Беззащитные гиганты

Глава двадцать четвертая

Для начала Томпсон решил отделаться от Барбары — уж очень она осточертела нам, долбя мордой жерди в своем стремлении всех прикончить. Отделаться от Барбары оказалось проще простого.

Рабочие выстроились в ряд вдоль длинной веревки, привязанной к распахнутой двери. Как только следопыты начали вынимать жерди там, где стойло Барбары прилегало к проходу, она совсем взбесилась и пошла дубасить жерди окровавленной мордой, вкладывая в каждый удар всю свою тысячу килограммов, что заметно облегчало работу следопытам. Чем шире становился просвет, тем сильнее она бесновалась — била жерди окровавленной мордой, взбивала пыль толстенными ногами и сверкала разъяренными глазами, желая протиснуться в щель и расправиться с клеткой, которая маячила перед ее взором. Но просвет был еще слишком узок, и Барбара, попятившись, снова шла в яростную атаку, упиваясь собственным бешенством, и следопыты вытащили еще одну жердь, и вот уже Барбара просунула в щель голову и плечи, однако широченные бока не пускали ее. Взревев от ярости, ибо страсть к убийству не находила удовлетворения, она уперлась передними ногами, выдернула голову из просвета, следопыты вытащили еще по одной жерди с каждой стороны, и Барбара, наклонив голову, с ревом бросилась вперед, так что все стойло зашаталось. Она билась и дергалась, протискиваясь в просвет, наконец, прорвалась и с ревом, в совершенном исступлении, ринулась на ненавистную клетку, чтобы изничтожить ее. Одним махом одолела короткий проход, спеша учинить расправу, и Томпсон крикнул: «Донса!» — и рабочие дружно натянули веревку и захлопнули дверь за Барбарой, и Томпсон тотчас затолкал в ушки болт. Все оказалось проще простого.

Барбара атаковала скошенную стенку клетки, но широкая окровавленная безрогая морда скользила вверх, и носорожиха, визжа от бессильной злобы, снова атаковала и скользила, атаковала и скользила, размазывая кровь, наконец, попыталась вскарабкаться по стенке вверх и дотянулась могучей окровавленной головой до вентиляционного отверстия в передней части клетки; после этого Барбара хотела попятиться для атакующего броска, но дверь была закрыта, и невозможно развернуться кругом, и она стала неистово брыкаться, дергаться, биться и реветь. Клетка качалась, трещала, тряслась и скрипела. Мы устроили перекур, выжидая, когда Барбара угомонится. Наконец, она умаялась, из клетки доносилось только громкое свистящее дыхание. Все брусья были вымазаны кровью. Томпсон наклонился в заднее вентиляционное отверстие, и не успела Барбара взбрыкнуть и взреветь, как он вонзил в нее здоровенный шприц с морфием, чтобы заглушить боль в раненой морде. После чего мы, обливаясь потом, крича и чертыхаясь, орудуя ватами и ломами, задвинули клетку Барбары в кузов грузовика.

Освалд повел себя совсем иначе. Он сопел и пыхтел и кидался на жерди, пока мы их вытаскивали, когда же путь был открыт, стал с величайшей осторожностью изучать обстановку. Обнюхал просвет и явно остался им недоволен. Мы замерли на верху ограды и смотрели на него, боясь пошевелиться, чтобы его не отвлечь. Настороженно обнюхивая просвет, он несколько раз подавался вперед с наклоненной головой, но тут же пятился обратно; наконец, фыркая и вздрагивая, вошел в проход, готовый в любую минуту отпрянуть назад, и начал изучать клетку. То подастся вперед, то отступит, то опять подастся вперед, издавая громкие, тревожные, фыркающие звуки и заглядывая внутрь клетки, и мы боялись шелохнуться. Он делал маленькие шажки огромными ногами, и могучие мышцы его были предельно напряжены, и весь он дрожал, готовый метнуться обратно. Вот уже наполовину в клетке, вот на три четверти, одни бедра торчат наружу, и Томпсон поднял руку, готовясь дать команду, и тут Освалд струсил. Рванулся назад, сопя и фыркая, озираясь ошалелыми глазами, и застрял в ненавистной ему двери. Дернулся и, визжа от ярости, вложил всю свою мощь в удар по стальной петле, так что клетка закачалась. После чего развернулся и протопал обратно по проходу в свое стойло.

— Ну, выходи, старый дурень.

Он сердито таращился на нас.

— Выходи, тебе говорят.

Он продолжал таращиться.

— Выходи же, тупица окаянный!

Освалд не трогался с места.

— Ясно, — сказал Томпсон. — Мешки!

Грэм Холл просунул мешок в переднее вентиляционное отверстие клетки, Томпсон свесил другой мешок в коридор перед выходом из стойла и покачал его.

— Эй, торо!

Натура носорога не могла стерпеть такого нахальства. Разъяренный Освалд пошел на врага, чтобы истребить его, с грохотом проскочил в проход, и Томпсон живо убрал свой мешок.

— Эй, торо! — крикнул Грэм Холл, помахивая мешком внутри клетки, и Освалд ураганом ворвался в клетку, чтобы растерзать мешок, и Томпсон скомандовал: «Давай!» — и рабочие, натянув веревки, захлопнули широкую дверь, и Томпсон молниеносно запер ее болтом.

— Олэ! — сказал он.

Настала очередь носорожихи с детенышем. Немало времени, сил и бранных слов потратили мы на них. Сперва надо было заарканить детеныша — процедура долгая и располагающая к сквернословию, потому что никто из нас не умел бросать аркан по-ковбойски. После многократных попыток — с проклятиями, ценными указаниями и контруказаниями — нам удалось все же накинуть петлю на шею детеныша. Затем мы открыли проход для носорожихи и принялись кричать и тыкать ее палками и дразнить мешком, но она не желала никуда идти без детеныша, а выводить их из стойла вместе мы не могли, потому что не было достаточно большой клетки, способной вместить обоих. Кончилось тем, что мы выстрелили в нее шприцем с М-99. Затем, не дожидаясь полного действия препарата, набросили на нее аркан и протянули конец веревки в освободившийся отсек Барбары, через отсек в проход, из прохода в клетку и через переднее вентиляционное отверстие наружу, где все дружно впряглись. Надо было протащить носорожиху через проход раньше, чем сработает М-99, и, хотя препарат заметно ослабил ее, нежелание двигаться с места осталось. Она уперлась в землю ножищами и тянула назад, хрипя и задыхаясь. Схваченная веревкой могучая шея вытянута, стонущая пасть раскрыта, ошалелые глаза рвутся из орбит… Это было все равно, что пытаться сдвинуть с места гору. Шаг за шагом, крича, чертыхаясь и обливаясь потом, тащили мы ее в клетку. И все это время детеныш бился на аркане, не желая расставаться с матерью. Потом наступила и его очередь. Он громко скулил, отбиваясь, и, когда мы наконец водворили его в клетку, стал отчаянно призывать родительницу.

После этого мы погрузили клетки на грузовики и прочно закрепили в кузовах. Караван взял курс на Гона-ре-Жоу: два грузовика и сопровождающий их «фольксваген».

Остальная часть отряда должна была позже в тот же день выехать в Мусусумойю. От Ньямасоты до Гона-ре-Жоу — тысяча с лишним километров, и нам предстояло покрыть это расстояние без остановок, потому что у носорогов в клетках не было воды.