Золотой лев

Однако однажды утром, когда они были уже в восьми днях пути и находились примерно в тысяче миль от Мицивы, направляясь почти точно на юг вдоль восточного побережья Африки, редко удаляясь от суши более чем на тридцать миль, Хэла разбудил стонущий звук. Когда он открыл глаза, Юдифь уже не мирно лежала рядом с ним, а свернулась калачиком, повернувшись к нему спиной и плотно прижав колени к груди. Судя по звукам, которые она издавала, она была в сильном физическом расстройстве.

- Дорогая моя, с тобой все в порядке?- Спросил Хэл, не в силах скрыть тревогу в голосе.

‘Это пройдет’ - ответила она, но тут же ее тело затряслось, и она судорожно сглотнула, хотя изо рта не вырвалось ничего, кроме стона.

‘Ты больна’ - сказал он, констатируя очевидное. Он положил руку ей на лоб. - Тебе жарко. У тебя что, жар поднялся?’

Потом Юдифь с трудом сглотнула, перевернулась, так что она лежала перед ним. Она приподнялась на локте и положила другую руку на плечо Хэла. - ‘Не волнуйся, любовь моя. Я же не больна. Отнюдь нет. Действительно, я никогда в жизни не была так здорова.’

Хэл взял ее руку, которую она положила ему на плечо, и крепко сжал. - Пожалуйста, моя дорогая, не надо меня успокаивать. Ты такая храбрая, но ...

- Тссс ... - она перебила его. - Я обещаю тебе, что не стоит волноваться. - Она выдавила из себя слабую улыбку. - ‘Нет, если только тебя не тревожит мысль о грядущем отцовстве.’

- Тревожит ... что? - ахнул он. ‘Ты ... я имею в виду, ты ...’

‘Да, мой дорогой, я беременна. У меня будет ребенок, твой ребенок ... наш ребенок.’

- Это замечательная новость! - Торжествующе воскликнул Хэл, и тут же его охватило сомнение. ‘Но ты уверена? - А ты откуда знаешь?’

- Потому что мы были вместе больше двух месяцев назад на военном совете, если ты помнишь ...

- О, я прекрасно помню, поверь мне!’

‘Ну, с тех пор у меня не было ни капли крови, и теперь по утрам меня тошнит. Если бы я была дома, моя мать, мои тети и все женщины в семье говорили бы мне то же, что я говорю тебе. Она издала довольный небольшой смешок. - Возможно, у меня будет сын, такой же сильный, красивый и добрый, как ты.’

- Или дочь, такая же красивая, любящая и храбрая, как ты.’

На мгновение они купались в том сиянии, которое знают влюбленные, когда они молоды и влюблены, и только что совершили чудо, которое является самым древним и универсальным из всех человеческих достижений, но для двух людей также является самым новым и уникальным. А потом Хэл вздрогнул, словно его ударили током или ужалили, и отвернулся от Юдифь. Он уставился в темноту за окнами каюты, навострив уши и принюхиваясь, как охотничья собака, почуявшая запах своей добычи.

‘В чем дело, любовь моя?- Спросила Юдифь. ‘Тебя что-то беспокоит? Не бойся, я буду держать нашего ребенка в безопасности внутри себя. Все будет хорошо.’

‘Нет, дело не в этом, - ответил Хэл. - Кое-что еще.’

Он встал с кровати и поспешно оделся, натянул туфли и бриджи, оставив рубашку расстегнутой, и наклонился, чтобы поцеловать Джудит в лоб. - ‘Я просто хочу кое-что проверить. Не волнуйся, скорее всего, ничего страшного. Увидев ее встревоженное лицо, Хэл ободряюще улыбнулся. ‘Это чудесная новость о ребенке. Я люблю тебя всем сердцем. И я мигом вернусь сюда, к тебе.’

Направляясь на квартердек, Хэл мысленно вырвался из спальни и сосредоточился на своих обязанностях капитана.

Два дня назад дозорный заметил голландскую каравеллу в нескольких милях по правому борту. Весь остаток дня голландец то появлялся, то исчезал из виду, когда ветер и видимость менялись, так что казалось, будто за «Золотой ветвью» следят. Во время войны это был бы тревожный поворот событий. Каравелла сама по себе была меньше "Ветви" и не представляла никакой угрозы для ее безопасности, но Хэл наверняка задался бы вопросом, какие другие, более мощные суда могут скрываться за горизонтом. Но Англия и Голландия уже больше года жили в мире, так что причин для беспокойства не было. Более того, когда на следующий день забрезжил рассвет, каравелла исчезла. И все же на задворках его сознания по-прежнему крутилось нехорошее подозрение - инстинкт моряка, который подсказывал ему быть настороже.

И вот теперь тот же самый инстинкт снова овладел Хэлом. Что-то подсказывало ему - и он никак не мог понять, что именно, - что голландец все еще где-то там. Он не успокоится, пока не будет уверен в том, что задумал капитан этой таинственной каравеллы.

Хэл вышел на палубу и был встречен чем-то близким к безмятежности. Ветер был не более чем самым нежным бризом, и серебристый свет луны отражался в неподвижных, стеклянных водах. По всей палубе лежали разбросанные спящие фигуры воинов Амадоды, которые всегда проводили ночь на открытом воздухе, вместо того чтобы терпеть грязь и зловоние под палубой. Нед Тайлер стоял у штурвала и приветственно кивнул своему капитану. - ‘Что привело вас сюда так рано, капитан?- спросил он. - Не могу поверить, что тебе надоела компания в твоей каюте.’

Хэл усмехнулся: - ‘Никаких шансов на это. Мне просто показалось, что голландец все еще там.’

- От молодого Тома не было ни звука, сэр. И он хороший парень. Не похоже, чтобы он спал на дежурстве.’

Том Марли был прыщавым лопоухим юнцом, самым молодым членом команды и предметом многочисленных добродушных насмешек. Но Хэл согласился, что у него есть задатки порядочного моряка. - Приведите его сюда, пожалуйста, мистер Тайлер.’

‘Так точно, сэр.’

Нед посмотрел на верхушку грот-мачты и коротко, пронзительно свистнул. Том Марли тут же помахал ему в ответ, и Нед жестом пригласил его спуститься на палубу. Марли начал спускаться по снастям с бесстрашной быстротой и ловкостью, напомнившими Хэлу о том времени, когда он не так уж давно по приказу отца несколько раз в день поднимался и спускался в "воронье гнездо".

Парень добежал до палубы, подбежал к Хэлу и Неду и встал прямо, заложив руки за спину и явно нервничая.

- Все в порядке, Том, ты не сделал ничего плохого, - сказал Хэл, и плечи мальчика расслабились, когда напряжение покинуло его тело. - ‘Я просто хочу знать, заметили ли вы что-нибудь в последнее время, например того голландца, который преследовал нас два дня назад.’

Том решительно покачал головой. - ‘Нет, сэр, я не видел ничего похожего ни на этого голландца, ни на любой другой корабль. И я держу глаза открытыми, капитан. Я вовсе не задремал, ничего такого.’

А теперь, когда кок уже должен был встать, ты сбегай и принеси что-нибудь поесть.’

‘Но мои часы еще не закончились, сэр.’

‘Не волнуйся’ - сказал Хэл, внезапно почувствовав желание увидеть все своими глазами, а не полагаться на других, как это часто приходится делать капитану.

- Ты уверен, что это хорошая идея - вернуться туда, капитан? - Спросил Нед. - Давненько не видел...’

‘Ты хочешь сказать, что я все еще не могу добраться туда быстрее любого человека на этом корабле?’

‘Нет, сэр, даже не мечтаю об этом.’

- Ну, смотри на меня, и я тебе покажу.’

С этими словами Хэл подбежал к мачте, схватил веревку и начал карабкаться вверх по снастям, мимо вялых безветренных парусов к чернильному небу над головой.

***

Петт был голоден. Конечно, все на борту были голодны. Палубы корабля и даже трюмы были обшарены в поисках съедобных крыс. Любые чайки, которые были достаточно глупы, чтобы приземлиться на палубу или взгромоздиться на снасти, были встречены залпами камней, маленьких кусочков дроби или чего-нибудь еще, что можно было схватить и бросить, чтобы убить или оглушить птицу. Игривые дельфины, которые плавали рядом с лодкой, подвергались нападению меньших орудий корабля, и любые выстрелы, которым удавалось поразить их цели, быстро сопровождались всплесками, когда лучшие пловцы команды ныряли в воду, чтобы забрать трупы, прежде чем стая ближайших акул могла их принять.

Однако голод Петта был совсем иного рода. Всю прошлую неделю он провел взаперти в темной, вонючей, кишащей крысами каюте на палубе орлопа. Он заверил капитана корабля, что является высокопоставленным чиновником Британской Ост-Индской компании, и потребовал, чтобы с ним обращались как с джентльменом, но тот отказался слушать, настаивая, что это заключение было сделано для собственной безопасности Петта.

‘Вы должны понять, что мои люди совсем недавно сражались с англичанами, поэтому они не питают большой любви к вашему народу, - сказал капитан, с сожалением пожимая плечами. - ‘Они тоже голодают и так отчаянно нуждаются в пище, что могут прибегнуть к ... как бы это сказать? - нечеловеческим методам, чтобы найти ее. Вы должны считать себя счастливчиком, сэр, что я отдал приказ о вашем спасении. Многие из моих людей были очень недовольны этим решением. Им не нравилась идея добавить еще один рот для кормежки. Простите меня. Я сделал глупую шутку - сказал, что если ты им не понравишься, то они могут тебя съесть. Я искренне опасаюсь, что кто-нибудь из них поймал бы меня на слове.’

С тех пор Петт жил на том, что едва сводилось к голодному пайку. Его тело, и без того худое, становилось похожим на скелет. Но он никогда не проявлял ни малейшего интереса к удовольствиям за обеденным столом, поэтому отсутствие приличной еды не было для него потерей. Нет, он страдал от другого голода, который терзал его изнутри, когда голоса звали его, голос святого превыше всего, умоляя его исполнить волю Божью, очистив мир от греха и нечистых душ, совершивших его. Петт никогда не мог быть уверен, когда именно раздадутся голоса. Иногда проходили месяцы без единого посещения, но бывали и такие моменты, как этот, когда шум в его голове едва утихал от одного дня или даже недели до следующего - всегда голоса, кричащие на него, умоляющие его, повторяющие снова и снова одну и ту же неумолимую заповедь - убей.

И все же, пока он был заперт в этом одиночном заключении, не могло быть никаких кандидатов на его освобождение. И тогда святой, как он всегда это делал, предоставил Петту возможность спастись. Он был изможденным, измученным жаждой членом экипажа. Его преступление, насколько Петт мог судить, состояло в том, что он украл одну из самых последних корок черствого хлеба из запертого сундука в капитанской каюте. Этот человек был в бреду. Должно быть, так оно и было, подумал Петт, если он думал, что может преуспеть в своей краже, когда единственный способ открыть сундук, в котором находились драгоценные крошки, - это взорвать замок пистолетным выстрелом, который можно было услышать от одного конца корабля до другого.

А может быть, ему просто было все равно. В течение двенадцати часов он сидел напротив Петта, время от времени разражаясь бессвязными, невнятными, непонятными речами, прежде чем впасть в тревожный сон, во время которого он все еще кричал в голосе ярости и тревоги, хотя все это время продолжал спать. Пэтт давно бы отправил его в безмолвный, вечный сон, если бы оба человека не были прикованы цепями к железным кольцам, вделанным в корпус корабля, а между ними - добрый десятифутовый пролет покрытых грязью досок.

Цепь Петта, прикрепленная к другому кольцу вокруг его лодыжки, была длиной всего в пять футов, что делало почти невозможным для него добраться до другого человека и нанести смертельный удар. Но он был совершенно уверен, что святой не привел бы ему этого человека, не снабдив его средствами для того, чтобы отправить его из этого мира в другой. Конечно же, события развивались в направлении Петта, потому что команда корабля – или, по крайней мере, значительная ее часть - похоже, отправлялась в экспедицию. Из-за стен корабля трудно было понять, о чем именно идет речь, но одно сообщение пробилось сквозь все остальные - это была попытка сделать или умереть, чтобы захватить больше припасов. Приказы были пролаяны и переданы дальше. Там было много суеты, движения и всякого шума, который можно было бы связать с группой людей, готовящихся к важному делу.