В синегорских лесах

Еще несколько утомленных судорожных взмахов — и Сергей ухватился за ивняк и вылез из воды, — мокрый, измученный, с прильнувшей к телу одеждой.

— Фу! — пришел, наконец, в себя перепуганный Николай Степаныч, — наконец-то!

Теперь уже для всех было ясно, что беда миновала.

— Сейчас мы тебе лодку соорудим! — крикнул Ермилыч.

Старик быстро свалил и очистил небольшую сухару, разрубил пополам и соединил бревнышки шпонками-перекладинами. Получился небольшой плотик, способный выдержать одного человека. К плотику прикрепили два наскоро вытесанных весла — сверху и снизу. Какой бы стороной он ни повернулся — весло было под рукой.

Общими усилиями плотик сбросили в воду — с таким расчетом, чтобы он пристал к островку. Плот сначала нырнул под воду, потом вынырнул на средине расстояния между берегом и островком и медленно поплыл к месту, где сидел невольный водолаз.

Сергей ухватился за «спасательное судно», подтянул его на плоский бережок. Отвязав весло, прицепил за спиной скрученные поясом одежду и сапоги, уселся на плот верхом и, оттолкнувшись, довольно быстро поплыл к единственному месту, где можно было пристать — дальнему плоскому берегу.

— Привет смелому мореплавателю! — крикнул вдогонку Николай Степаныч. — Сейчас мы идем туда же!

Через полчаса все были у «пристани».

— Эх, Сережка, бить тебя некому, — ворчал Николай Степаныч.

— Успеем еще, — посмеивался Ермилыч. — Вот подожди — управимся с делами и зададим тебе баню хорошую.

Бойкая речка замедлила свой бег, приглушила веселое журчанье. Стала глубже, спокойнее.

— В чем дело? Надо разузнать, — сказал Ермилыч.

— Что? — не понял Николай Степаныч.

Ермилыч молча показал, как скапливалась вода.

— Может быть, коряжником внизу запрудило, — высказал он предположение.

— Может быть и это, — сказал Ермилыч. — А то, пожалуй… Он не докончил и шепнул:

— Посидите-ка здесь тихонько, а я схожу — посмотрю. Ребятки, попридержите Серка.

И старик, погрозив Серку, бесшумно исчез в лесу. Через полчаса он вернулся и таинственно сообщил:

— Бобры… целый поселок.

— Шутишь? — не поверил Николай Степаныч.

— Зачем шутить — своими глазами видел.

Сообщение Ермилыча взволновало всех.

Бобры! Редкие, почти истребленные животные. Они увидят их в естественной обстановке!

Вполголоса обсуждали, когда лучше посмотреть бобров — сейчас или немного позднее. К огорчению самых нетерпеливых — Сергея и Дмитрия — решили обождать и понаблюдать их в первый раз перед закатом солнца, когда все население вылезет из нор и начнет свои игры и работу.

— Никуда не уйдут они, не волнуйтесь, — успокаивал Николай Степаныч нетерпеливых.

— Да и Серка надо оставить на стану, а то всех распугает, — сказал Ермилыч.

Около семи вечера опечаленный Серко остался один — охранять имущество. Строгий наказ Ермилыча — «не шевелиться» — приковал его к месту. А люди тихо, по-волчьи — шаг в шаг — пробирались к поселку бобров. Шли налегке, захватив только бинокль и фотографический аппарат.

Николаю Степанычу пришлось даже табак оставить — обоняние у бобров очень тонкое, и запах табачного дыма мог их потревожить.

Сквозь деревья сверкнула вода. Это был устроенный бобрами прудок.

Прямая плотина, около сотни метров длиной, сдерживала напор воды и образовала большой, вероятно, глубокий водоем. Материал плотины — поставленные вертикально небольшие бревнышки, связанные прутьями и камышом. Все это крепко сцементировано вязким илом и глиной. Из воды и по берегам прудка торчали короткие пни с гладко отточенными коническими верхушками. Это работа бобров — их крепкие и широкие зубы-резцы действовали, как хорошие стамески. Кругом — поваленные деревья, некоторые уже перегрызены и приготовлены для плотины. Всюду кучи хвороста с очищенной корой.

Николай Степаныч, Ермилыч и Михаил устроились в густой заросли ивняка и ольховника. Дмитрий с Сергеем, разувшись, бесшумно залезли на деревья.

На прудке ни движения, ни звука. Можно было подумать, что это заброшенный поселок, что здесь уже нет никакой жизни.

Но вот на берегу маленького заливчика как будто что-то пошевелилось. Направили туда бинокль и увидели бобра. Это было крупное, величиной со среднюю собаку, животное, похожее на большую коричневую мышь. Сидя на задних лапах, бобр повертывал головой. Он, очевидно, оглядывал, все ли благополучно, не угрожает ли опасность. Успокоился, громко свистнул и шумно бросился в воду. И тут пруд ожил. Из незаметных нор вылезали большие и маленькие бобры — свистели и бросались в пруд.

Они плавали, почти целиком погрузившись в воду, — видны только ноздри, глаза, уши да часть горбатой спины. Многие ныряли, оставаясь под водой минуты две.

После купания бобры вылезли на берег и началась кормежка и работа.

По лесу пошел шелест и треск. Множество острых зубов грызло ивовые ветки, ловко сдирая кору — любимое кушанье бобров. Насытившись, взрослые принялись за дело. Одни подгрызали деревья, очищали их от сучьев и коры. Другие стаскивали бревнышки в воду и, подталкивая грудью, сплавляли к плотине.

Работа шла спокойно, неторопливо. Сергей засмотрелся на четвероногих строителей и не заметил, как к его дереву подковылял старый, толстый бобр. Он уселся на задние лапы и начал подгрызать сосенку, подвигаясь кругом ствола справа налево. Сергей услышал царапанье резцов бобра, посмотрел книзу и перепугался.

«Ведь он может подгрызть дерево и уронить меня», — подумал он, беспомощно оглядываясь. Он не знал, что делать.

Крикнуть? Тогда бобры испугаются, и, пожалуй, больше их не увидишь. Но и дожидаться, когда упадет дерево, тоже не годится — может задавить на смерть.

Он уронил на горбатую спину бобра плотную сосновую шишку, но тот не обратил на это предупреждение никакого внимания. Вероятно, шишки падали часто, и он привык к этому.

Ничего не оставалось, как спускаться. Сергей осторожно соскользнул по стволу и опустился почти рядом с увлеченным работой бобром. Животное испуганно застонало и неуклюжими прыжками направилось к прудку, попеременно подбрасывая переднюю и заднюю часть туловища. Бегство бобра всполошило остальных. Через минуту все население колонии бросилось в воду.

— Что случилось? Кто их спугнул? — спросил Николай Степаныч, выходя из засады.

— Я, — смущенно улыбаясь признался Сергей. — Бобр начал подгрызать мою сосну, а я боялся, что он меня уронит, и слез.

Подошли и остальные и внимательно осмотрели сделанный острыми зубами глубокий кольцевой надрез.

— Чистая работа, — похвалил Николай Степаныч. — Еще немного — и ты, пожалуй, свалился бы вместе с деревом.

— Эх, Сережка, Сережка, все ты испортил, — упрекнул его Дмитрий и печально посмотрел на затихший пруд. — Больше мы их не увидим.

— Почему? — спросил Николай Степаныч.

— Да, ведь, напуганы и теперь, вероятно, переселятся в другое место.

— Едва ли, — возразил Николай Степаныч. — Насколько мне известно, бобры без крайней необходимости не покидают своих жилищ. Неправда ли, Ермилыч?

— Конечно, — подтвердил охотник. — Не скоро их выживешь с насиженного-то места. Еще не один раз посмотрим да и с собой захватим парочку-другую хороших бобриков. А теперь не пора ли на ночлег — ведь Серушко-то там один-одинехонек.

Бобры остались на старом месте. К ним путешественники приходили еще несколько раз, наблюдали, фотографировали. Стрелять бобров Николай Степаныч не разрешил — зачем распугивать, но согласился на ловушки. В хитрые западни Ермилыча попалось два великолепных бобра.

Как один день, промелькнула неделя ярких впечатлений и необычайных переживаний. «Таинственный остров» был исхожен вдоль и поперек, и каждый день коллекции пополнялись все новыми сокровищами.

— Ну, что теперь скажете, уважаемый Григорий Ермилыч? — торжествуя, спрашивал Николай Степаныч и передразнивал старика: «Шут с ними, с этими местами! Чего мы там не видали?» — А это что? А это?

И Николай Степаныч с комической яростью тыкал пальцами в блестящие бобровые шкурки, атласную шкуру большой полярной гагары, образцы горных пород и прочие богатства.

— Грешен, Николай Степаныч, каюсь, — добродушно почесывал затылок Ермилыч. — Верно, что не лежала у меня душа к этим местам, а теперь сам вижу, что зря упирался.

— То-то же, — внушительно прогудел Николай Степаныч. — Нам выпало редкое счастье — открыть чудесно уцелевший уголок природы. И этот утолок должен быть сохранен. — Здесь должен быть заповедник и биологическая станция. Ее научные работники будут изучать природу не по трупам деревьев и животных, а по живым образцам, в их естественной обстановке. Мы напишем обо всем этом доклад, пошлем его в печать и добьемся организации биостанции. Правда, ребята?

— Ура, да здравствует заповедник! — откликнулись три молодых голоса.

— А тебя, Ермилыч, — закончил Николай Степаныч, — сторожем при биологической станции. Согласен?

— Что, ж, это, пожалуй, можно, — серьезно ответил старый охотник.