Под куполом

Draco vigilans

Драко

Шея болит так сильно, что он стискивает зубы. Потолок, невысокий и треснутый посередине, c люстрой неприятного оранжевого цвета, пляшет перед глазами. Драко пытается сесть, но ничего не выходит, потому что голова кажется свинцовой.

— Грейнджер, — произносит он тихо, и ее лицо тут же начинает плясать перед ним.

— Я здесь, — ее приятно прохладные пальцы касаются его лба. — Лежи, тебе пока что нельзя вставать. Как ты себя чувствуешь?

— Дерьмово, — врать все равно глупо. — Мы где? И сколько времени уже прошло?

— Почти сутки, — Грейнджер кладет на его лоб холодный компресс. — Мы с Мирандой только доварили противоядие, так что совсем скоро будешь на ногах. Понимаешь, у Миранды есть доксицид, но нет противоядия именно от диких докси, прошедших сквозь туман. Закончилось, к сожалению.

Драко закрывает глаза, потому что от пляшущего лица Грейнджер его начинает тошнить. Значит, они в доме Гуссокл. Видимо, она оказалась той самой женщиной из автобуса и спасла их в последнюю минуту. Нужно просчитать этот момент на будущее: или вспомнить заклинание магической сетки, или таскать противоядие с собой. Но сейчас Драко слишком сложно думать, и он позволяет себе погрузиться в блаженную темноту, которую прорезает странная мысль о том, что Грейнджер ухаживает за ним. И он не может сказать, что ему это неприятно.

Драко снится мать: бледная и худая, она стоит на расшатанном крыльце старого дома, прижимая тонкие руки к груди. В ее голубых глазах — печаль, и отчаяние, и какая-то невозможная безысходность. Вокруг — пустой двор, полный старых листьев, вдалеке — разрушенные или сгоревшие дома и надвигающийся желтый туман. Отца рядом он не видит.

— Малфой, — Грейнджер будит его под утро, и на этот раз ее лицо колышется перед ним уже чуть меньше. — Противоядие готово.

Она помогает ему сесть на кровати и подносит чашку с терпким напитком, в котором плавают листья чабреца. Драко с трудом берется за края чашки и, морщась, залпом выпивает горькое зелье.

— Лучше?

— Пока не знаю, — он закашливается. — Грейнджер, мне нужно вернуться к матери. Туман доберется и до нее с отцом, а у них нет ни защитных костюмов, ни палочек. Они умрут.

Грейнджер выглядит озадаченной, но в ее карих глазах мелькает понимание. Ее родители тоже остались где-то там, под Куполом, и никто не знает, чем может обернуться для них ее побег.

— Но тогда придется проделывать весь путь назад, — произносит она неуверенно. — И потом, ты ведь жил там полгода, и туман ни разу к вам не приходил. Может быть, он существует не во всех зонах.

— Если мама умрет, мне нет смысла ни за что бороться, Грейнджер. Я сам по себе никому не нужен и большей частью презираю себя. Я вляпался в спасение мира совершенно без подготовки и увлек тебя за собой. Я не знал ни про туман, ни про то, что вся Великобритания находится под властью гоблинов, — он говорит это с закрытыми глазами, чтобы не видеть ее лица. — Ты бы наверняка сначала попробовала разузнать обстановку. А я бросился в омут с головой, потому что мать бледнела и словно истончалась изо дня в день. А правильнее было бы сначала увезти ее в безопасное место.

Грейнджер молчит, и тогда Драко, не открывая глаз, чувствует, как ее маленькая рука накрывает его руку, лежащую на одеяле. Теперь ее пальцы горячие — от горячей чашки.

— Я бы поступила так же, — произносит она тихо. — Ты не мог знать все, мы до сих пор не знаем, что ждет нас впереди. Но возвращаться сейчас — это безумие, Малфой. Попробуем поговорить с Мирандой; вполне вероятно, что она сможет помочь. Ты еще увидишь ее дом, он просто потрясающий. И… Ты нужен мне, во всяком случае, пока что. Без тебя я не справлюсь дальше.

Он приоткрывает глаза — совсем чуть-чуть — и разглядывает ее серьезное лицо. Рука ее еще лежит поверх его ладони, и Драко не хочется, чтобы она ее отнимала. Ему давно, вернее — никогда не говорили, что в нем нуждаются. Даже если Грейнджер врет, ему все равно нравятся ее слова. В погоне за славой, за тем, чтобы досадить Поттеру, он не обрел людей, которых мог бы назвать своими друзьями. Не говоря о любви.

После выпитого противоядия Драко впадает в непреодолимую дремоту; в этот раз ему не снится ничего, кроме густой, вязкой темноты, наполненной странными звуками. Жужжанием, и рыком, и резким чужим голосом.

Когда он просыпается, Грейнджер рядом уже нет, в комнате только остается легкий запах ландыша. Драко медленно сползает с кровати, ставя ноги на мягкий коврик, а потом осторожно выходит из комнаты в длинный извивающийся коридор. Двери некоторых комнат открыты: в одной стоят огромные растения и летают бабочки, из другой веет ледяным холодом, на мебели лежат шапки снега, а по полу снует горностай, в третьей стая пикси крутит какое-то огромное колесо, подвешенное под потолком. Комнаты сменяют одна другую, и в конце концов он выходит на круглую застекленную террасу. Грейнджер сидит в кресле у окна и задумчиво читает какую-то толстую книгу. Услышав его шаги, она поднимает голову и улыбается, протягивая ему плед.

— Тут немного прохладно, зато свежо и вид потрясающий.

Драко накидывает клетчатый плед на плечи и некоторое время стоит у огромного окна, глядя на волнующееся впереди море. Его темно-синий цвет успокаивает и дает надежду, и Драко глубоко вдыхает едва уловимый морской аромат, проникающий на террасу. Им нужна такая передышка — среди своих, среди волшебников.

— Жаль, что сейчас зима. Я однажды была здесь в августе: так потрясающе красиво цвел вереск.

Драко садится в свободное кресло рядом с ней и кутается в плед. Его слегка знобит после яда, и по всему телу расползается неприятная усталость, словно его набили ватой, как детскую игрушку. У него когда-то был такой заяц. Грейнджер все еще читает, и он — незаметно — достает из кармана колдографию и долго рассматривает. Тогда — и сейчас. Разрезанные войной.

— Можно взглянуть? — Грейнджер смотрит на него с любопытством.

Колеблясь, Драко все-таки протягивает ей колдографию. Грейнджер изучает ее внимательно, больше глядя на мать, и потом замечает:

— Красивая. Такая необычная, холодная красота. Никогда не понимала, как можно быть хрупкой и сильной одновременно.

— Ты не злишься на нее? — Драко прячет колдографию обратно в карман.

— За что?

— Она пыталась выдать тебя Лорду и называла… этим словом.

— Грязнокровкой, да, — Грейнджер невозмутимо встряхивает волосами. — Ничего обидного в этом нет, я… Я ведь магглорожденная. И прекрасно это понимаю, вот только я считаю, что магия не выбирает. В конце концов, это у меня было сто двадцать баллов из ста возможных, а не у тебя, Малфой.

Он криво улыбается.

— Мама изменила свое мнение насчет чистой крови. Наверняка сейчас ей на это плевать.

Грейнджер кивает. Она действительно не обижается, и Драко это удивляет. Откуда у нее берутся силы на прощение?

— Любой родитель, любящий своего ребенка, пойдет на многое. Даже на самое худшее. Твоя мама пыталась спасти тебя — и была готова на все. Поэтому она спасла Гарри в Запретном лесу. Гарри обязан жизнью твоей маме, и не думаю, что он это забыл. Как видишь, его мать отдала свою жизнь ради него, и твоя мама рисковала своей собственной — ради тебя и немножко — ради него. Вот это, наверное, и есть настоящая магия.

Драко не отвечает, откидываясь на мягкую спинку кресла и прикрывая глаза. Где-то вдалеке синими волнами шумит море. На мгновение ему становится так спокойно, что по коже пробегают мурашки. Грейнджер молчит, шелестя страницами, и он спрашивает, не открывая глаз:

— Что ты читаешь?

— Справочник Гуссокл.

— Иронично.

— Я хочу вспомнить, как использовать магическую сетку, — Грейнджер, конечно, не может перестать изучать что-то даже в такой мирный вечер. — С меня хватит двух нападений докси. Какие они противные, просто до отвращения.

— Честно говоря, хотелось бы, чтобы докси стали нашим худшим кошмаром, — отзывается Драко вполголоса. — Я даже представлять не хочу, что туман мог сделать с другими существами, особенно если магические цирки, зоопарки и заповедники теперь никем не контролируются. Подумай о драконах.

Грейнджер фыркает.

— Даже думать не собираюсь. Нам не справиться с ними, Малфой. Только если ты договоришься, тебя же, кажется, в честь созвездия Дракона назвали. Если честно, эта традиция Блэков мне очень нравится, она ужасно романтичная.

Драко не отвечает. Странно, они с Грейнджер уже десять дней вместе, а так ни разу и не назвали друг друга по имени. Он, конечно, помнит, как ее зовут, но произнести ее имя вслух — разорвать еще одну преграду. И он пока что к этому не готов.

— А куда исчезла Гуссокл?

— Уехала по делам. Мы своим появлением сбили ей все планы, так что ей пришлось отправиться в Йорк еще раз. Зато она оставила нам полную кухню еды и пикси в помощники, — глаза Грейнджер блестят. — Хочешь есть?

Они поднимаются, не снимая пледов, и идут на кухню, снова с любопытством заглядывая в комнаты. Гуссокл, очевидно, маг-экспериментатор, потому что в каждой комнате обнаруживаются испытания совершенно разных заклинаний. Помимо комнаты со снегом и зноем они натыкаются на дождь, цунами, огонь, ураган в тропиках, злющего пятинога, скачущего в огромном аквариуме, лающих летающих шишуг и других зверей. К тому моменту, когда они наконец добираются до самой кухни, Драко успевает проголодаться.

На столе их ждут два чуть остывших стейка, украшенные тушеными овощами. Драко переглядывается с Грейнджер и тут же садится за стол. Настоящего мяса они не видели с самого побега, ветчина в счет не идет. Они молча уплетают еду, не глядя друг на друга, и после вытирают рты заботливо положенными салфетками. Пикси, подлетев, наполняют их бокалы тыквенным соком. На секунду Драко кажется, что он снова оказался в Хогвартсе.

Объевшись, они забираются с ногами в большие мягкие кресла на кухне и пьют чай, пахнущий летом.

— Ты всегда говоришь о матери, — вдруг замечает Грейнджер, глядя на него поверх чашки. — Но почти никогда — об отце.

— Не могу определиться: презираю я его или хочу спасти, — отзывается Драко тихо. — Если бы не вся эта чушь про чистую кровь и Пожирателей смерти, у меня тоже могли бы быть друзья. И нормальная жизнь.

Грейнджер понимающе кивает, и Драко с сожалением думает о том, что ему не хватает ее умения забывать и прощать. Некоторые воспоминания въедаются в человека, как пятна ржавчины, и их невозможно вывести. Они полны обид, разрушенных надежд и внезапно закончившегося детства. Нужно, чтобы случилось что-то по-настоящему серьезное, чтобы человек смог сбросить их и стать свободным и смочь простить. Для этого, наверное, жизнь и готовит постоянные повороты. Прямые дорогие существуют только для тех, кто потерял надежду.

Проведя вечер на террасе, они расходятся по своим комнатам. Драко уже почти засыпает, слушая тихое тиканье часов, когда вдруг слышит осторожные, едва слышные шаги и тихий скрип двери.

— Грейнджер, что случилось? — спрашивает он сонно, смотря на неясные очертания ее фигуры в темноте. Пушистик на ее пижаме выглядит испуганно.