Тайна для библиотекаря

V

— Почему этот проход не нашли раньше? — хмуро осведомился Ростовцев. Я видел, что ему уже смертельно надоели залы, тоннели, белые тараканы, прячущиеся евреи и прочие прелести подземной Москвы. Поручик мечтает выбраться наружу — и плевать, что там на каждом углу французы с саблюками да ружьями…

Стоявшая за спиной поручика Делия всхлипнула, что-то неразборчиво пробормотала и вцепилась в рукав Дауда. Связывать его мы не стали — простреленное плечо и без того доставляло ему немало страданий, — но идущий позади «сладкой парочки» Д'Эрваль не выпускал из рук обнажённой сабли. И правильно — чёрт знает этих мамлюков, что придёт им в голову?

Третий наш пленник, француз-учёный, не издал ни звука — стоял, прислонившись к кирпичной стене, и его била крупная дрожь.

«…как бы истерику не закатил в самый неподходящий момент! Впрочем, пёс его знает какой он тут есть, неподходящий…»

— Здесь, пан офицер, был сплошной завал глубиной саженей в семь… — отозвался Янкель. Голос у него был дребезжащий и какой-то заискивающий. — Мы его разбирали больше года, а когда разобрали и посмотрели, что за ним — сразу об этом пожалели и стали думать, как бы запрятать его по новой. Но не успели — пришёл Бонапарт, было чем заняться.

— Так страшно? — спросил я.

— Да. Очень. Сын ребе Менахема, молодой Йосик, как увидел, так едва не свихнулся, его потом две недели микстурами отпаивали. И с тех пор отказывается даже в погреб спуститься — боится любых подземелий, а ведь он по тайному коридору всего-то две дюжины шагов прошёл…

Проводник кивнул, от чего пейсы, скрученные в длинные засаленные жгутики, заколыхались, зажили какой-то своей жизнью. Я спрятал усмешку — уж очень они походили сейчас на франтоватые косицы на висках французских гусар, в которые те раньше вплетали пистолетные шомпола.

«…Любопытно, как наш гасконец отреагирует на такое сравнение?..»

Повернув у подозрительной развилки (оказавшись на ней, я снова испытал невнятное ощущение, слабый, но настойчивый зов, затягивающее меня в тёмный тоннель), мы долго потом скитались по подземным коридорам, проходя залы, то узкие, как гроб, то широченные, с низкими потолками, с рядами квадратных, выкрошенных от времени на углах кирпичных колонн. Идущий позади Прокопыч отмечал каждый поворот жирным крестом при помощи предусмотрительно захваченного с собой куска мела, а для верности ещё и глубоко процарапывал ножом стрелку-указатель.

И чем дальше мы уходили, тем суетливее становился Янкель, и всё чаще предлагал вернуться — «да нет же тут ничего, добрые господа, нету! Это вам кто-то напрасно наврал про клады, а на самом деле — ничего, только крысы, мокрицы да всякая никчёмная дрянь…» И с каждой подобной репликой я убеждался — есть, есть что-то, чего проводник очень не хочет нам показывать…

Завал, возле которого мы остановились, был сравнительно свежий, и это определялось с первого взгляда. В щелях между булыжниками и обломками кирпича не успела ещё слежаться подземная пыль и всякий сор, а куски досок и деревянных балок, чьей-то рукой прибавленные к баррикаде до сих пор топорщились острыми щепками. Выходило, что не соврал Янкель, завал разбирали а потом восстанавливали — и произошло совсем недавно.

— А эта пакость давно здесь появилась?

Ростовцев кивнул на бледную дорожку, протянувшуюся вдоль стены и ныряющую в узкую щель под одной из глыб. Дорожка была живая, шевелящаяся, изгибающаяся, поскольку состояла из сотен, если не тысяч тех самых белых тараканов. Отвратительные насекомые торопливо перебирали лапками и один за другим, бесконечной вереницей исчезали в завале. На наше присутствие, как и на свет наших фонарей они не обращали н малейшего внимания. Казалось, если замереть, перестать дышать — будет слышен шорох бесчисленных полупрозрачных лапок и длинных белёсых усиков, ощупывающих каменные плиты.

— Всегда. — Янкель покосился на тараканью процессию и на всякий случай отодвинулся подальше. — По ним-то мы этот завал и нашли. И когда разбирали, а потом заново заделывали — они всё шли и шли, не замечая, что их давят. И сейчас идут. Этих тараканов крысиный король призывает, чтобы кормить свою свиту.

Про крысиного короля мы уже немало наслушались. По словам Янкеля выходило, что крысы — те самые, огромные, размером с кошку — стерегут тайные подземные склепы, а правит ими трёхголовая особь размером с телёнка. Я никак не мог вспомнить — написана здесь знаменитая сказка Гофмана, или ещё нет? Если написана — может статься, что обитатели Глебовского подворья именно из неё позаимствовали этот страшноватый образ? А что? Евреи народ грамотный, немецким языком владеет мало не каждый третий. Или наоборот, сам Гофман услышал жуткую сказочку о трёхголовом «крысином короле» от кого-нибудь из соплеменников Янкеля, благо в королевстве Пруссия их полным-полно…

Я помотал головой — что это за вздор лезет в голову так не вовремя? Гофман какой-то со своим «Щелкунчиком», липкие ужасы в манере Хичкока, да байки московских диггеров о крысах-мутантах с раздвоенными хвостами и крошечными розовыми ручками вместо передних лап.

«…А с другой стороны — может, как раз сейчас и самое время вспомнить? Потому как вот оно вокруг — живое воплощение диггерского фольклора, начиная с белых тараканов, и заканчивая самой целью нашего путешествия…»

Ростовцев посмотрел на исчезающих под завалом тараканов и с отвращением сплюнул. — Ладно, крысиный король — так крысиный король. Посмотрим, что это за зверь — уж наверное, не страшнее Бонапарта. А сейчас за дело, надо поскорее пробить этот завал. Прокопыч, ты лом и кирку у мамлюков забрал? Вот как раз теперь они нам и пригодятся!

Я посторонился, пропуская ростовцевского ординарца к двери, и краем глаза увидел, как Янкель, воровато оглядываясь на поручика, роется в кучке земли возле стены. Я хотел спросить, что он там позабыл — но тут Прокопыч пустил в ход кирку, полетели комья глины и осколки щебня, и мне сразу стало не до посторонних изысканий.* * *

Гжегош выждал, когда замыкающий процессию русский, пригнувшись, нырнёт в пробитый сквозь завал ход и крадучись последовал за ним. Под ногами что-то прошуршало. Поляк бросил взгляд вниз и скривился от омерзения.

Крысы. Опять крысы. Огромные, и много, не меньше десятка — деловито поспешают вслед за русскими, не обращая на Гжегоша совершенно никакого внимания.

На миг поляку показалось, что один или два зверька поднялись на задние лапы и так и шли, опираясь на согнутые крючком голые хвосты.

А тоннель постепенно становился всё запущеннее. Почерневшая, выщербившаяся под действием сырости и времени кирпичная кладка кое-где зияет провалами, и из них вытекают на булыжный пол языки слежавшейся глины. Проходя мимо одного из таких провалов, Гжегош услыхал отдалённый гул — где-то недалеко и ниже, протекал поток воды.

«…подземная речка? Водоотвод, отбирающий воду для Кремля из Москвы реки? Хорошо хоть, эти тоннели лежат над уровнем водоносных слоёв, иначе тут давно всё затопило бы. А так — сравнительно сухо, и даже толстый слой сухой пыли покрывает пол. На нём так хорошо отпечатываются и следы идущих впереди людей и цепочки крошечных отпечатков лап их хвостатых преследователей…

Своды коридора становились всё ниже и ниже. Приходилось идти, согнувшись в три погибели, и в какой-то момент Гжегош похвалил себя, что прихватил с собой саблю — на неё можно было опираться, как на короткий костыль, как это делали в старину шахтёры в угольных шахтах, принуждённые по многу часов передвигаться по низким штрекам.

Но не прошли они и двухсот шагов, как коридор сделался ещё ниже, и пришлось встать на четвереньки. Теперь сабля уже мешала — лязгала по стенам, путалась в ногах, мешала передвигаться вперёд. Пистолеты то и дело вываливались из-за пояса, и Гжегош всякий раз испуганно замирал, опасаясь, что жестяной грохот услышат те, кто идёт впереди. Он даже подумывал бросить их — всё равно полагаться на это оружие нельзя. Либо порох вытрусился с полок, либо кремень вылетел из губок курка.

Но — не бросил, сказался пиетет шляхтича к любого вида оружию. Только дал русским ещё больше вперёд, чтобы не услышали производимые им звуки. И тут же пожалел — они скрылись за поворотом тоннеля, и Гжегоша охватила первобытная тьма. Как он не запаниковал, не кинулся вслед за теми, кого преследовал, желая только одного — увидеть спасительный свет — одному богу известно…

Ещё шагов через сто мучениям его пришёл конец. Потолок поднялся так, что можно было идти, почти не сутулясь, зато стены сблизились настолько, что кое-где приходилось пробираться чуть ли не боком. Впереди раздавались матерные периоды, отпускаемые русским, замыкающим процессию — ему кроме фонаря приходилось тащить на плече лом с киркой, и он то и дело задевал ими за стены и потолок, производя изрядный шум.

Потом тоннель внезапно расширился почти до первоначального размера и где-то впереди раздался гул — сначала глухой, далёкий, но с каждым шагом дальше по коридору всё набирающий силу. Оказалось, что коридор, по которому они шли, перерезает поперечную галерею — настоящее ущелье шириной метра в полтора — глубокое, на дне которой булькал и издавал зловоние поток какой-то жижи, мало похожей на воду. Гжегош наблюдал, как один из русских — кажется, гусарский поручик — перепрыгнул ущелье, едва не оскользнувшись на противоположной стороне. Но — удержался и по одному помогал переправиться спутникам и направлял их в низкий, почти круглый тоннель, зияющий в противоположной стене. И когда последним нырнул в темноту — то забыл на кирпичном карнизе фонарь с горящей свечой.

А крысы всё сновали под ногами, пищали, теснились у края пропасти. В какой-то момент Гжегош всерьёз вообразил, что вот сейчас зверьки по сигналу одного из вожаков (ими без сомнения были те, что передвигались на задних лапках) образуют живой висячий мост, хватая друг друга зубами за хвосты, и по этому мосту переберутся через провал все остальные. Но нет — дождавшись, когда шум шагов преследуемых русских стихнет, крысы попросту сигали через провал. Удавалось это не всем — несколько грызунов не допрыгнули и с отчаянным писком исчезли в смрадной глубине. Самые большие, прямоходячие твари — сейчас Гжегош насчитал их не меньше трёх — все успешно преодолели препятствие.

Дождавшись, когда переправятся его серые спутники, Гжегош тоже перепрыгнул провал. Теперь он не так боялся отстать от русских — свеча в забытом поручиком фонаре не догорела даже на треть, а чтобы её отсветы не были заметны — поляк прикрыл фонарь спереди сдвижной жестяной шторкой, предусмотренной как раз на подобный случай.

Крысы тем временем пищащей и шуршащей массой втянулись в тоннель. На человеческого своего спутника они по прежнему не обращали внимания, словно его тут и не было — и, подобно ему самому, упорно следовали за русскими и их пленниками, И тоже, казалось, выжидали подходящий момент.

«…Знать бы ещё — для чего…» * * *

— Это здесь.

Мы одновременно повернулись к правой стенке коридора. Там угадывался контур двери — она была из дубовых, почерневших от времени досок и совершенно терялась на фоне тёмной кирпичной кладки. Если бы не Янкель — мы бы, пожалуй, прошли мимо.