-нибудь идею, и он начинает думать о ней не переставая. Мужик может забыть, напиться, отвлечься. А вот женщина будет накручивать и накручивать себя, пока не надумает то, что сама захочет.

К утру ценность Алика, до этого момента, в общем-то, бросовая, ибо "куда он денется с подводной лодки", взлетит как акции Эппл после презентации айфона, а ни в чём не повинная Алла превратится в стерву-разлучницу.

Есть ещё одна причина, по которой мне не хочется окончательно посылать местную королеву красоты. Она мне нравится. Не как девушка, а как модель.

Это поэты могут себе выдумать "мимолётное виденье" и выбрать в качестве музы хоть античную богиню, хоть воображаемую подругу, хоть жену соседа, причём даже не ставя ту в известность. "Посвящается К..."!

Фотографу нужен некто материальный, чтобы поставить в позу… выбрать ракурс… Чёрт! После близкого общения с Лидой организм никак не хочет переходить в плоскость чистого искусства.

У Лиды есть и природные данные, и темперамент, и яркая внешность. Не случайно в будущем я выбрал на вечеринке почти точную её копию. Этим сходством судьба мне словно намекает на что-то, а я верю в свою удачу.

Кроме Лиды, на роль модели годится только редакторша Подосинкина. Но там сплошной мезальянс. Где простой выпускник, и где главный редактор районной газеты… не знаю даже, как она называется. Хотя улыбается она мне вполне приветливо. И мы уже на "ты"…

Перекатывая в голове приятные мысли о коварной брюнетке и эффектной блондинке, открываю родную калитку. Снова кошка что ли? Меня накрывает дежавю. В тени у крыльца кто-то не то мяучит, не то хнычет. Подхожу ближе и понимаю, что мысль материальна.

На ступеньках, обхватив ладонями коленки и понуро опустив голову, сидит няша-редактор. Звуки, похожие на мяуканье она издаёт распухшим от слёз носом. Сажусь перед ней на корточки и беру за руку, и только тогда она замечает меня.

— Алик? — всхлипывает она, — ты говорил, что всё и всегда делаешь хорошо… а меня теперь из комсомола выгонят...

— За что? — не понимаю.

— Прости, — Подосинкина встаёт и её ведёт в сторону. Едва успеваю подхватить под руку. — Зря я пришла… ты не виноват… это моя ответственность… мне просто не к кому пойти… все только рады будут…

Чувствую лёгкий запах алкоголя. Хорошая девочка решила принять лекарство от душевных ран и не рассчитала с дозой.

Будь я в своём прежнем теле, подхватил бы хрупкую комсомолку-спортсменку на руки и отнёс бы домой. Возможно, даже к себе. Здесь же приходится закинуть её руку себе на шею и обхватить за талию.

— Ннне нннадо… — неуверенно отказывается она.

— Надо, Федя, надо...

— Я не Федя… я Марина…

— Тем более надо.

Нам везёт. На улице никого. Конечно же, это не шесть утра. Ночь стоит глубокая, часов одиннадцать уже. Никто не видит нашей двусмысленной прогулки.

По дороге вытаскиваю из редакторши подробности. Ей надо выговориться, слова льются потоком. Потому няшу и понесло с пьяных глаз к единственному человеку, который был в курсе её горя.

Приезжий оболтус оказался штатным фотокором областной газеты "Знамя Ильича". В Берёзов он приехал по редакционному заданию, набрать материал сразу для нескольких статей. Фотографирование выпускного класса было традиционным бонусом, о котором районное начальство традиционно договаривалось с областной прессой.

Работник местного фотоателье, находясь глубоко в пенсионном возрасте, с современной техникой не дружил и справлялся только со своим стационарным ящиком, из которого вылетала птичка. А запихнуть выпускной класс в крохотную студию было делом невыполнимым.

После пяти часов тряски по дороге, считавшейся асфальтовой только на топографических картах, командировочный заблажил и отказался работать на голодный желудок.

— Я не виновата… что приготовить ничего не успели, — клянётся няша, — по графику мы через два часа должны были обедать.

Пока на кухне райкомовской столовой экстренно жарились котлеты и строгались салаты, гостю выставили на стол то, что было в наличии. Хлеб и водку. Чтобы не скучал. Когда через двадцать минут принесли горячее, оно уже было неактуально.

После фиаско со школьным фото, репортёр посвежел, развеялся и снял доярку-рекордсменку с самой выдающейся коровой, бригадира скотников, участников самодеятельности в ДК и, самое главное, победителя соцсоревнования товарища Долгополова, директора колбасной фабрики.

Но когда плёнку проявили, на ней оказался сплошной брак. Статья про соцсоревнование и его победителя слетела с передовицы областной газеты. Главный редактор был в бешенстве, Долгополов негодовал. Скандал добрался до обкома партии.

Вот тогда и всплыла фамилия безответственной блондинки Подосинкиной, при попустительстве которой неизвестный школьник "взял поиграть", несмотря на протесты фотографа, дорогую технику и привёл её в негодность.

— Меня давно отсюда выжить хотят, — подводит итог няша, — а без комсомольского значка даже уборщицей в газету не возьмут.

К концу рассказа она окончательно сникает и только механически переставляет ноги, а я отвечаю за то, чтобы держать её при этом в вертикальном положении.

Дверь в её доме открыта. Это предсказуемо, тут даже в девяностые на замки не запирались.

Живёт редакторша в окультуренной избе-пятистенке, только маленькой, словно игрушечной. Такой декоративный домик для одинокой молодой девушки. Бывшие сени совмещают функции прихожей и кухни.

Большая комната разделена на две половинки стоящий посередине печкой. С появлением газового отопления печь выполняет декоративные функции, но разбирать её никто не торопится. Мало ли что. Лежак заставлен стопками книг и подшивками журналов. В углу притулился старый плюшевый медведь. .

Слева от печки стоит разложенный и застеленный диван. Рядом с ним кресло и журнальный столик. На столике следы редакторского "загула": открытая коробка конфет "Ассорти" и бутылка ликёра "Старый Таллин" опустошённая наполовину вместе с недопитым стаканом.

Уже внутри подхватываю няшу на руки и укладываю на диван. Она засыпает, едва коснувшись ухом подушки. Снимаю с её ног легкие, похожие на теннисные, тапочки и укрываю лоскутным "бабушкиным" одеялом.

Стакан пахнет травами и корицей. Ликёры — штука коварная, особенно на пустой желудок. Градусов больше чем в водке, да еще с сахаром. Убийственное похмелье гарантировано. Завтра я Подосинкиной не завидую. А ведь именно завтра состоится "разбор полётов", которого она так боится.

Заглядываю из любопытства в правую половину. Там у няши оборудован домашний кабинет. На письменном столе пишущая машинка не первой молодости, стопки серой писчей бумаги, рукописные записи… В машинку заправлен лист, заполненный текстом наполовину.

… Комсомольцы-свекловичники взяли на себя передовое обязательство… Товарищи-свекловоды, каждый упущенный день… каждый час уносит центнеры будущего урожая… нельзя оставаться равнодушными…

Любит Марина Подосинкина свою работу, потому и переживает.

Перед тем как уйти, зачем-то снова смотрю на спящую редакторшу. Она по-детски причмокивает губами и улыбается во сне.