IХ
«…Первый крестовый поход начался в 1096 году от Рождества Христова. Возглавили многочисленные, отлично вооружённые войска граф Тулузский Раймунд Четвёртый, граф Тулузский, брат короля Франции Филиппа Первого Гуго де Вермандуа, граф Фландрии Роберт Второй, Готфрид Бульонский с братом Балдуином, герцог Нижней Лотарингии, Боэмунд Тарентский, сын Роберта Гвискара, с племянником Танкредом, и множество других европейских властителей и военачальников. В Константинополе, куда разными путями прибыли десятки тысяч крестоносцев, вожди Крестового похода признали ленную зависимость своих будущих завоеваний от императора Алексея Комнина и принесли ему подобающую случаю присягу.
После церемонии (Императору Алексею непросто было добиться своего, пришлось даже прибегать к вооружённой силе) крестоносцы в апреле 1097-го года пересекли Босфор и вступили в пределы Малой Азии. В июле они разгромили при Дорилее султана Килидж-Арслана, Балдуин утвердил свой стяг в Эдессе, была осаждена и после продолжительной многомесячной осады покорилась Антиохия. И наконец, в июне 1099-го года перед крестоносным воинством открылся Иерусалим, главная цель их похода.
На взятие города понадобилась всего неделя; одержав победу, крестоносцы учинили страшную резню мусульманского населения. Власть в Иерусалиме получил Готфрид Бульонский, одержавший эпическую победу над египетским войском под Аскалоном. В той битве плечом к плечу с Готфридом сражался и Раймунд граф Тулузский со своими воинами, и в их числе — гасконский рыцарь Хуго д'Эрваль.
Не станем вдаваться в подробности изнурительной борьбы, которую победителям пришлось вести с соседствующими мусульманскими владыками, и ещё более изнурительных интриг с византийцами, поспешившими мечами пришельцев с Запада вернуть свои владения в Малой Азии. В новообразованное Иерусалимское королевство прибывали всё новые и новые подкрепления, в том числе, и под стягами рыцарских орденов тамплиеров и госпитальеров. Упомянем только, что кроме этого могучего потока людей, жаждущих кто христианского подвига, кто мирской славы, а кто и самой вульгарной наживы и новых владений, имелись и те, кто возвращался назад, в Европу. И кроме известий о великих победах они везли с собой захваченные в Святой Земле христианские реликвии — возможно, самые величественные свидетельства триумфа истинной веры над магометанством и заблуждениями восточных схизматиков.
Далеко не все эти реликвии заняли подобающее им место в соборах и монастырях, где стали предметом поклонения бесчисленного сонма паломников. Иные попросту исчезли, причём даже само их существование подверглось сомнению и перешло в разряд легенд. Чаша Грааля, Роза Сиона… список можно продолжать долго. И никто в наше время не скажет, какую именно реликвию вывез из Святой Земли, скрыв под своим плащом крестоносца, рыцарь Хуго д'Эрваль. Об этом не знали даже его потомки — однако точно известно, что он, вернувшись домой, принял набирающую силу на Юге Европы альбигойскую ересь и стал одним из самых верных её сторонников. И логично предположить, что вывезенная из Святой земли реликвия, чем бы она ни была, стала одной из святынь катаров — тех самых, что бесследно исчезли после падения последней твердыни катаров в 1244-м году…» * * *
— Не понимаю, почему вы решились выложить нам всё это? В конце концов, ваша история о библиотеке московских царей вполне правдоподобна — поверил же в неё математик-фрацуз? Вот и моего спутника вы убедили…
Ростовцев кивнул, подтверждая мои слова. Пленник в ответ пожал плечами.
— Убедил. Но вы-то мне не поверили?
— Не поверил. Дело в том что я… скажем так, несколько более осведомлён в этом вопросе, чем любой собеседник, который мог бы вам встретиться. Не повезло, что поделаешь…
Мы трое — я, поручик Ростовцев и французский лейтенант — сидели в отведённой нам избе. Большая часть отряда Богданского оставалась в Большом Дворе, так что места для постоя было предостаточно. Торопиться в кои-то веки было некуда: хоть глаза и слипались после безумного дня и обильной трапезы, отдыхать мы не собирались. Слишком неожиданным оказалось то, что выложил пленник, припёртый к стенке уликами в виде блокнота с планами и записями. А потому, выставив у крыльца караул в виде Прокопыча с заряженным штуцером, мы продолжили… беседу? Допрос? Скорее, второе, если учесть зловещие намёки Ростовцева насчёт прелестей ссылки в Сибирь, на свинцовые рудники — шутка, конечно, оказавшая, тем не менее, ожидаемое действие.
Лейтенант запирался недолго. С другими собеседниками его легенда о поисках пропавшей библиотеки Ивана Грозного могла бы и прокатить — но только не со мной. Когда-то я потратил немало времени на изучение этого вопроса, перечитал всё, до чего смог дотянуться, беседовал с московскими диггерами, археологами-любителями, энтузиастами городских легенд, и был достаточно в теме, чтобы уловить в рассказе француза некую если не фальшь, то недосказанность. Как хотите — ну не верилось мне в байку о поисках первопечатного раритета, завещанного гасконским дворянином-библиофилом своему непутёвому сыночку, подавшемуся на службу узурпатору! Слишком много подобных историй я наслушался и начитался в двадцать первом веке…
— Полагаете, мне не повезло, мсье? — пленник поднял на меня взгляд. — А что, если дело обстоит как раз наоборот, и я встретил того единственного человека, способного воспринять мои слова всерьёз? И, возможно, не просто воспринять…
«…я что, в свою очередь прокололся, продемонстрировав излишнюю осведомлённость? Возможно, возможно… Но, как бы то ни было — малый, и правда, верит, что может найти в нашем лице помощников. Ясно, что больше ему ничего не остаётся — но удивительно то, что я и сам вот-вот в это поверю. Есть в этом французике нечто…»
— Возможно, вы и правы, мсье… — произнёс я и увидел, как вспыхнули отчаянной надеждой глаза лейтенанта. — В таком случае, мы ждём продолжения вашей занимательной истории. Поручик, не сочтите за труд, плесните нашему французскому другу водки — думается, у него горло пересохло, а ведь рассказ ещё далёк от завершения, не так ли? * * *
…итак, предок лейтенанта д'Эрваля, рыцарь Хьюго, внял призыву своего сюзерена графа Тулузского Раймунда Шестого и встал под знамёна катарской ереси, охватившей к тому времени весь юг Европы. Волею судеб Хьюго д'Эрваль оказался одним из тех пятнадцати рыцарей, кто защищал последнюю твердыню еретиков — замок Монсегюр.
Замок, выстроенный на неприступной скале, оборонялся около года. Когда же силы и возможности осаждённых были исчерпаны, и стало ясно, что твердыня вот-вот падёт, Бертран Марти, епископ «чистых» (так переводится с греческого слово «катары») призвал к себе троих из числа последних защитников твердыни.
Одним из них был Кламен, катарский священнослужитель и величайший знаток древних манускриптов. Второй — Экар, совсем ещё юноша, паж одного из рыцарей, превосходно знавший окрестности Монсегюра и не раз переправлявший на вершину скалы по тайным тропам людей и припасы. Третьим, как нетрудно догадаться, был сам рыцарь Хуго д'Эрваль. Этим троим было доверено вынести из обречённого замка и скрыть от торжествующих победителей священные реликвии катаров.
Поручение было не из тех, которые можно отложить на потом. В ночь перед падением крепости трое выбрались по тайной тропе наружу, после чего разделили реликвии и разошлись, условившись встретиться через год и составить запись о том, где они спрятаны.
Встреча состоялась, как и было условлено, через год, в одном из городов французского Юга; трое хранителей составили зашифрованный особым катарским кодом текст, каковой перенесли на пергамент и отдали на хранение рыцарю Хуго. После чего договорились и принесли в том клятву, что каждый из них обязательно женится, оставит потомка мужского пола и воспитает его строго в вере «чистых». А по достижении совершеннолетия возложит на сына священное бремя: раз в тридцать лет встречаться с потомками остальных хранителей и передавать друг другу пергамент с записями — по очереди, повторяя этот ритуал из поколения в поколение, пока не настанет время явить скрытые святыни миру.
Годы шли, менялись десятилетия, неспешно проползали века. Европа сотрясалась от войн, междоусобиц, ересей, церковных расколов — но раз в тридцать лет потомки д'Эрваля, Кламена и Экара встречались, передавали очередному хранителю бесценный пергамент и назначали время и место очередной встречи.
Но ничто в этом мире не длится вечно…
В пятнадцатом веке потомок Кламена, чья очередь хранить пергамент как раз настала, отправился в Рим. Там под покровительством Папы Римского жили потомки последнего императора Византии Константина XI Палеолога, и Кламен, унаследовавший склонность своего далёкого предка к наукам, был приглашён для обучения племянницы Константина, царевны Зои. Но в Риме случилось несчастье: Кламен скончался от чёрной оспы, не оставив наследника. Единственное, что он успел — это отдать драгоценный пергамент на сохранение царевне, взяв с неё обещание, что она и её потомки примут на себя древнее священное бремя «чистых». Зоя, превосходно образованная для своего времени, знала, конечно, об этой древней кровавой истории, втайне от Папы изучала альбигойскую ересь — а потому легко дала своё согласие. И когда она уехала в Московию для того, чтобы выйти замуж за московского князя Иоанна, то взяла пергамент с собой в числе прочих книг, свитков и манускриптов, которых в её багаже ехало великое множество.
Увы, выполнить клятву в точности Зоя (выйдя замуж, она приняла имя София) не смогла — огромные расстояния и, главное, положение супруги Великого князя Московского помешали ей прибыть на очередную встречу хранителей тайны. Имелся вариант поручить пергамент заботам родного брата, Андрея Палеолога, как раз собиравшегося возвращаться от двора Московского владыки в Европу — но, хорошо зная алчность и корыстолюбие Андрея, а так же влияние, которое имел на него Папа Сикст IV, по здравому размышлению от этой идеи отказалась. Вместо себя она послала доверенного слугу, которого не посвятила в тайну, а только передала письмо, зашифрованное кодом катаров (потомок Кламена предал ей его вместе с манускриптом).
Так потомки д'Эрваля и Экара узнали, что манускрипт теперь находится в Московии. На очередной встречи, состоявшейся в итальянской Флоренции было решено, что Экар отправится в Москву и заберёт документ. Но по дороге он сгинул — скорее всего, был убит в стычке где-то на территории охваченной кровавыми междоусобицами Речи Посполитой. Год спустя в Италии умер от холеры его малолетний сын и, таким образом, их трёх ветвей хранителей тайны катарских реликвий осталась только одна. Но тогдашний д'Эрваль не мог покинуть свой родной Табр и отправиться вслед за потомком Кламена — двумя годами раньше он лишился ноги при осаде какого-то замка, а сын его был ещё слишком юн для такого путешествия. Возвращение манускрипта пришлось оставить следующему поколению «хранителей», но к тому времени к власти в России пришёл Иоанн Четвёртый, и Европу наполнили слухи об ужасах, творящихся в Московии — войнах, опричнине, кровавых бессудных расправах над виновными и невиновными… Пришлось взять паузу ещё на 30 лет, потом ещё и ещё. В итоге очередной потомок Хуго д'Эрваля сумел-таки добраться до Москвы — как офицер саксонских наёмников при польском войске, сопровождавшем Самозванца, но никаких следов манускрипта найти он там не смог. Выяснил только, что книги и свитки, вывезенные Софьей из Константинополя, легли в основу знаменитой библиотеки царя Иоанна Четвёртого, но к тому времени следы её давно уже затерялись. Выходило, что Зоя-Софья не оправдала надежд доверившегося ей потомка Кламена — возможно, это было связано с тем, что царевна искренне приняла православие и, как следствие, пересмотрела своё отношение к увлечению альбигойской ересью.
