Приговоренные к приключениям

Глава 14. Тени в переулках

Дьявол молча глядел на Варфоломея, и в глазах его клубился страх, ярость от того, что его лишили добычи, застигнув врасплох на месте, где он меньше всего хотел бы сейчас находиться, и… что-то еще. Варфоломей не понял, что.

Неудивительно. Было темно, как в бочке – в этом грязном переулке не горел ни один фонарь, ближайший сейчас освещал Коммершиал Стрит, там же прохаживались и местные «бобби», постукивая своими дубинками по стенам и кованым оградам. В переулки полиция совалась редко, здесь было царство крыс, нищих, дешевых шлюх. И Дьявола.

Сейчас именно он, одетый в темную крылатку, высокие сапоги и цилиндр, окончательно затенявший лицо, стоял напротив повара.

Но Варфоломей все-таки видел страх в его глазах.

– Вали отсюда, долли, – хрипло сказал он проститутке, которая жалась и всхлипывала за его спиной. Не глядя, сунул руку в карман жилета, достал оттуда пару монет, сунул назад. – Держи. И ротик на замок, поняла? Не зови пилеров, я тут сам разберусь…

Сзади пискнули что-то неразборчивое, мокрая ладонь схватила монеты, послышался удаляющийся топот каблуков по булыжникам. Сейчас добежит до ближайшего кабака и попросит джина, чтобы залить ужас…

Варфоломей тут же забыл о дурной девчонке, которой сегодня, похоже, повезло родиться во второй раз. У него было куда более важное дело. Дьявол осторожно попятился назад, стараясь исчезнуть в угольно-черных тенях вонючего переулка. И вот этого никак нельзя было допустить.

– Далеко собрался? – улыбаясь, спросил повар. Правая рука расслабленно повисла вдоль полы шерстяного пальто, мокрой от скверного лондонского дождя. Указательный палец лег вдоль стального тела сантоку, остальные легко сжимали ручку. Нож не шея врага, его не надо душить в кулаке, с ним надо аккуратно – хоть над разделочной доской, хоть сейчас, в дождливом смоге Уайтчепела.

Дьявол оскалился и сунул руку в чемоданчик. Типичный саквояж врача, Варфоломей знал, что в нем лежит. Из всех предметов его больше всего интересовал… а вот и он, блестит даже в таком скудном свете. Здоровенный ампутационный нож крайне неприятного вида, больше похожий на длинный узкий кинжал. Костяная рукоять, наточен до бритвенной остроты, в умелых руках хирурга способен творить чудеса.

Дьявол был умелым хирургом. Не профессионал, конечно, зато истовый любитель. Не боец, зато крепкий мужчина.

Но он привык потрошить тех, кто слабее и застигнут врасплох.

– Не твой сегодня день, Уолтер, – сочувственно пожал плечами Варфоломей. Сантоку тонко прозвенел в темноте.

Двумя месяцами раньше.

Сентябрь, 1888 год. Лондон, Ист-Энд, район Уайтчепел

Варфоломей

Старая добрая Англия… Желтый туман, похожий на гороховый суп, королева Виктория, мятый цилиндр на башке даже у распоследнего бродяги. Кресс-салат на развес («Только что сорван, сэр, свежайшие ростки!»). Шерлок Холмс и профессор, мать его, Мориарти. Хотя нет, двоих последних в реальности никогда не существовало. А вокруг меня сейчас была самая реальная викторианская реальность, которая только могла быть.

– О, Бартоломью! Как оно? – мясник Генри приветственно помахал мне окровавленной рукой из-за колоды, на которой пластал топором свиную тушу. Сейчас эти куски упакуют в вощеную бумагу, обвяжут шпагатом, и разносчик поедет, чтобы навестить всех постоянных клиентов. Санэпидемконтроль? Не знаем, не слышали. Впрочем, здесь это меньшая из проблем.

Вода, например. Набирать в кувшины то, что здесь течет из уличных колонок, я не рискнул бы даже под страхом мучительной смерти. А местные ничего, пьют. И в чистом виде, и с чаем-кофе. Хорошо, что «Дубовый Лист» в этом отношении безопасен: из медного крана что в кухне, что в ванных у нас течет нормальная, чистая вода. Холера и прочие прелести нам не грозят, и на том спасибо. Рим времен Суллы по сравнению с нынешними трущобами был куда чище – хотя воняло в Субуре не меньше, конечно.

Я никак не мог понять, почему наш гулящий паб на этот раз выбрал местом своего пребывания викторианский Лондон. Более того, это оказался Уайтчепел – дыра, хуже которой в британской столице трудно было отыскать.

– Почему не Белгравия, а? – пробормотал я, глядя на работу мясника. – Не Мэйфэр, черт побери, не Пикадилли?

– Что ты сказал, Бартоломью? – спросила Джейн, жена Генри, быстро и ловко пакуя мой заказ.

– Ничего, миссис Белчер, ничего, – вздохнул я, и отшутился: – Говорю, что вашему мужу с его ловкостью рук прямая дорога в Белгравию.

Генри Белчер басовито хохотнул и погрозил мне толстым пальцем.

– Ну ты даешь, Бартоломью! Где я, а где Белгравия? Да меня туда полиция на пушечный выстрел не пропустит!

– Много потеряют, Генри, – авторитетно заявил я. – Кто еще так ловко обращается с мясом? Не-ет, таких мастеров поискать…

Мясник довольно хмыкнул, потом выразительно глянул на жену.

– Джейн, дорогуша, достань-ка нам по бутылочке пивка. Как насчет стаканчика эля от Ричардсона, а?

Пиво с повышенным содержанием свинца – что может быть лучше? М-м-м, вкуснотища… Впрочем, отказываться я не стал, принял от Джейн стакан из темного пузырчатого стекла, с пенной шапкой над ним.

– Свеженькое… – окунул в пену усы мясник. Я последовал его примеру. Никак не привыкну к своим усам, все время кажется, что над верхней губой мне приклеили какую-то щетку. Главное, не забывать эти самые усы аккуратно вытирать, особенно после таких коварных напитков.

Я не забыл. Допил пиво – эль, кстати, оказался вполне неплох – воспользовался огромным фуляровым носовым платком, после чего сложил его в жилетный карман, вежливо поблагодарил семейство Белчеров и откланялся, унося с собой в корзинке пару увесистых кусков мяса, завернутых в похрустывающую бумагу. Звякнул колокольчик над входом в лавку, и я оказался на улице.

Шел совсем мелкий дождь. По здешним меркам – практически солнечно. Улица была полна людей. Сейчас день, и публика здесь попадалась более-менее приличная. Вон, например, явно модистка, спешит от клиентки с заказом. А вот мелкий клерк, с чернильными пятнами на пальцах, в тощем сюртуке. Бушлаты… похоже, группа матросов ищет развлечений. Проститутки особо не светятся – их время придет вечером, сейчас кто-то отсыпается, а кто-то сидит в пабе победнее, где за пару шиллингов дают хоть залейся джина и пива. Бренди? Нет, это здешней публике не по карману, бренди пьют в местах почище.

Я привычно отмахнулся от карманника, который попытался в толчее подобраться поближе. Надо же, в Лондоне мы всего ничего, но рефлексы на это дело у меня почище, чем у бывалого аборигена. Похоже, это прилагается по умолчанию, как бонус вместе с попаданием в не самую уютную эпоху.

Когда наглая рука во второй раз попыталась втиснуться в мой карман, я перехватил ее, и, не останавливаясь, сломал вору мизинец. Вопль тщедушного паренька с острым испитым лицом, похожим на морду хорька, был громким и визгливым, но я уже толкнул его в щель между домами, удобно прикрытую ветхой тумбой, обклеенной убогими афишами.

– А-а-а! Ты мне руку сломал, ты… – орал карманник.

– Не руку, а палец, – уточнил я. – Заметь, даже не самый рабочий. Помни мою доброту, тулер.

Продолжая стонать, он сунул руку под полу засаленного пиджака. Насмешил, конечно. Через секунду дешевенькая опасная бритва оказалась в грязи под ногами, а он завыл уже не на шутку, прижимая к груди сломанную кисть.

– Э! Че, блть, за д’ла? – с непередаваемым местным акцентом раздалось сбоку.

– Дела такие, Гарри, что этот птенчик хотел меня обчистить. Я смотрю, ты совсем не следишь за своими, не объяснил им, кто есть кто… Честный человек идет по своим делам, а тут ему под ноги попадается такое вот недоразумение. И как мне прикажешь поступить?

– Э, да эт’ ж Барто, блть! – король местной шпаны Дикки-Шляпник пожал плечами, артистически высморкался, цыкнул зубом и с невыразимым презрением посмотрел на скорчившегося у стены карманника, баюкавшего распухающую на глазах руку. С самого первого нашего знакомства, когда я случайно помог боссу Дикки, Хансону по прозвищу «Холодные пальцы», банда которого держала весь Уайтчепел, Шляпник держался со мной неизменно вежливо. Та история заслуживает, чтобы ее рассказали. Но позже.

– Т’чё, Ушан, – с апломбом архиепископа Кентерберийского приосанился Дикки, – шары свои залил с утра? На кого скачешь? Эт’ члвек уважаемый, сечешь? Знаешь, с кем он ручкается? Не тебе чета, блоха. С тобой вот п’ручкался, хочешь еще? Потеряйся, бстро!

– Разошлись, Дикки? – спросил я, поудобнее перехватывая ручку корзинки.

– Без пр’блем, Барто, – кивнул тот. – Поклон Фараону, лады?

– Заметано, – я кивнул, потом повернулся и продолжил свой путь. За спиной я слышал звуки ударов и голос Шляпника: «Ты, безрукий, как теперь заносить долю бу’ешь? А? Кости-тряпки собирать отправить тебя? А?» Передать это гнусавое скорострельное произношение было совершенно невозможно, если вы не родились и не выросли здесь, среди местного люда. Дикки вырос. А я просто его понимал. Все, кроме отдельных, самых заковыристых ругательств.

В Лондоне все время что-то происходит. В наше время — это мегаполис, но и в годы правления Виндзорской Вдовы городок не подкачал, уж поверьте. Вечная суета на улицах, еще слыхом не слыхивавших о правилах уличного движения, постоянная стройка – тут тянут газовые трубы, там прокладывают новую телеграфную линию. Чинная Белгравия, где гувернантки и бонны выгуливают нарядных детей – и разномастный Ист-Энд, где есть места, состоящие из сплошных притонов. Всего хватает.

Я лавировал, уклонялся, проскальзывал, придерживал котелок, ловко отпрыгивал от колес кэбов. И чем ближе подходил к «Дубовому Листу», тем мрачнее становилось вокруг. Около тележек, где варилась картошка и пеклись яйца, толпился работный люд – для многих тележка с ее немудреной пищей была единственной за день возможностью поесть горячего. Хотя, конечно, одними печеными яйцами и картошкой дело не ограничивалось…

– Эй, накидай-ка мне десяток устриц!

– Плесни кофейку погорячее на пенни!

– Почем пироги с печенкой? Чего? Да это обдираловка! Ты туда что – золотой песок подмешал?

– Угри, свежие заливные угри, кому угри!

– Пойдем со мной, красивый, угости даму стаканчиком джина…

Голоса гудели, смешивались в одно протяжное бесконечное жужжание. Говорят, сердце Лондона в Букингэмском дворце. Может быть. Но я уже успел узнать, где его руки, ноги и желудок. Вот в таких вот местах, с почерневшими от копоти стенами домов и узкими кривыми переулками, перерубленными рельсами железной дороги.

Кстати, об устрицах. Здесь они деликатесом не считаются – самая простецкая еда бедняков, которую в изобилии собирают на отмелях.

Ага, вот и дверь паба. На сей раз «Дубовый Лист» патриотично назывался «Смуглая Бесс». В честь славного мушкета, символа империи, где никогда не заходит солнце, воспетого во множестве песен, и давно ставшего историей. Сейчас-то на вооружение приняли винтовку Ли-Метфорда, но на длинной вывеске нашего паба гордо красуется именно «Смуглая Бесс». За окнами горели газовые лампы. На черной доске рядом со входом рукой Фараона было небрежно выписано несколько меловых строк. «Всегда свежий эль и портер. Джин не продаем. Решил подраться – шагай мимо. Не понял – пеняй на себя».