Воля рода

* * *

— И?

Я стоял на вершине дюны, глядя на слепящее солнце. Испепеляющей жары не чувствовалось, и мне сразу стало понятно, что это видение.

Небо потемнело, словно солнце что-то затмило, и вдруг на его месте появилась Пробоина. Всё та же клякса, полная звёзд.

— Ну что ж, муж мой любимый, свершилось!

Я обернулся. Пылающий уголёк фыркнул, нюхая мою руку, но я не отрывал взгляда от той, кто сидела на элементале.

Эвелина… И вправду, богиня. Обнажённая, с распущенными волосами, с чёрным камешком тхэлуса между ключиц и с серым псарэсом на лбу.

Упругие бёдра крепко сжимали мощную спину элементаля, и там, где кожа Избранницы касалась раскалённого тела, поднимался дымок. Вот уж действительно, и никакой депиляции не надо…

Волосы падали на торчащую грудь, заставляя меня высматривать за ними ареолы сосков. Все изгибы тела, каждая прелестная округлость — мои глаза раз за разом оббегали тело Эвелины, и замирали, встречаясь с её глазами.

Эх, если бы у меня было моё тело, то я бы…

— Всё понимаю, муж мой, — она подняла руку, в которой оказалось то самое копьё.

Один наконечник пылает огнём, другой подрагивает, словно рябь на озере. Эвелина коснулась моего плеча раскалённым кончиком, и я почуял, как где-то там, где моё тело сейчас сражается, у него заживают страшные раны.

Эвелина улыбалась, но в глазах её не было и намёка на веселье. И, судя по её молчанию, она могла тут стоять вечно, вот так, с грустной полуулыбкой, наблюдая за мной.

Наконец, я подал голос:

— Ты говоришь, свершилось… Что — свершилось?

— Ты вошёл в меня. Семя Последнего Привратника, попавшее в Избранницу, даст жизнь новому миру.

Я сразу же жадно впился глазами в Эвелину, мой взгляд опустился ниже, по плоскому животу, на бугорок ниже… Туда, где кожа Избранницы уже встречалась с огненной шерстью «уголька».

— То есть, как это — вошёл? — я искренне возмутился.

Такое чувство, как будто тобой воспользовались, как тряпкой, и выбросили.

— Вот эти вот глюки, ну, вот это вот всё… — я ревниво ткнул пальцем в пустыню, в небо, и в Пробоину, в которой зловеще проявилась Чёрная Луна, — Вот это называется — «вошёл»?!

Меня взяла крепкая мужская обида. Тут стараешься, задницу рвёшь, за царский род впрягаешься, врагов Красногории гоняешь, мир спасаешь, а заодно и богиню…

У Эвелины поднялась одна бровь:

— Послушай, муж мой ненаглядный. Там, где дела божественные, и зачатия такие же.

Тон мне не особо понравился, и действительно напомнил супружеские отношения.

— И всё равно! — я помахал пальцем, чувствуя задор, — Я — не согласен!

— Это — предназначение. И никто из смертных и бессмертных не может противиться ему. Ни ты, человек, ни даже я… — она запнулась.

— Богиня? — тут же спросил я.

— Ох, Незримая, оттаскай меня за космы… — она с яростью воткнула копьё пылающим концом в песок, и тот сразу же зашипел, плавясь в стекло, — Ты — самый упрямый Привратник, попавшийся мне за всё это время!

Она искренне злилась.

— Ты не делаешь то, что тебе говорят, не следуешь за знаками, не слушаешь меня!

— Я… — мне пришлось запнуться, когда по её щеке вдруг покатилась слеза.

Ох, ну вашу псину, да знаем мы эти бабские истерики. Когда губы говорят: «Я всё решила!», и при этом взгляд, кричащий «Да сделай же что-нибудь!»

— К псовой луне все твои предназначения! — я шагнул вперёд, хватая её за талию и впиваясь в губы.

Можно возмущаться, а можно… делать.