Авиталь и ее отец

Глава 11

1

Узнав ожидавшую ее горькую долю и проведя ночь без сна, гордая предназначением и несчастная судьбой, Авиталь с первыми лучами солнца направила свои нежные девичьи стопы в горы. Она почла за лучшее не годить до пробуждения отца с матерью. Все главное сказано было накануне вечером, и зачем эта мука тяжкого прощания?

Уходя, Авиталь велела Халису немедленно отрядить посыльного к Соби, дабы уведомил царского сына, что она ждет его в горах, в том самом месте, которое известно только ей и ему. “Дело сие первейшей важности и не терпит отлагательства, — строго прибавила Авиталь, — надеюсь на тебя, Халис, смотри, не подведи!” Слуга бросился исполнять поручение. Оказанное доверие вызывает ответную верность.

Утром, обнаружив, что Авиталь раным-ранешенько покинула лагерь и ушла в горы, Сара и Ифтах, будто условившись между собой, ни словом не обмолвились о дочери и ни о чем друг у друга не допытывались. Ведь и без того все известно, и незачем душу бередить. Каждый родитель понимал дело по-своему. Сердце матери разрывалось от горя. Нацеленный на государственные дела отец отправился в Гилад надзирать над обучением новых бойцов.

Опытная ходунья и ловкая восходительница, Авиталь быстро добралась до заветного места. Вскоре показался Соби. Он мчался изо всех сил, встревоженный срочным вызовом — не случилось ли чего дурного?

— Ты слишком запыхался, Соби. Скорее переводи дух. Тебе понадобится набрать полную грудь воздуха, чтобы ответить на то, что я намерена сейчас сказать, — проговорила Авиталь, сверля взглядом друга.

— Всё, я уже спокоен. Говори, дева, не томи, — произнес Соби, — лучше умереть, чем мучиться тревогой!

— Что услыхал ты от твоего Нааса, вернувшегося после встречи с моим Ифтахом?

— Будет мир, вот что я услыхал от моего! А ты от своего?

— Мой родитель уведомил меня о том же самом — достигнут мир! Но не только об этом. Еще кое о чем известил меня отец…

— О чем же?

— Чтобы уговорить Нааса, батюшке потребовалось крайнее средство — привлечь на свою сторону нашего Бога. Для этого он дал Господу торжественную клятву: отец принесет Ему в жертву дочь, то есть меня! И только когда прозвучал сей священный обет, Бог вмешался и склонил твоего родителя к согласию с моим.

— Когда горит душа — искры летят изо рта. Разве обязывают человека сказанные сгоряча безумные слова?

— Отец трижды повторил нам с матерью, что клятву Господу отменить нельзя.

— Неужели я потеряю тебя, милая моя Авиталь? — трагическим голосом воскликнул Соби, — мы сами с тобою виноваты — нельзя нам было уговаривать отцов! Проклятый мир — ведь это наших рук дело!

— Да, ты потеряешь меня, но всего лишь меня! А вот я лишусь жизни! — проговорила Авиталь, едва сдерживая слезы, — но я, представь, горда судьбой своею и ничуть не горюю!

— Доподлинно ведать о близкой неотвратимой смерти и преисполняться не горем, а гордостью? — изумился Соби.

— Тело мое возложат на алтарь блага Всевышнего, зато душу свою я кладу на алтарь блага людей. Как же не гордиться столь благородным исходом жизни? Нет места горю в смелом сердце!

— О, воистину, ты ангел небесный, Авиталь!

— Я люблю тебя, Соби, и сердце мое отчаянно кричит: “Он тоже любит тебя!” Мне осталось жить только два месяца — миг, не так ли? Давай проживем отпущенное время празднично и ярко! Пусть сей миг обратится в вечность нашего счастья!

— Не понимаю тебя, Авиталь. Что ты хочешь сказать?

— Будь моим мужем, Соби!

— О, ты сделала мне предложение! Но можно ли жениться на возлюбленной, если знаешь о своем скором неизбежном вдовстве?

— Верно, ты останешься вдовцом. Но не только о себе думай, помни о нас обоих. Краткость счастья приумножит блаженство!

— Я должен поразмыслить…

— Нет времени на размышления! Решайся немедленно!

— Я согласен…

— Свадьба сегодня же! Нашими гостями будут горы, небеса, земля, ручьи и всё, что есть вокруг, чему мы рады!

2

Окончился месяц мира, и настало время войны. Наас учинил смотр войскам и остался вполне доволен. Он принес жертву богу — зарезал агнца и сжег его плоть на алтаре. Заручившись таким образом у своего племенного покровителя немым обещанием победы, он уверился в благоприятном исходе сражения.

Что касается Ифтаха, то сей судья и военачальник хоть и весьма надеялся на вспомоществование Небес, все же больше полагался на земное мастерство воинов. До последнего часа он готовил свою рать к битве. Накануне решительной минуты Ифтах заручился благословением первосвященника, еще раз повторил про себя клятву Всевышнему и приготовился воевать.

Бой начался ранним утром и поначалу шел с переменным успехом. К полудню войско иудеев стало преобладать над языческим полчищем. Незадолго до захода солнца судьба сражения была окончательно решена. Уцелевшие остатки армии аммонитян обратились в бегство. Гиладяне преследовали побежденных.

Длиннобородые, смело наблюдавшие за ходом битвы, разъяснили гиладским женщинам, старикам и детям, то бишь всем неучастникам сражения, что иудейский Бог помог своему избранному народу. А бог язычников оказался бессилен, как того и следовало ожидать. Да и что может противопоставить мертвый деревянный идол живому Богу!

Сутки, а, может, и двое потребовались Ифтаху и оставшимся в живых его солдатам, дабы отдохнуть после схватки и приготовиться к новым свершениям. Побежденные кумирники имели достаточно времени, чтобы собрать пожитки и последовать за своим бежавшим войском. Благоразумные и дальновидные из них так и поступили.

Следуя гласу правосудного закона и исполняя заветы Господа, Ифтах перебил всех оставшихся аммонитян, недалеких упрямцев, и разрушил их языческие молельни.

Присоединив еще один кусок завещанной Господом земли к иудейским владениям, Ифтах совершил великий подвиг и увековечил свое имя. Головы жителей Гилада кружились от успехов. Как ни странно, менее других радовалась супруга полководца. Видно, горе матери возобладало над радостью жены — обязательной единомышленницы мужа.

Далее произошло то, о чем подозревал Ифтах. Весьма возможно, в глубине души он этого желал.

В Гилад прибыло посланничество эфраимлян. Главнокомандующий без лишних проволочек принял визитеров в своей ставке. Разгневанные посланцы параллельного племени выплеснули на голову славного победителя язычников полную чашу горьких упреков: “Почему не взял нас в долю? Или эфраимляне и гиладяне не братья? Не один народ? Мы тоже рвались воевать и побеждать! Ты, Ифтах, узурпатор иудейской славы!”

Ифтах проникся довольством и гневом вместе. “Разве не знали вы, жалкие эфраимляне, что я готовил свое войско к сражению с аммонитянами? Ах, как я ждал вашего приглашения в военный союз! Однако воинство эфраимское молчало, словно язык проглотило. Обидно мне, досадно мне, ну ладно! Пусть мои ратники сложили головы в жестоком бою, а ваши схоронились в стороне. Пусть! Зато мои — герои, а ваши — жалкие трусы! В тиши отсиделись, да еще и славы алкаете! Лицемеры!” И много еще горьких слов нашел Ифтах в своем дипломатическом лексиконе и адресовал их незадачливым посланцам.

3

В честь славного достижения Ифтаха знатные горожане Гилада устроили торжественную встречу своему старому-новому земляку. Светилось счастьем лицо победителя, а над головой героя повис и струил ослепительные лучи яркий бестелесный круг в форме венца, сплетенного невидимой небесной рукой.

— Вечная слава тебе, доблестный воитель! — чувствительно произнес первосвященник, возложивши длань на плечо Ифтаха.

— Заслуга моя невелика. Я всего лишь поступал по воле Бога нашего и по твоей, мудрый старик, подсказке, — непритязательно ответил Ифтах.

— Достойно и скромно сказано. Под скромностью золото лежит!

— Ты прав, первосвященник, и слово ты сдержал. Золото мое наследственное я получил сполна. Благодарю.

— Благодарить тебя будут! Во веки веков станут поклоняться иудеи подвигу твоему!

— Я много потрудился, очищая небосвод над народом нашим. Но появилась темная тучка на горизонте, и опасно пухнет и чернеет она.

— Уж не об эфраимлянах ли ты говоришь?

— О них самых, посланец Божий!

— Ты, кажется, рассчитывал на их призыв заключить военный союз, не так ли?

— О, я так хотел помощи эфраимлян, но, увы, не дождался!

— Действительно хотел, или душой кривишь? Ладно, не буду продолжать, победителю упреки не выставляют.

— Ты прав, старик, мне упреки ни к чему. А вот эфраимляне осмелились осыпать меня упреками. Думали наглым лицемерием заставить уважать себя. Я должен проучить бесстыжих во имя справедливости!

— Во имя справедливости прости их! Ведь мы с ними единоплеменники. Уж прежде говорил тебе об этом. Заклинаю тебя, Ифтах, не объявляй войны народу-брату!

— О, мудрый первосвященник, золотые слова в устах твоих! Но разве настолько жесток и глуп я, чтобы объявить войну своим же? Никакой войны не будет, Боже сохрани! Просто мыслящих инако я накажу малоболезненной специальной военной операцией. Вот и всё!

— Гляди у меня, Ифтах, не сорвись в пропасть братоубийства!

— Конечно нет, наставник!

Шум всеобщего веселья заглушил разговор двух высших особ Гилада, и нам не ведомо, чем окончилась их беседа. Однако мы знаем, что в очень скором времени Ифтах снова собрал войско, и двинул его на эфраимлян, и многих убил, ограбил, пленил. И исполнил тайную мечту свою — овладел царством эфраимским.