Строптивая фаворитка

Глава 47

С недовольством посмотрев на молодых мужчин, находящихся в состоянии легкого подпития и пришедших на детскую площадку с пакетом, в котором звенела, вероятно, их добавка, покачала головой. И зачем я захотела прийти сегодня именно на эту площадку? Отчего выбрала ту, пусть и благоустроенную, красивую, однако находящуюся перед старым домом, тем самым, в котором…

С самого детства я ненавидела пьяных. Жуткий блеск в их глазах пугал меня. И совсем неважно — были они веселыми или злыми от «принятого на грудь». Блеск в опустевшем взгляде всегда был одинаковым.

Уж кому как ни мне об этом говорить. Моя мать, родная мать, пила постоянно. Сколько я себя помню, не было ни дня, чтобы она не напивалась. Но, как и любой ребенок, я любила её даже злой, орущей на меня, рыдающей за кухонным столом и бросающей в меня граненый стакан. И я считала это нормой. Увернувшись от тяжелого стакана, летевшего мне в голову, тянула к ней свои худые ручки, желая получить хотя бы капельку тепла от неё. Но она сначала гнала меня своим хриплым голосом, била по щеке. А потом начинала рыдать и, обдавая алкогольными и сигаретными парАми, исходящими от неё, жаловаться мне.

Радостная от того, что она говорила мне что-то, проводила грязными руками по моей голове, я чувствовала, что у меня за спиной вырастали крылья. И я готова была на всё ради неё. Кормить её, убираться за ней. Мыть её сальные волосы, оттирать пятна со стола и пола, отовсюду, куда падала её тлеющая сигарета. И петь я начала тоже из-за неё. Она всегда говорила, что мой голос нравится ей. И я пела. А она пила.

Эти мгновения счастья, когда мы были только вдвоем, и она не кидала в меня ничего, не орала, а, как мне казалось, смотрела на меня с гордостью, стирали в воспоминаниях всё плохое…

Как я, умирая с голода в буквальном смысле, смотрела на входную дверь. Испытывая одновременно страх, что она сейчас придет. И надежду, что наконец-то её увижу. И я пела. Тихонько. Смотря в зеркало, представляла себя на сцене в красивом платье. Что все мне рукоплещут. А в первом ряду сидит моя мама…

Забившись в угол старого шкафа, закрывая глаза и уши, чтобы не слышать, как мать в соседней комнате развлекается со своим очередным хахалем, или как он бьет её на кухне за то, что она что-то не так сказала, я пела. Сидя ночью на площадке, когда меня выгоняли из квартиры, чтобы не мешалась, я пела… Продолжая мечтать о сцене и карьере певицы, которой будет гордиться мать и даже бросит пить.

Глупые мечты несчастного ребенка, которые не исчезли и тогда, когда мать лишили родительских прав и меня отправили в детский дом. Ведь я продолжала любить её. И мечтать о том, что она бросит пить и заберет меня. Потом я стала мечтать о том, что, когда вырасту, став «великой певицей», заработаю много денег и вылечу её. И продолжала петь. Петь… Находя в песнях утешение. Тепло…

Мой голос креп. А вот воспоминания о матери стирались. Однако я верила. Даже когда меня удочерили и появились те, кого я в итоге назвала своими мамой и папой, братьями и сестрами. Окруженная заботой и любовью, я продолжала петь. И мечтать. Но уже не о том, что меня заберет моя мать, а что смогу ей помочь.

Благодаря семье, которая поддержала моё желание и стремление, отдав меня в музыкальную школу на класс вокала, я уверенно шла к своей мечте — стать певицей. Воспоминания о родной матери стали совсем тусклые. Появилась обида на неё, что она не была так же добра ко мне, как та, что удочерила. И пришел страх. Черный, едкий. Что и эти мама с папой бросят меня. Что я останусь без семьи. Опять одна. Сидящая в темноте и с ужасом смотрящая на дверь, прислушиваясь ко всем шорохам.

Да, страх остаться одной, навсегда сохранился со мной. Поэтому я так искала возможности вернуться в свой родной мир, и была готова быть обманутой Листаром. Несчастный и одинокий ребенок всё ещё жил во мне.

Но теперь всё изменилось… А я почему-то пришла сегодня на ту самую площадку, что находилась напротив дома, где жила со своей родной матерью и на ржавых качелях провела ни одну ночь? Она давно уже умерла, а квартиру эту пропила ещё за несколько лет до своей смерти, качелей тех тоже нет, их заменили яркими, новыми. Что же привело меня? Уж явно не чувство ностальгии.

— Эй! Жига есть? — крикнул один из тех парней, что пришли с пакетами. Я даже не повернулась, думая, что он обращается к кому-то из своих собутыльников. Однако крик повторился, отвлекая меня от мыслей.

Посмотрев на веселого юношу в состоянии среднего алкогольного опьянения, молча покачала головой.

— Нет? Плохо, — достав из кармана спортивных штанов дешевую пластиковую зажигалку, он прикурил сигарету и, подмигнув своим товарищам, направился ко мне. — А че ты тут одна сидишь, грустишь? Парень бросил, что ли? Так ты не стесняйся, давай к нам подсаживайся. Компанию нам составишь.

Подойдя ближе, он засунул руки в карманы и, как истинный мачо, выдохнул в мою сторону струю густого вонючего дыма, заставившую меня поморщиться.

От его внимания это не ускользнуло, и он, расценив выражение моего лица по своему, резко набычился:

— Брезгуешь?

— Я не одна, — холодно ответила, понимая, что мне пора уходить.

— Да? — даже не оглядевшись по сторонам, отморозок хмыкнул. — Ну и где твой хахаль? Ты из меня дурака-то не делай…

— А я и не говорила про… хахаля, — разговаривать и что-то объяснять таким не было никакого смысла. У них одно единственное мнение верное — их собственное. — Удачно вам отметить… праздник.

Поднявшись, я по дуге обошла парня, направляясь к ярко-желтой изогнутой трубе.

— Эй! — но отморозок, будучи под изрядным влиянием алкоголя, решил меня так просто не отпускать. Сорвавшись с места, не слишком твердой походкой он нагнал меня и схватил за запястье. — Ты куда? Типа… мы не слишком для тебя хороши, да, цаца?..

— Руку убрал, — процедила, не теряя хладнокровия и не испытывая страха.

— А иначе чё? — пацан загоготал злым, хрипящим смехом. Продолжая подпитывать свою ярость и злость на меня, что посмела ему отказать.

— Останешься без руки, — добавила чуть тише, когда мой «кавалер» наконец-то вышел из желтой трубы, по которой он только что спустился. Если он только почует, что мне что-то угрожает, быть беде…

— Аха-ха! — наигранно прокашлял пацан. — Напугала…

Договорить он не смог, потому что его всего скрутило от боли. Чёрное пламя с моей руки, которое он даже не заметил, впиталось ему под кожу и, быстро распространившись по всему телу, причинило невыносимые страдания.

— Ма-ама-а! — малыш в пуховом сине-зеленом комбинезончике в виде динозаврика, с набитым хвостиком, ушками и гребнем, всё-таки почувствовав неладное, побежал ко мне со всех ног.

Чернота застелилась под его ножками, помогая ему бежать быстрее и не падать.

«Беда-а!» — мысленно простонала я, понимая, что возвращаться придется сегодня, чтобы он смог восстановиться, а значит, план заехать к моим родителям придется отложить.

— Всё хорошо! — я с нежной улыбкой, отцепив от себя пальцы парня, который продолжал постанывать, нагнулась и раскинула руки, чтобы перехватить своего маленького защитника. — Дяденька просто спросить кое-что хотел…

— Ма-ама! Сила… ты применила! Я почувствовал!

— Э! Чё за дела? — прокричали друзья парня, который, согнувшись, начал опадать на промерзшую землю. Видимо, на тело землянина Тьма действует сильнее. Или, может, дело в том, что он пьян… Проклятье!

— Пойдем, — подхватив малыша на руки, поцеловав его в щеку, не обращая на крики внимания, я поторопилась уйти с площадки на людную улицу.

— Э! Стой! Ты че с Витьком сделала! Стой!..

— Э… мужик, ты че… ты кто… — настойчивые крики внезапно сменились испуганными, отрывистыми. А топот ног по хрустящему льду сменился звуками ударов и падений.

И если первые крики не заставили бы меня обернуться, то последующие — вынудили это сделать.

Не сбавляя шага, я краем глаза посмотрела, что творится на площадке. И мне стало по-настоящему плохо.

Тот, кого я боялась увидеть. Тот, кто снился мне во снах и кого я тайно желала увидеть однажды хотя бы мельком. И не смогла стереть из памяти и сердца…

— Э-эран… — прошептала, прижав к себя сына крепче.

Мужчина услышал меня и, как и тогда, теряя память из-за моего заклинания, нежно мне улыбнулся. С серым от усталости лицом, теряя последние капли маны, что уходила на поддержание сил в его теле, он раскидывал парней, которые хотели причинить мне боль… Но всё такой же прекрасный, каким он остался в моей памяти.

Он пришёл ко мне. К нам…

— Папа… — склонив голову на бок, произнес сынишка. Он не спрашивал. Он знал, что это его отец, почувствовал это. Хоть никогда его не видел.

Последний мужчина, который решил напасть на Эрана, улетел куда-то за беседку в виде кораблика, а дроу, которого иссушала каждая секунда, проведенная на Земле, всё равно нам улыбнулся. Из последних сил. Он встал на нашу защиту, даже зная, что сейчас слаб как никогда, что схватка против глупых пацанов для него может быть смертельно опасной…

Он всё знал. Понимал. Однако…

— Я… понимаю… почему ты это сделала… тогда… — каждое слово звучало как последний вздох. А мы с сыном, затаив дыхание, внимательно его слушали. — И я не… виню тебя… Только я… — дроу, шатаясь, медленно направился к нам. — Я… виноват… Прости… И позволь… сказать, что… люблю… Тебя… Вас…

Его сильно повело в сторону, я выставила руку, чтобы уберечь от падения, но сын оказался быстрее и проворнее.

Его Тьма подхватила Эрана. И, впитавшись, дала сил ещё на несколько вздохов.

— Ма-ма-а! — требовательно произнес Эри, и я, коротко кивнув, поставила его на землю.

Крохотная ручка крепко ухватилась за мою ладонь. Маленькие ножки бодро побежали с моей скоростью.

Зубами вцепившись в грани кольца, я повернула их.

Острая боль пронзила меня, когда кольцо, раскрывшись, оцарапало нежную кожу губ, чтобы забрать мою кровь и активировать заклинание для портала.

Но я даже не заметила этого. Слизнув соленые капли, я подхватила свободной рукой мужчину. И, когда его голова упала мне на грудь, а тело начало обмякать, я прижала его к себе, продолжая крепко держать за руку сына. Который тоже вцепился в руку отца, чтобы поделиться с ним силой.

— Я знаю… — прошептала, обращаясь к Эрану, хотя и понимала, что он не слышит. — Знаю… Прости, что не позволила тебе это сказать тогда…