В синегорских лесах

XIII. Возвращение

Лето подходило к концу. В природе уже чувствовался перелом к осени.

В начале августа пал первый иней. Зазолотились березы, оделись в пурпур осина, рябина и черемуха.

Темнее и глубже ночное небо, ярче звезды.

Николай Степаныч стоял у входа в пещеру, засунув руки в карманы, и смотрел, как под лучами утреннего солнца таял, дымясь, седой налет на траве и сухой хвое.

Он покачал головой, резко повернулся на каблуках и отрывисто бросил:

— Первое предупреждение. Не будем дожидаться второго. Пора свертываться.

Тяжело было ребятам слышать решение Николая Степаныча. Они и сами видели, что надвигалась осень — такая ранняя в этих местах, знали, что близок отъезд, и все-таки эти слова были неожиданными.

— Уже? — печально протянул Сергей. — Но, ведь, еще далеко не осень, стоит такая хорошая погода. Еще бы немножко пожить здесь.

Сергея поддержали остальные, даже Ермилыч.

Старый бродяга полжизни провел в лесных скитаниях и больше всего любил обстановку охотничьего лагеря. А нынешнее лето вышло совсем особенное — сухое и удачливое. Да и привык он к Николаю Степанычу и ребятам.

— Рановато, пожалуй, складываться-то, Николай Степаныч, — дипломатично начал старик, сделав равнодушное лицо. — Смотри-ка, денечки-то какие стоят — лето летом. Только гулять бы…

— Потому-то и нужно собираться именно сейчас, пока стоят хорошие дни, — отрезал Николай Степаныч, присаживаясь к вскипевшему чайнику. — Зачем дожидаться дождливых дней, холодных вечеров, обнаженных деревьев? Уедем сейчас — и у нас от начала до конца сохранится цельное и прекрасное воспоминание. Пора, друзья, пора. На сборы — пять дней.

Николай Степаныч взглянул на грустные лица своих учеников, и ему стало жаль их.

— Еще целых пять дней, ребятишки. Они в полном вашем распоряжении — бродите, сколько хотите. Сборы вас не касаются — это наша с Ермилычем забота.

— И моя также, — заявил Михаил.

За два с лишним месяца были собраны образцы растений, шкурки, много снимков. Нужно все заново переложить, прочно упаковать, построить крепкий плот, который бы выдержал и багаж и пассажиров.

А потом — вниз по Угре.

Работа закипела.

Николай Степаныч пересмотрел все коллекции, упаковал их заново для дальней дороги.

Ермилыч рубил сухарник для плота и сплавлял его вниз по реке, а Михаил ловил и выкатывал бревна на берег. Потом все трое принялись за сооружение «судна», которое должно было доставить их в Синегорье.

А Сергей, Дмитрий и Серко, освобожденные от работы, пользовались последними днями и бродили без конца. Хотелось покрепче запечатлеть в памяти все детали, всю необычайную обстановку северного леса.

— Как странно, однако, — говорил Сергей. — Посмотри, Дима, ведь, ничего как будто не изменилось, все те же знакомые и привычные места, а между тем у них сейчас совсем другое выражение — грустное, прощальное.

— Глупости, Сережка, — отвечал Дмитрий, — это просто твоя фантазия. Грустное выражение? Так, ведь, осень уже, желтеет лист, блекнет трава и сам ты грустишь. И нечего переносить на природу собственные настроения.

— Эх, ничего ты, Дима, не понимаешь! — досадливо морщится Сергей. — А вот мы с Серком это хорошо понимаем. Не правда ли, Серко?

Серко сочувственно помахал пушистым хвостом.

Вот место их старого лагеря.

Полосатый бурундук быстро соскользнул с крыши старого завальня, густо затканного паутиной. Около «лаборатории» поднимались блестящие, сочные листья мать-и-мачехи. Ветром снесло крышу «погреба», наполненного доверху дождевой водой.

А как было хорошо, когда они только что пришли сюда!

— Помнишь, Дима, какая была тогда чудесная ночь, как сказочно светила луна?

— Да ну тебя, Сережка, — рассердился Дмитрий, — что ты это, как на похоронах?

Серко громко залаял. На гибкой ветке качалась белка и шелушила шишку.

Сергей протянул к ней руку и крикнул:

— Прощай!

Белка перелетела на соседнее дерево, а вместо нее откликнулось отзывчатое эхо:

— А-а-ай!

Мягко, беззвучно ступают ноги по влажной земле. Роса сверкает бриллиантами на траве, на ветвях и тает, поднимаясь легким паром.

Небольшая полянка.

На ней рыжики — молодые, крепкие — выставили вдавленные шляпки среди серовато-зеленого оленьего мха.

— Ах, хороши! — наклонился к ним Сергей. — И как много! «Мост-мостом», как говорит Ермилыч. Давай-ка, Димка, срежем их, разведем костер, да зажарим, Хорошо?

— Идет. Это лучше твоей болтовни, — отвечал Дмитрий.

Серку все равно — костер, так костер. Он, как и его хозяин, в лесу всегда чувствует себя прекрасно. Не нужно большого огня, чтобы зажарить в собственном соку полтора десятка рыжиков. Ребята нанизывают их на тонкие прутки, круто солят и держат над жаром, медленно повертывая. Грибы шипят, капают на горячие угли маслянистым соком.

— Готово! — провозгласил Сергей, подражая Ермилычу. — Жаль, Серко, что ты не ешь грибов — замечательно вкусны.

Рыжики съедены. Ребята улеглись на полянке и смотрят на небо, где быстро плывут уже не летние, холодные облака.

— Да, будет о чем порассказать, когда вернемся домой. Можно даже написать что-нибудь для «Мира приключений» или какого-нибудь другого журнала, — мечтает Сергей. — Как думаешь, Дмитрий?

— Вот это — дело, — соглашается Дмитрий. — Материала у нас сколько угодно — и записи, и фотографии, и рисунки. Приедем — и обязательно сочиним коллективную повесть.

Возвращались они уже на закате солнца — усталые, проголодавшиеся.

— Ну, бродяги, — встретил их Николай Степаныч, — довольно гулять — завтра в путь. Посмотрите-ка, какой удивительный «корабль» мы без вас здесь соорудили.

Это был крепкий плот — из хорошей сухостойной ели, двухрядный, легкий, устойчивый и даже с навесом от дождя. На нем свободно могли разместиться и они сами и весь их багаж. На «корме» Ермилыч установил даже рулевое весло.

Еще с вечера все имущество было перенесено на плот и расставлено так, чтобы не получалось крена. Плот выдерживал полную нагрузку — вода просачивалась только сквозь нижние бревна, не задевая верхнего ряда.

Пещеру тщательно замуровали. Только очень внимательный глаз мог отыскать следы замаскированного входа.

Слабо потрескивала нодья. Тиха и безмолвна была ночь. Как будто затаившись, дебри с пристальным вниманием следили за последними шагами людей и нетерпеливо ждали их ухода. Даже одетая туманом река журчала тише обычного.

Ермилыч улегся на покой, прикрывшись своим толстым пиджаком. Остальные сидели молча, погруженные каждый в свои думы Где-то высо-ко — под звездами — звучит странная музыка — две-три ноты, напоминающие переливы флейты.

— Что это? спросил Сергей.

— Журавли, — высунув голову из-под пиджака, ответил Ермилыч. — Вишь, собираются в стаи. Скоро в теплые края полетят.

Утром, когда поднявшийся кверху туман золотистым облаком уплыл к югу, — быстрая Угра понесла плот с пассажирами к Синегорью.

Как будто кто-то оповестил об уходе людей. На закате солнца из леса вышла большая темнобурая лисица. Она смело подбежала к покинутой стоянке, обнюхала место, порылась немного в песке. Потом подошла к реке и подняв острую морду, хрипло залаяла.