Виноват хроноворот

Глава 1

Сознание вернулось резко. В голове заметалось: хижина, лорд, змея, Поттер, отданные воспоминания...

Я умер, или смерть еще брезгует и не спешит заключить меня в свои объятья?

Плечи дернуло. Меня словно схватили за шкирку и куда-то потащили. Тупо заныли ребра, и стало трудно дышать. Хотел пощупать шею и грудь, но не смог — руки лишь слабо дернулись. Рядом раздался лающий смех, отозвавшийся болезненным звоном в голове, потом резанули слух тонкие детские голоса, еще один голос, мужской, очень знакомый. Неудачное положение собственного тела и темнота не дали возможности взглянуть на источники раздражающих звуков.

Постепенно дошло — меня до безобразия неаккуратно тянули левитацией по какому-то узкому и низкому коридору. Плечи все время задевали шершавые стены, ноги волочились по земле, а голова то и дело билась о потолок. И, судя по характерному холодку и влаге на шее, затылок был ободран до крови.

Кто же там такой заботливый? Кинуть бы в него парочку проклятий.

Состояние было настолько паршивым, что хотелось грязно выругаться. Возмущаться, конечно же, не стал — мешали слабость и непонимание происходящего. Очередной удар о потолок оказался достаточно сильным...

...Уму непостижимо! Я опять мог стать жертвой ненормального Люпина!

Когда от удара о землю пришел в себя, то от увиденной картины едва не поседел и готов был снова провалиться в обморок. Вспышка света, грохот, Блэк, прямо на моих глазах перекидывающийся в пса и бросающийся на оборотня, рядом бесчувственный Уизли с забинтованной ногой, чуть в стороне испуганные и вцепившиеся друг в друга Поттер с Грейнджер. Еще показалось, что мелькнул Петтигрю, но полной уверенности не было. И над всей этой сюрреалистической картиной, словно издеваясь, висела полная луна. Оборотень завыл, пес зарычал, дети что-то заорали, а я уткнулся в землю в надежде, что творящийся передо мной бред исчезнет. Пусть его сменит какой-нибудь другой.

Неужели мое посмертие такое кошмарное?! За что мне это?

Виски прострелило болью. В голове царил полный хаос. Одна реальность в сознании наслаивалась на другую, не давая сосредоточиться и мешая адекватно мыслить. Ведь я только что видел этих детей другими: грязными, усталыми, отчаянно-решительными и очень повзрослевшими. А сейчас передо мной опять бестолковые малолетки. И Блэк еще. Даже не знаю, радостно мне от того, что он живой, или досадно.

Я снова поднял голову и какое-то время отстраненно наблюдал, как пес раз за разом бросался на оборотня, гадал, надолго ли его хватит и через сколько минут тварь перешибет псине хребет или перекусит горло. В голове понемногу стало проясняться. Я вдруг отчетливо понял, что лежу на холодной земле, что в живот мне упираются камни и что кобура на поясе без палочки. Вой и собачье рычание стали особенно четкими, а в нос ударил аромат ночного луга и легкий запах крови. Меня прошиб холодный пот. Все происходило по-настоящему. Я вспомнил это место и знал, что будет дальше. А дальше будут дементоры, Фадж, сбежавший Блэк и гоняющий в Запретном лесу живность Люпин. Вот этот Люпин, который сейчас треплет Блэка. Но самым главным доказательством реальности была моя интуиция, которая буквально завыла об опасности. Нужно было срочно убираться отсюда. Попробовал призвать свою палочку, но не получилось, видимо, слабость еще давала о себе знать; лишь легкий отклик отозвался покалыванием в пальцах как раз с той стороны, где была драка. Я пополз к рыжему до сих пор находящемуся без сознания гриффиндорцу и решил разжиться палочкой у него, раз уж моя недоступна.

Морда и спина псины были в крови, но он все же вынудил оборотня отступить в лес и сам, прихрамывая на заднюю лапу, поскакал следом. Должен признать, что в собачьей шкуре Блэк соображал гораздо лучше. Я обрадовался, что у меня появилось время, чтобы прийти в себя и погнать детей в замок, но не тут-то было. Два малолетних идиота помчались за оборотнем и псом. В ночной лес. Запретный, мать вашу Моргану, лес! Ночью! За темной и опасной тварью!

Понося всеми возможными непечатными словами безмозглых школьников, я стал обшаривать Уизли. С помощью его палочки, хвала Мерлину, нашел свою и спустя минуту поковылял в сторону убежавших. Пацана оставил на поляне, ничего страшного с ним не было, нога еще терпела, а обморок даже кстати — меньше внимания привлечет. Не в лес же его за собой тащить? Заберу на обратном пути, если жив буду, нет — палочка с ним, не пропадет. Только перетащил его ближе к кусту и накинул согревающие и отвлекающие чары.

С каждым мгновением мысли становились яснее и четче. Я принял ту реальность, которая окружала меня сейчас. А с остальным разберусь потом. Тело тоже слушалось все лучше, боль в ребрах уменьшилась, голова почти перестала болеть, а шаги давались легче и уверенней. Между тем чувство тревоги усилилось. Всем своим существом я ощущал, что времени оставалось все меньше и меньше. Рискуя в темноте свернуть себе шею, я перешел на бег и буквально влетел в лесные заросли, надеясь, что моя интуиция не подвела и я бегу туда, куда надо.

Все же самонадеянность иногда сродни глупости.

Я прошел не больше ста ярдов, как меня затрясло от холода, а в груди появилась такая невыносимая тоска, что хотелось просто лечь и умереть. Ни о чем не думать, не чувствовать, перестать существовать. Растительность вокруг покрылась изморозью, а ручей, пересекающий поляну, перед которой я оказался, замерз в лед. Мордредовы дементоры, только они могут все выморозить мертвящим холодом. Увиденная картина заставила встряхнуться и, стиснув зубы, двигаться дальше.

Дементоров было много, не один десяток. Они стервятниками слетались к людям у ручья. К Поттеру, что отбивался из последних сил, и к не подающим признаков жизни Грейнджер и успевшему перекинуться обратно в человека Блэку. Поттеру было совсем плохо, он кое-как смог выпустить размытый Патронус, который почти сразу развеялся. Мальчишка попытался сосредоточиться, но из палочки выходила только голубоватая дымка. Я ринулся к ним, споткнулся, чуть не растянулся на льду, и наконец добрался до беглецов, но, к сожалению, своим появлением окончательно сбил концентрацию Поттеру, он обессиленно завалился назад и отключился. Теперь хищников в рваных балахонах ничего не сдерживало, и они кинулись на беззащитных человечков.

— Экспекто Патронум!

К своему ужасу, я понял, что и у меня ничего не выходит. Мой Патронус тоже не хотел приобретать четкую форму и все время норовил исчезнуть. Я был в полном отчаянии.

Лучше бы меня Нагайна съела!

Все мои светлые воспоминания, которые я бережно хранил в своей памяти, разом поблекли и больше не хотели служить щитом против смертельных тварей. Отчаяние начало сменятся страхом. Только страшно было не за себя. Закрыв сознание и заглушив чувства, я мог защитить и спрятать себя от дементоров. Хорошему менталисту это под силу. Но детей-то я спрятать не смогу!

Ненавижу тебя, Люпин!

Моя лань стала совсем прозрачной...

...Первой мыслью было, когда я ее увидел, что она чем-то напоминает фестрала. Эта лань показалась мне более высокой, костлявой и не такой изящной. Патронус мощным напором разметал дементоров и остановился рядом.

— Посадишь шавку на дурную птицу и пусть проваливает, — произнесла призрачная лань моим голосом, — у вас будет два часа, чтобы замкнуть петлю. Грейнджер знает.

«Что за чушь!» — хотел я возмутиться и нацелил палочку в ту сторону, откуда появилась лань, но Патронус меня опередил:

— Это не чушь, — прозвучало раздраженно и с небольшой ехидцей. — Успокойся, лови птицу и поторопись.

Птицей оказался гиппогриф. Сначала из-за ближайшего дерева вылетела мертвая тушка грызуна, следом выскочил он сам. Гиппогриф на лету поймал тушку, проглотил, остановился рядом и начал ковырять землю клювом.

— Клювик! — послышался слабый голос.

Я резко обернулся. Грейнджер сидела на земле, смотрела на животное и глупо улыбалась. Она, оказывается, успела очнуться, остальные были еще без сознания. На ее лице отразилась задумчивость, потом с некоторым сомнением в голосе, но с ожиданием в глазах она спросила:

— Профессор, получается, мы должны спасти две жизни, и для этого нам надо вернуться на два часа назад?

Грейнджер потянула цепочку на своей шее и достала из-за отворота кофточки... хроноворот?!!

Я потерял дар речи, а затем, наконец-то, смачно и от души выразил всю степень своего недовольства.