Князь Рысев 4

Глава 8

Несмотря на объемность размеров, он как будто был везде и сразу. Готов был вынырнуть из-за спины, проскочить между ног и в ту же секунду оказаться на плече.

На удивление легко он избавился от сумок — монструозной горой хлама они высились в сторонке, то и дело привлекая к себе взгляд. Я готов был поклясться, но мне казалось, что в этой непроглядной мгле этот мусор как будто светился изнутри.

Ясночтение только глянуло на это безобразие и тотчас же заявило мне, что я, видимо, офонарел и совсем потерял голову: не будет оно всю эту кучу раскладывать по вещичкам с градациями. А потому попросту решило окрестить «товарами» и умыть руки.

Это-то еще ладно. Куда сложнее было поверить, что эта образина прекрасно знала русский язык.

— Эт-т-то холлосая палка, да, гани? — Не желая признавать во мне главного, он крутился вокруг Кондратьича. Старик же каким-то чудом держался, чтобы не одарить пронырливого поганца пинком, и грубо оттолкнул его ногой прочь лишь тогда, когда его тоненькие ручонки коснулись винтовки.

Словно баскетбольный мяч, торгаш тяжело откатился прочь, но ничуть не обиделся. Будто он привык, и так с ним ведут себя каждый день.

— Барин, можно я его пристрелю? — Мне показалось, что я услышал мольбу в голосе старика, но отрицательно покачал головой ему в ответ.

Гмур не ведал, что такое приветствие, но моя причуда уже дала понять, что перед нами торговец. Незатейливый, незамысловатый, невесть что вообще забывший в этих коридорах.

Серьезно, куда он шел? Там ведь впереди завал, устроенный нами. Впрочем, подумалось мне, он мог ведь ничего и не знать.

— Моя вам плодавать, гани. Чего хотеть? Моя много-много иметь! Сщ-щитай вся окула — моя магазин. Лавка. Баз-зал! — Он старательно выговаривал каждое слово, будто пытаясь подчеркнуть свои старания. Смотрите, мол, мне с вами говорить тяжко, а ведь выучился!

Мне вспомнилось наставление беса, что деньги лучше не беречь, а тратить все и при первой же возможности. Не признать его правоту сложно — кому ж еще могут быть нужны гмуровы монеты?

Биска раскачивала хвостом из стороны в сторону и разве что не лучилась от самодовольства. Поворачиваясь то одним боком, то другим, она ждала от меня похвалы. Смотри, офицер, какую я чуду-юду тебе привела.

И чтоб ты без меня только делал?

Я даже не знал, как намекнуть ей, сколь бесполезную услугу она мне оказала. Нечто подсказывало, что пятнадцать монеток — это, конечно, не мелочи, но цену этот поганец задерет такую, что здесь надо будет все гмуровы поселения обнести.

Здравый смысл чуял во всей этой затее подвох — мы, значит, со всех ног бежим истреблять его собратьев, а он нам на блюдечке и с голубой каемочкой готов помощь приволочь?

Словно читая мои мысли, он повернул ко мне голову, одарил острозубой ухмылкой, так и говорящей — что же ты, человек, такого плохого обо мне мнения? Не на блюдечке, а за хорошие деньги!

— Чего хотеть? — Он вдруг от Кондратьича перешел ко мне. Поняв, что от «гани» он ничего доброго не добьется, решил, что я куда лучшая цель для словесных атак.

— Моя мног-го плидлагать! Есть пости усе! Сапоги, сапка, сабля — все на «с», все скидка дам!

Словно решив, что я на что-то согласился, он развязал котомку одной из своих сумок. Словно скатерть самобранка, она расстелилась в нехилый половик. Уложенные поверх нее товары были всем и ничем одновременно.

Ясночтение устало выдохнуло — ему не хотелось тратить время на подробный разбор этого скарба, но я ведь заставлю.

— У нас нет денег, — честно признался. Толстяк разве что не подпрыгнул.

— Сто? Сто ты говолись? — Он свистел едва ли не на каждом слове. Едва заслышав о том, что мы фактические банкроты, он подрастерял добрую половину своего энтузиазма.

Я повторил, а он вдруг махнул на это рукой.

— Все говолить — нет денек! А потом рас-с-с, и под матрас-с-с! Моя кледит дать!

Ого, а этот парень быстро готов взять быка за рога и на мелочи не разменивается. Оставалось только гадать, как ему за все это время удалось разрастись до таких размеров, а не сдохнуть от голода? Он знал нас от силы десять минут, но уже был уверен в нашей будущей платежеспособности.

— А если мы не отдадим? — спросил я, переглядываясь с Кондратьичем. Старик был немного не в себе — про гмуров он слышал, деньги их видывал, но впервые и воочию встретить их торговца?

— Это как — не отдавать? — Пузатый богатей как будто не ведал, что такое обман. Впрочем, его хитрая рожа выдавала его с потрохами — он не просто о нем знал, но и частенько к нему прибегал.

— Не отдавать нехолос-с-со. Мои друзья нис тогда плохо делать молодой господина. Гани болеть, гос-с-сподина много болеть. Обман нехолос-с-со.

Биска кивнула, будто подтверждая его слова.

Ладно, кивнул я. В конце концов, за погляд денег не берут. А если что понравиться — так мы что-нибудь и придумаем…

— А ежели мы тебя пристрелим? — Теперь свое любопытство удовлетворял Кондратьич. Не знаю, что было у старика на уме, но могу с точностью сказать — дай я только отмашку, и он всадит в торгаша пули две-три, и контрольный в голову.

Я бы точно этого делать не стал. Торгаш жирел явно не потому, что всяк спешил его ограбить, а как раз потому, что грабить остальных удавалось ему. И уж за столько лет точно была не одна попытка осуществить подобную глупость.

— Лучше не надо, — мрачно отозвалась Биска, подтвердив мои мысли. Я лишь пожал плечами — не надо, так не надо, как будто бы здесь в самом деле кто-то собирался. Меня больше заботило совершенно другое.

— Какого черта⁈ — Я готов был взорваться гневом. Гмур же не растратил былого настроения и переспросил, будто не понимая, в чем дело:

— Да-да, сто-то не так?

— Я скажу тебе, что не так! Ты что мне пытаешься всучить? Это же проклятые вещи!

Кондратьич при одном упоминании этого разом посуровел, схватился за затвор винтовки. Я снова потянулся к пистолету, словно в самом деле собирался пустить его в ход.

Ну в самом-то деле? Этот поганец пытался мне всучить кольцо, обещавшее даровать мне пять единиц силы — и накладывать каждые три минуты проклятие, отъедающее добрый десяток от случайной характеристики — на те же самые три минуты. Вспомнился подаренный мне образок — словно талисман, он сегодня был со мной. Помочь, конечно, никак не помогал, но…

За кольцом шли сапоги «быстрых ног». От быстрого в них было разве что название — проклятая обувка обещала преобразовать скорость и остроту мысли в скорость бега. Вряд ли бы я в самом деле стал быстрее пули, а вот в том, что непроходимо отупел бы — никаких сомнений не оставалось.

Мне вспомнился изглоданный, лежавший уже не первое столетие скелет в точно таких же, который нам встретился с Кондратьичем — и стало немного не по себе.

Не переставая улыбаться, гмур успокаивающе поднял руки перед собой.

— Недорас-сумение! Ос-с-сипка, господина! Кто з снал, сто господина приви-рет-ливое, а? Сисяс усе будет, моя скидка дать!

Я перевел взгляд на чертовку, словно спрашивая, какого проходимца она нам привела? Биска же лишь ответила, что я взрослый мальчик, у меня есть своя голова на плечах, а вообще — надо больше думать.

Несмотря на головную боль…

Будто чуя мой недуг, гмур вдруг с головой уткнулся в один из своих рюкзаков. На свет вываливался нехитрый скарб: игрушки, памятные статуэтки, символы — богов, дьяволов и кого-то еще. На ходу, мохнатой ногой он поддел уже расстеленную сумку — словно по мановению волшебной палочки, она мигом скаталась назад. Если в этом мире нет азиатов, то их сверхспособности точно передались этому подземному народцу.

— У мен-ня такое ес-с-сть, нигде не найти! Вота!

Словно величайшее сокровище, он вытащил самую настоящую амброзию, нектар или что там жрут боги? Ясночтение в этот раз было четко уверено, что перед нами она в чистом и первозданном виде.

Сапфировая настойка!

Я сглотнул, поймал недовольный взгляд дьяволицы — она словно так и желала сказать, что это только она смеет обладать этой штукой.

И дразнить меня ей же, когда мне тяжело.

Вопреки обычаю, густая голубая жидкость в этот раз покоилась в стеклянном, но плохо ограненном кувшине.

Как будто бы мне в самом деле было до этого дело.

— Моя зреть — гос-с-сподина плоха, гос-с-сподина нехолосо! Эта ему холос-с-со сделать, да? Господина согласна?

Господина был еще мать как его согласна. Словно забыв, что имею дело с пройдохой, я протянул руки к бутылю. Торгаш не брал дурного примера с дьяволицы и тут же отдал его мне. Биска забурчала, словно переваренный суп, шепотом обещая навлечь жуткие кары на голову несчастного — да что только на нее нашло?

— В кледит, — отозвался гмур и погрозил мне пальцем, как злостному неплательщику. Он то вспоминал, что плохо выговаривает «р», то ему вдруг удавалось схватить непослушницу и сказать четко.

— Стой, барин! Кто знает, какую этот пройдоха зарядит нам цену?

Кондратьич, как всегда, выступал гласом разума. И, как и положено гласу разума верхом на умных мыслях, пришел слишком поздно: я зубами выдернул деревянную пробку и тут же сделал несколько глотков живительного пойла.

Торгаш разве что не расцвел.

— Холос-с-сый господина. Так и надо. В кледит?

— А этого не хватит? — Словно на что-то надеясь, я вытащил те двадцать монет, что лежали в кармане. Гмур посмотрел на меня, как на дурачка, и выдохнул.

— Знасит, в кледит. Сто писят монеток цена, справедливо.

Я кивнул — справедливей и не найти.

— Или палка. Палка у гани в луках — холос-с-сый палка, господина, да?

Кондратьич обменялся со мной взглядами, но дал понять, что если нужно — потерю старой винтовки он уж как-нибудь переживет.

Я отрицательно покачал головой, когда гмур уже жадно потирал ручонки — ему-то казалось, что оружие уже в его руках.

— Не пойдет, — сказал толстяку. Тот скуксился, приуныл, но решил не подавать виду.

У него где-то внутри словно торчал моторчик внутреннего счастья. Стоило только пасть духом, как тот тут же выдавал свежее топливо.

— Не пойдет, — улыбнулся я. — Эта палка прошла много боев и цела. А сапфировая настойка после пары глотков сойдет на нет.

— Жисть! — Пузатик возразил, будто я оскорбил его в лучших чувствах. Не отпей я уже из бутыля, он бы тотчас же забрал его. — Вода синай жистя давать, жистя лучшее делать! Лана забилай, боль забилай, холос-с-со!

— Верно. Но палка «гани»… — переглянулся со стариком вновь, хотел бы я знать, что обозначает это чудное слово. Кондратьич не знал, я прочистил горло и продолжил: — Палка эта много всяких штук может. Мало одного синай вода, понимать?

— Понимать, моя понимать! — Он разве что не подпрыгнул на радостях. Господина не совсем отказался ему палка отдавать, господина решил торговаться.

А гмур, кажется, больше всего на свете любил торговаться.

— Господина сисяс такой увидеть, никогда не видеть, да?

Он вытащил передо мной холщовый мешок. Сдавалось мне, что он малость по странному понимал смысл слова торговаться. Мешок, конечно, неплохой, но…

Я присмотрелся к его свойствам, и глаза чуть не полезли на лоб. Мешок обещал быть общим на всю группу — все, что засунуть в него, одновременно оказывалось в сумках у других. Правда, в конце путешествия мешок обещал исчезнуть, ибо не мог существовать за пределами подземелья, но это натолкнуло меня на мысль!