Свиток 3. Великий шаман

— Да, — продолжил я, окончательно откладывая шарканье в сторону и присаживаясь поудобнее на берегу. (В жизни не курил, но сейчас бы было в самый раз угостить соплеменников сигареткой для завязывания знакомства.) — Хорошие у них вещи. А сами они, конечно, вонючие черви, что жрут помет из-под плешивого хвоста больной козы… Всю деревню нашу разорили. Только вот я в живых-то и остался!

— Да и не только твою. — Кто-то горестно клюнул на заброшенную приманку. — А ты сам-то кто будешь?

— Да с севера я… Там мы жили в предгорьях на Великой Окраине. Еще года два назад, как аиотееки на нас напали. Только вон я в живых и остался… Потом от них сбежал, а сейчас они меня опять поймали.

— Два года? — переспросил один из работничков. — Помню, мы тогда от них в море удрали и на островах отсиделись. А в этот год, думали они уже совсем ушли. А тут вон, опять…

— И откуда они только порождение змеи и тигра берутся, на оуоо своих уродских? — печально покивал я головой.

— Из-за реки… — просветил меня собеседник. — Река там большая на западе. Вот из-за нее они и приходят.

— Да чего ты пургу гонишь-то? — влез в разговор доселе молчавший стиральный автомат. — Я сам на той Реке жил. И никогда у нас сволочей этих не бывало. Они с побережья пришли, туда, дальше на юг, а потом опять на запад… Там завсегда одни сволочи жили, еще у прадеда моего лодку украли как-то раз. Вот, видно, и совсем выродился тамошний народец до аиотееков, потому как с демонами-оуоо задружился. От того и волосом почернел… Вот попомните мои слова, пройдет так несколько лет, и мы волосом черны станем.

— Это еще почему? — спросил прежний котломой, вновь подозрительно посматривая на меня и мою шевелюру.

— А потому, что эти аитоееки праздника Весны не празднуют и нам не дают. Потому как им демоны их этого не позволяют. Вот и чернеют оттого.

— Вот еще чушь какая. — Я счел своим долгом вступиться за всемирную партию брюнетов и опровергнуть злобные инсинуации. — Мы там в горах у себя всю жизнь волосы такие носим, и соседи наши. И весну всегда празднуем как положено. Жертву приносим, кровью причащаемся, жрем-пьем-танцуем… А без этого ведь и лета не наступит. А коли лета не будет, как нам котлеты растить?

— Чего?

— Котлеты, вы тут их что на огородах не со́дите?.. Хм… Дикари, блин!.. Чудные вы люди, говорю. Живете не по-людски… А чего целый год тогда жрете?

— Мы, как все нормальные «люди», морем живем, — последовал гордый ответ. — Ну и проса немножечко садим. Бабы еще всякие корешки выращивают. Но это так — баловство сплошное. Потому как коли возле моря живешь, с голоду никогда не подохнешь.

— Да чего вы, лягухи прибрежные, понимаете?! — встрепенулся я на намек, что принадлежу к неправильным «люди». — Вот у нас в горах…

…Далее последовал небольшой срач на тему, где лучше жить и чья страна правильней. Работать, ради такого важного дела, все, конечно, бросили окончательно, и какое-то время мы, преисполнившись патриотических чувств, гордо доказывали друг другу, кто из нас настоящий «люди», а кто так, не пойми что. Пару раз чуть до мордобоя на дошло, но я как-то умудрялся разруливать ситуацию, переводя стрелки и лютую злобу собеседников на аиотееков.

…Каюсь. Подло, конечно, с моей стороны, но срач я этот завел с определенной целью. Захотел малость взбодрить и привести в чувство своих собеседников, а то уж больно потерянный и унылый вид у них был. Они даже филонили как-то без вдохновения и огонька, не с целью саботажа, а просто от безмерной усталости. Вот я и разбередил их старые раны-воспоминания о чудных временах былой жизни… Иногда надо отвесить здоровенную оплеуху, а то и гвоздем ткнуть, чтобы больной пришел в сознание. Вот я их в сознание и привел. Ну по крайней мере, унылые глаза порабощенных народных масс вдруг заблестели искрами праведного гнева и негодования.

— А вы, мужики, того. — Я вдруг переключился на трагический шепот. — Про ирокезов ничего не слышали?

— Кого? — переспросила у меня удивленная публика.

— Да ходят, знаете ли, слухи. Что дескать есть такое племя, — ирокезы, которое аиотееков бьет и в хвост и в гриву.

— Врут! — убежденно ответил мне зареченский портомой. — Ты этих аиотееков небось в бою не видел. Там сначала эти, которые на демонах сидят, налетают. А потом оикия, которые идут, затаптывают… Моей деревне так только одних оикия и хватило. Разве против них устоишь?

— Во-о-от!!! — значительно поднял палец к небу я. — Вот и говорят, будто ирокезы эти тоже вроде как сначала под аиотееками были. Всему у них выучились, а потом их же и побили… Вас разве в оикия ходить не учат?

— Учат. Да только разве с этими сравнишься? У них вон и оружие — сплошь бронза, и панцири из кожи — копья отскакивают.

— Так и эти ирокезы тоже не просто так из-под козьего хвоста вывалились. — Там, на востоке, в горах царство есть — Улот. — Слышали может? — (Часть публики со знанием покивала головами, что меня порадовало, — не так далеко мы, значит, от Улота). — Вот Царь Царей этого самого Улота, говорят, с ирокезами этими в союзе состоит и бронзы им немеренно отваливает. И даже вроде как родную дочь или сестру ихнему Вождю не то в жены, не то в сестры отдал… А Вождь тот из степняков будет. В нем роста, как в двух обычных людях. А еще меч есть из небесного металла, которым за один удар целую руку людей убить можно, и в темноте светится, потому как из куска звезды сделан. А одежда у того вождя вся сплошь из скальпов врагов сшита, причем только из черных — аиотеекских… А еще шаман у этих ирокезов дюже могучий, говорят. Хоть в быка, хоть в кузнечика превратиться может. А за Кромку, как иной из дома, поссать, — без проблем ходит. И даже Духи его слушаются и все по евонному делают.

…Они ведь ирокезы-то, тоже в разных племенах раньше были, пока аиотееки их рода не разорили. А шаман энтот сумел их всех кровью объединить. И их, и предков ихних, что уже за Кромкой обитают, в единое племя собрать. Оттого так и сильны они, что предков у них теперь несчетно.

— Да быть такого не может! — возмущенно воскликнул один из слушателей. — Где ж ты такое слышал?

— А вот где только и не слышал! Посидишь с мое у разных костров, и не такие вещи знать будешь… А только вам бы, ребятки, лучше про такое помалкивать. Слышал я, будто от одного только слова «ирокез» аиотееки в большое бешенство приходят, и того, кто его произнес, на месте убивают… Имейте это в виду!

…Потом я перевел разговор на песиголовцев, что проживают в соседнем с нами царстве, о ктулху и прочих морских чудовищах… Короче, припомнил все байки, что наши прибрежники друг дружке пересказывали. Так что к концу разговора они про ирокезов уже и не вспоминали.

Не вспоминали. Но и не забыли. Так что, думаю, слушок-то поползет, и кто знает, во что это все еще обернется!

По шее я, конечно, за долгую возню с котлом получил. Но чисто так, в рабочем порядке. Не уверен, что, останься я в лагере на глазах у начальства, огреб бы меньше оплеух. Они тут все пребывали в некотором волнении, я бы даже сказал, — были на взводе. А самым подходящим громоотводом наверняка оказался бы я.

Собственно работы больше особой не было. Воды я натаскал, дрова были. Распоряжений резать очередную овцекозу на обед мне никто не давал. За своими верблюдами оуоо ухаживали исключительно сами. Так что я постарался расположиться за палатками так, чтобы, не отсвечивая на глазах у начальства, в то же время иметь возможность подслушивать его беседы, делая вид, что починяю примус… в смысле свою уже изрядно пообтрепанную тапкопортянку.

…С обувью и впрямь была беда. Эти мои заслуженные тапки, полученные почти полтора года назад в дар от Мордуя, прошли уже немалый путь по горам, степям и лесам. Три слоя их подметок изрядно поистерлись и теперь свисали неопрятными клочьями, немало потоптав окровавленную землю полей сражений, бредя по морскому дну во время десантной операции и пробежав десятки километров во время диверсионных акций. Они успели поблистать во дворцах, потоптать земляные полы хижин бедняков и пройти испытание огнем походных костров… Эти тапкопортянки прожили длинную (для тапок) и вполне достойную жизнь. Их надежность и преданность хозяину вполне могли бы послужить примером для любой другой пары обуви всех эпох и народов… В ином времени они вполне уже заслужили бы теплое местечко где-то в глубине галошницы и, как старые верные псы у хозяйского очага, тихо дремали бы там, вспоминая былые подвиги и приключения, делясь с молодежью своим немалым опытом и лишь иногда заботливо одеваемые хозяином для покраски забора или иных дачных трудов. Чисто для того, чтобы тапки не чувствовали себя заброшенными, и из уважения к их чувству собственной значимости.

А потом, со временем, тапки нашли бы достойное место погребения где-нибудь в мусорном контейнере или на свалке. Но увы, суровый век, суровые нравы. В моем нынешнем мире каждый служит своему роду до полного иссекновения жизненных сил. А когда понимает, что его вклад в общее дело перестает перекрывать затраты на содержание, уходит умирать в одиночестве, чтобы не обременять соплеменников заботой о себе… Ибо таков его долг перед предками и перед потомками.

…Это я все к тому, что взять замену истершейся обуви было неоткуда, а продолжать носить старую, искусственно продлевая ей жизнь латанием протершихся дырок, было уже негуманно… По отношению к моим ногам, ясное дело.

…А все мое тупое чистоплюйство и брезгливость. Ведь вполне бы мог разжиться обувкой с ноги поверженных степняков. Но с какого-то хрена посчитал это недостойным и вот теперь должен мучиться со старой обувкой!.. Эх, был бы тут сейчас Лга’нхи, он бы легко завалил оленя, мы бы ободрали шкуру с его ног (там она самая крепкая), обработали соответствующим образом и справили бы мне обнову… Да. Где то сейчас мой названный брательник Лга’нхи? Отыскал ли он хотя бы нашу названную непутевую сестрицу и ее не меньшего болвана-мужа, а значит теперь уже и нашего близкого родственника?.. И как там Тишка? Дрис’тун? Щенки? Ребенок сестры Ласты, который теперь мне тоже близкая родня, хоть я до сих пор и путаюсь, каким словом должен его называть. Да и как там вообще ирокезы обходятся без своего шамана? Тем более что и все шаманские ученики слиняли из племени еще раньше меня.

Как-то вдруг резко взгрустнулось. Тут вообще быстро привыкаешь к людям, рядом с которыми живешь. Это там, в Москве можно чуть ли не всю жизнь прожить в одной квартире и толком не знать собственных соседей по лестничной клетке. А тут — вся твоя жизнь на виду, и все горести и радости делятся на всех… Особенно когда со всеми этими горестями, а иногда и с радостями соплеменники идут именно к тебе.

…Но стоп! Вот только уныния-то мне сейчас и не хватало. Уныние, как написано где-то в Библии (я ее толком не читал, к сожалению, хотя и собирался), это тяжкий грех. А когда живешь в таком подвешенном состоянии, как я сейчас, грешить опасно… Впрочем, христианский рай мне так и так не светит. А в нашем за уныние, наверное, только лишний раз морду набьют и отправят за загробными овцебыками загробное гавно собирать.

…Итак, о чем там шепчутся (будто они умеют шептаться) между собой наши оуоо? Обсуждают стратегию ведения презентации, в которой и мне отведена не последняя роль!