Клич войны

- Хорошо, я подарю ему быка и трех коров ... - по лицу Маниоро Леон понял, что предложение, которое он считал слишком щедрым, каким-то образом не оправдало его ожиданий. А потом ему пришло в голову, и он удивился, как он мог быть таким глупым, когда сказал: "И бык, и пять коров тебе тоже, хотя, видит Бог, твои стада уже так сильны, что ты не заметишь еще нескольких.’

Маниоро радостно улыбнулся - и от этого предложения, и от того, что Леон понял, что оно должно быть сделано. - Ах, М'Бого, Масаи всегда замечают новую корову. Ты, как никто другой, должен это знать!’

‘Итак, могу я рассчитывать, что ты приведешь одного из своих лучших людей на поле для игры в поло?’

‘Вы можете рассчитывать, что я приведу с собой человека. И ты можешь рассчитывать на то, что он выиграет твою ставку. Но будет ли он моим шафером, этого я сказать не могу. Мои лучшие могут почувствовать, что этот вызов слишком легок. Но не бойся, М'Бого, твои деньги в безопасности ... и мои пять коров и мой бык тоже. А теперь пойдем со мной. Ты же знаешь, что здесь есть кто-то еще, кто будет бушевать как гром, если ты уйдешь, не увидев ее.’

‘Ты же знаешь, что я бы никогда не мечтал об этом".

‘Потом …’

Как императрица на троне, Лусима Мама сидела на стуле, вырезанном в пне того, что когда-то было высоким деревом. Увидев Леона, она встала, и на ее лице появилась нежная материнская улыбка, потому что с тех пор, как Леон спас жизнь ее сыну Маниоро, он стал и для нее сыном.

Леон не знал точного возраста Лусимы, но ей никак не могло быть меньше семидесяти, и, вероятно, она была намного старше. Двадцать лет назад она казалась совершенно невосприимчивой к течению времени, но даже ее колдовство не могло вечно держать ее в страхе. Теперь ее волосы были белыми, обнаженные груди немного обвисли и стали менее полными, чем когда-то, а татуированный живот стал чуть мягче, кожа напоминала креповую бумагу. Но она держалась так же высоко и прямо, как всегда, ее походка все еще обладала кошачьей грацией, и хотя вокруг ее темных глаз появились морщинки, их пристальный взгляд все еще мог смотреть прямо сквозь Леона, в самые глубины его души.

Чувство глубокого покоя и безопасности охватило его, как всегда, когда он встречался с Лусимой. Быть рядом с ней было все равно, что войти в святилище, место, где он всегда был в безопасности и заботился о ней, и он ответил ей улыбкой с теплым и открытым сердцем. Он протянул руки, чтобы обнять ее.

А потом он увидел, как что-то мелькнуло в глазах Лусимы, и она остановилась, приближаясь к нему. Все в ее позе и выражении лица напряглось, как будто она внезапно осознала опасность: как будто дьявол пересек ее путь, и что-то злое кралось среди деревьев, ожидая нападения.

‘А что это такое?- спросил Леон, встревоженный переменой, произошедшей с Лусимой, и сознавая, что это произошло, когда ее глаза были сосредоточены на нем.

‘Это ... это пустяки, дитя. Лусима выдавила из себя слабую улыбку. - Иди сюда, дай мне тебя обнять.’

Леон сдержался. - Что-то случилось. Ты что-то видела. Я знаю, что ты это сделала.- Он помолчал, собираясь с духом, словно был еще мальчишкой, а не взрослым мужчиной на пике своих сил. ‘Ты никогда не обманывала меня, Лусима мама. Никогда. Но я боюсь, что сейчас ты обманываешь меня.’

Лусима опустила руки, плечи ее поникли, и когда она снова посмотрела на него, годы, казалось, были написаны на ее лице. - О, дитя мое, - тихо сказала она, мягко качая головой. - Ты подвергнешься жестокому испытанию. Ты познаешь такую боль, какой никогда раньше не испытывал. Будут времена, когда ты не будешь верить, что сможешь пережить это, времена, когда ты будешь молиться об освобождении смерти. Но ты должен мне поверить ... - она взяла Леона за руки и посмотрела на него лихорадочным, умоляющим взглядом. - однажды ты обретешь покой, счастье и радость.’

‘Но у меня уже есть все это! - Воскликнул Леон. ‘Ты хочешь сказать, что их у меня отберут? Как же так? Скажи мне, ради Бога ... что будет дальше?’

‘Я не могу тебе сказать. Это не в моей власти. Мои видения приходят ко мне загадками и полу-сформированными образами. Я вижу, что надвигается буря. Я вижу кинжал в твоем сердце. Но ты выживешь, это я тебе обещаю.’

‘Но Ева ... и Шафран ... и ребенок. А как же они?’

‘Действительно, я не знаю. Я вижу кровь. Я чувствую в тебе огромную пустоту. Лучше бы я этого не делала. Жаль, что я не могла солгать тебе. Но я не могу обмануть тебя, М'бого, и не могу отрицать этого. Я вижу кровь.’

Следующие несколько дней Леон провел со скрученным желудком и постоянным чувством подавленного беспокойства, которое тянуло его, как собаку на поводке, когда он изо всех сил старался не думать о том, что Лусима намекает на катастрофу. Он не сомневался ни в том, что она говорит совершенно серьезно, ни в том, что в ее словах есть доля правды, потому что в прошлом она слишком часто оказывалась права, чтобы теперь сомневаться в ее силах. Однако опыт научил его, что он ничего не может сделать, чтобы изменить то, что уготовила ему судьба. Так что не было никакого смысла беспокоиться о вещах, которые он не мог контролировать. И все же, когда Ева сообщила, что у нее кружится голова, он настоял на том, чтобы отвезти ее к доктору Томпсону.

До войны доктор Гектор Томпсон (чтобы дать ему его настоящий титул) и его жена оказывали медицинскую помощь эмигрантам практически в одиночку. Однако с тех пор для ухода за белой общиной была создана Европейская больница, и Томпсоны переехали на полустанок, ведя небольшую общую практику на севере страны. Док, добродушный, ободряющий шотландец с пышной седой шевелюрой и аккуратно подстриженной бородкой, измерил Еве давление и пробормотал: "Хм, сто тридцать пять против восьмидесяти пяти, немного завышено. Скажите, дорогая, у вас были какие-нибудь другие симптомы, кроме головокружения? Головные боли, например, или помутнение зрения?’

- Нет, - ответила Ева.

‘Не почувствовал тошноты или рвоты?’

‘Нет, с тех пор как прошла утренняя тошнота, но это было пару месяцев назад.’

Доктор на мгновение задумался. ‘В прошлом у тебя были проблемы с беременностью, и мы не хотим потерять этого ребенка. С другой стороны, мы живем на гораздо большей высоте, чем наши британские тела, и в тропическом климате, поэтому есть много причин, по которым вы можете чувствовать себя не в своей тарелке. Я советую много отдыхать и не делать больших усилий. А еще я дам тебе аспирин. Возьмите два, если вы чувствуете головную боль или тошноту, и если симптомы сохраняются более часа или двух, свяжитесь с нами. Не беспокойтесь о том, чтобы вызвать меня посреди ночи. Вот для чего я здесь.’

Пари с де Ланси, которое Леон считал таким важным, теперь казалось совершенно неуместным. ‘Я позвоню ему и скажу, что все отменяется, - сказал он Еве, когда они вернулись домой после визита к доктору Томпсону. ‘Если он заставит меня лишиться денег, так тому и быть. Главное - остаться здесь с тобой и убедиться, что с тобой все в порядке.’

‘Но со мной все в порядке, - настаивала она. ‘Я почувствовал легкое головокружение, вот и все, и вы слышали, что сказал доктор Томпсон, вероятно, это была просто горная болезнь. Я хочу, чтобы ты выиграл пари. И я хочу быть там, чтобы увидеть, как ты победишь.’

- Ни в коем случае !- Настаивал Леон. - Тебе не полагается делать больших усилий, так сказал сам доктор.’

- Быть пассажиром по дороге в поло-клуб-это не слишком утомительно, да и сидеть в удобном кресле в тени, когда я туда добираюсь, тоже. В любом случае, как вы думаете, где будут Томпсоны в этот великий день? Наблюдая за гонкой, точно так же, как и все остальные на много миль вокруг. Так что, если я вдруг почувствую себя немного плохо, это будет самое лучшее место. Не так ли?’

Леон не мог оспорить логику жены. Итак, на седьмое утро после ужина в Слэйнсе он, Ева и шафран, которые подпрыгивали от возбуждения при мысли об этом событии, выехали еще до рассвета и поехали сквозь прохладный утренний туман в поло-клуб долины Ванджохи. Лойкот следовал за ними, ведя один из грузовиков поместья, заполненный всем необходимым для семьи, чтобы провести день, и как можно большим количеством прислуги и персонала поместья, которые могли втиснуться в кабину и грузовой отсек или просто держаться снаружи автомобиля.

Казалось, вся страна пришла в движение. Фермы и предприятия стояли покинутые как их менеджерами, так и рабочими. Магазины и рестораны вывесили на своих витринах таблички "Закрыто". Многие повара и лавочники, однако, просто перенесли свои операции в поло-клуб, где импровизированный рынок вырос как гриб, с лотками, торгующими зонтиками, складными стульями и бутылками шипучки, рядом с ямами, где разжигали костры, когда целые овцы и большие куски говядины вращались на вертелах, а отбивные и сосиски шипели на сковородках.

Это были не просто колонисты, которые приехали, чтобы засвидетельствовать зрелище. Как только до местного кенийского населения дошла весть о том, что кто – то из их числа решил сразиться с белыми хозяевами, племенная вражда была отброшена, по крайней мере на время, и половина страны, мужчины и женщины племен Масаи, кикуйю, Лухья и меру, казалось, пришли в движение пешком, на повозках, автобусах или любым другим способом, который они могли найти, чтобы присоединиться к карнавалу.

Поселенцы выстроились вдоль одной стороны поля для игры в поло, вокруг которого должны были состояться скачки, перед зданием клуба, а коренные кенийцы расположились напротив них на противоположной стороне. Само поле оставалось пустым, так что соперников можно было видеть в любое время, чтобы предотвратить любую возможность мошенничества. Руководители команд оставались в центре поля, а те из белых бегунов, которые все еще ждали своей очереди, чтобы принять участие в соревнованиях. Майор Бретт исполнял обязанности судьи, в то время как дюжина африканских полицейских констеблей, выстроившихся вокруг площадки под присмотром одного белого сержанта, выполняла двойную задачу-сообщать о любых нарушениях правил честной игры, а также следить за порядком в толпе.

- Буду откровенен, Кортни, я не совсем доволен всей этой болтовней, которую вызвало твое проклятое Пари, - сказал майор Бретт Леону вскоре после того, как он, Ева и Шафран прибыли в клуб.

‘Я и не предполагал, что будет такая явка, - ответил Леон.

‘Ну, может быть, и так. Я честный человек, должен быть в моем положении, поэтому я признаю, что вы не могли разумно ожидать такого уровня общественного интереса в частном пари между двумя джентльменами за обедом.’

‘Точно.’

- Тем не менее, я предвижу возможность значительных волнений, когда туземец будет побежден. Джон Масаи - человек вспыльчивый, особенно если у него в руках алкоголь. Я, конечно, запретил продажу местным жителям, но не сомневаюсь, что они найдут способ выпить пару стаканчиков. И если они думают, что мы каким-то образом сговорились сделать так, чтобы их парень проиграл, ну, я просто надеюсь, что у вас не будет ничего серьезного на совести, когда день закончится, вот и все, что я могу сказать.’

На секунду Леону вдруг показалось, что кровь, о которой говорила Лусима, может принадлежать зрителям. Он был потрясен, осознав, что почувствовал облегчение от такой возможности. Это было почти как отсрочка для его семьи.