Перекресток дорог.Книга 1

— Все сделаю, — ответил Шабуров, прощаясь с товарищем. — И сегодня же, как только поговорю на конспиративной квартире с товарищами, уеду в Армавир. Ведь со мною здесь сын, Васятка. Старается ни в чем не отставать от меня. Умный парень, честный.

Так расстались земляки в Одессе. Анпилов поплыл в Севастополь и повез различные сведения для военной организации РСДРП о делах в Одессе, Шабуров вечером направился поездом в Армавир.

С сыном Василием они прибыли в Армавир к самому началу разыгравшихся здесь событий.

………………………………………………………………

— Бросай рабо-о-оту-у! — горласто кричал кто-то на верхних решетках лесов строящегося здания. — Бросай, говорю! Бастуем, как договорились! Бросай и баста!

Разогнув спину, молодой сезонник Иван Каблуков недоуменно глянул на продолжавшего работать Трифона Бездомного, приземистого чернобородого крепыша в глубоком синем картузе с обломанным козырьком.

— Трифон, нам тоже нужно вместе с народом…

— Нам не с руки! — сердито дернул Трифон плечом. — Подвинь лучше ко мне ведро с глиной, мастерок подай. И кирпичи попроворнее. Понял? Нам надо зарабатывать, чтобы семьи кормить…

Ничего не поняв из слов свояка, Иван размашисто вытер жестким парусиновым фартуком испачканное глиной свое курносое скуластенькое лицо со светлыми крохотными усиками, подал Трифону лопаточку с изогнутой лебединой шейкой и короткой деревянной ручкой, подвинул ногою ведро, глубоко вздохнул: слово "забастовка" тревожило сердце еще неизведанными в жизни чувствами.

А Трифон, будто не слыша криков и тяжелого топота бегущих по сходням людей, продолжал работать, поторапливал Ивана. Мерно стучал его обушок молотка, вырастал участочек стены третьего этажа, зажимая с обеих сторон оконный проем.

— Да все уже ушли, ушли-и-и, — простонал Иван, закусывая губу.

— Па-а-алубку мне! — властно потребовал Трифон. — Чуешь, па-а-алубку?!

Встрепенувшись, Иван сунул Трифону коромысловидную доску и остаток кирпичей. А тот снова потребовал:

— Затеши кирпич на клин! Замкнем арку на века, тогда и шабаш, Денежки нам сполна заплатят…

Оглянувшись на запорошенные красной кирпичной пудрой доски, на острые шрапнелины битого кирпича-щебня, Иван развел руками:

— Кончился кирпич, свояк! Побежим лучше к людям!

— А ты не спеши на убыток лезть, — Трифон озадаченно покрутил щепоткой тугой черный ус, покосился исподлобья на соседний простенок, рыкнул: — Ломай, пока там не заклекло!

— Не буду чужой труд ломать! — почти заголосил Иван. — Не буду!

Трифон махнул на него рукой, сам выломал кирпич, стесал его грани на клин, замкнул арку над окном, присвистнул удовлетворенно и шагнул к Ивану.

Рука Трифона, тяжелая и широкая, легла на плечо окаменевшего от негодования свояка.

— Вот, Иван, и наша упряжка кончена. Не серчай. Забастовщикам все равно, а нам этот кирпич в самую стать…

Иван молча шагал за Трифоном по сходням.

Во дворе Трифон привычно завернул к умывальнику — длинному подвесному жестяному корыту с медными гвоздеподобными сосками, поддал пригоршнями сразу два соска.

Загремели они сильнее обычного, по корыту прокатился жестяной гул. Но на бугристые ладони с матовыми мозолями скатились лишь две капли воды из опустевшего корыта.

— Что же оно так, мать ее черт!

— Не лайся, Трифон! — крикнула сидящая на штабеле свежих сосновых досок артельная кухарка с пушистой рыжей кошкой на крутых коленях. — Вся водокачка бастует, я тоже бастую.

— Мужа тебе надо справного, чтобы за косы, срамотница такая! Иван, дай-ка Груньке леща в затылок!

— Э во на! — залилась Грунька зычным смехом. — Аль не видишь, стребальнул от тебя Иван.

Трифон быстро обернулся. Рядом с зияющей в заборе дырой желтеет, придавив бурьян, оторванная доска. "Не уберег Ивана, — с горечью подумал Трифон. Сгорбившись, он зашагал к бараку. — Не уберег, планида такая наступила".

Подбежав к вокзалу, Иван Каблуков увидел огромную толпу людей, наблюдавших атаку жандармов и полицейских на забастовочный паровоз Шабурова

Механик приспособил шланг к патрубку пароотвода и обстреливал нападавших жандармов шипящей струей белесого пара. Но неожиданно из-за паровоза вырвался казак на вороном коне. Он полоснул саблей по шлангу. Быстро разбухшее облако обожгло шею Шабурова. Он бросил обрывок шланга и, отбиваясь кулаками от жандармов, закричал сыну:

— Васятка, давай флаг!

Одернув на себе гимназическую курточку, Василий ловко высунул и закрепил на палке за окном паровозной будки алый флаг, закричал:

— Папк, беги к рабочим!

Бородатый жандарм со свиными синими глазками бросился по железной лесенке к флагу. Но Васятка ловким ударом ноги сбросил бородача на землю. Другому жандарму удалось хватить гимназиста за рукав и оторвать его. Но Васятка начал заливать жандарму глаза из масленки с длинным носком, звонко кричал:

— Папка-а-а, фараоны лезут!

— Чего глазеете?! — заругался Каблуков на толпу. — Поможем, ребята, кочегарам!

Глаза Каблукова метали молнии, белесые космы во все стороны торчали из-под кепки. Выломав балясину из ограды, он побежал к паровозу. Грохочущим тугим потоком хлынула за ним взволнованная толпа.

Крестьянские парни в холщовых рубахах и пестрядинных штанах, в пеньковых чунях и липовых лаптях мгновенно облапили жандармов, катались на них верхами среди рельсов и обмазанных мазутом горбатых шпал.

В несколько минут жандармы и полицейские были смяты, в панике удирали под задорный хохот победителей.

— Спасибо, ребята, за помощь! — благодарил сезонников Петр Иванович Шабуров.

— И от меня спасибо, — крикнул Васятка. — Разве бы мне одному удержаться перед фараонами. Курточку они мне изорвали…

— Наши одежи не лучше, — Каблуков дружески подмигнул на сезонников, которые со смехом и шутками размахивали лохмотьями порванных в схватке рубах и пиджаков. — Зато будут нас жандармы долго помнить.

— А как там в наших краях дела? — спрашивает Шабуров и называет свой поселок.

— Господи, да мы же земляки! — восклицает Каблуков. — Сколько раз приходилось мне бывать у родственников в этом поселке. А мы живем в Лукерьевке, если знаете. Хатенка наша недалеко от колодца, на падине…

— Как же земляков не знать, — серьезным тоном сказал Шабуров, но его прервал тревожный выкрик Васятки:

— Папк, конная полиция!

Шабуров, держась за поручень, со ступеньки железной лесенки вгляделся вдоль рельсов, потом обернулся к примолкнувшим сезонникам:

— Казаков очень много, и полицейских много, не справимся. Идите вы, ребята, балкой прямо к своим баракам, а мы уедем. Паровоз стоит под парами. Когда-нибудь увидимся.

— До свидания! — крикнул Каблуков, убегая последним. Потом, согнувшись у товарного состава, нырнул под вагон. В последний раз мелькнула парусом надутая ветром его белая рубаха, пыхнуло серое облачко пыли.

— Ну, Васятка, помогай шуровать! — скомандовал Шабуров. — Поехали!

Каратели, вырвавшись на пути, разочарованно осадили лошадей: забастовочный паровоз с грохотом катился в сторону Тихорецкой. Неспокойным рубиновым пламенем метался в широких облаках бурого дыма вскинутый Васяткой красный флаг.

6. СКАЖУ ПРАВДУ

На подъезде к Тихорецкой Петр Иванович разбудил задремавшего сына.

— Вот что, Васятка, если мы прорвемся до Ростова, то немедленно и без меня отправишься в Воронеж. Проведаешь мать в больнице, а потом — в гимназию пора. Не забыл, как мы с тобой договорились?

— Не забыл, — ответил Василий, настороженно посмотрел на отца.

— Вот и хорошо, что не забыл, — довольным тоном сказал Шабуров и высунулся через окно, чтобы наблюдать за местностью. Он наслаждался чистым воздухом и минутами пребывания с собой наедине. Под локтем вздрагивало. Привычный шум колес и пара, встречного воздуха заслонял уши. И вдруг тревожные мысли: "Примут или не примут? А вдруг наши не получили уведомления?"

Уловив глазами знакомую местность, бросил через плечо следившему за ним сыну:

— Ну, Василий, давай сигнал!

Василий обрадовался случаю, потянул за стремянку. Оглушительные переливы гудка качнули ночную темноту. "Откроют или не откроют семафор? — продолжал тревожиться Шабуров. — Это ведь признак — свои или чужие владеют станцией".

Наконец, вынырнул зеленый глаз, все увеличиваясь.

— Нас принимают! — радостно воскликнул Шабуров.

Через мгновение входной семафор остался позади. Мелькнула в отсвете фонаря головастая, как грачиное пугало, стрелка. Но в этот же миг стоявший у стрелки человек вскинул козырьковый фонарь над головой и взмахнул им кому-то в темноту. В ответ ему вспыхнул перед паровозом красный свет запрета. Шабуров инстинктивно оглянулся на входной семафор: там тоже горел красный свет, как воспаленный глаз.

— Отец, солдаты! — глуховатым от волнения голосом крикнул Василий. И кочегары выдохнули тоже: — Нас обманули, мы в засаде!

Остановив паровоз, Шабуров сказал находящимся в будке и показав на цепь бегущих солдат с винтовками:

— Запритесь здесь, я один выйду к ним. Значит, Дадалов успел что-то сообщить обо мне…

Солдаты мгновенно окружили Шабурова. Двое хотели броситься к будке паровоза, но толстенький унтер крикнул:

— Отставить! Ложись в цепь, паровоз взять под прицел!

Солдаты повалились на насыпь, поставив рядом с собою фонари. Звучно залязгали затворы винтовок.

— Я скоро вернусь! — крикнул Шабуров, которого солдаты повели в сторону вокзала.

В кабинете начальника станции Шабуров увидел пехотного капитана с тонкими тараканьими усами. Рядом суетился невысокий господин в поношенном фетровом котелке и черном осеннем пальто. "Котелок" внезапно бросился к Шабурову с радостным восклицанием:

— Наконец-то, Петр Иванович, приехали! — и тут же обернулся к капитану с пояснением: — Имейте в виду, ваше благородие, машинист Шабуров очень полезен в нашем коммерческом деле. Часто он выручал меня с перевозками изделий чугунолитейного завода господина Шмидта, а также партий ставропольской муки… А меня, Петр Иванович, разве не узнаете?

— Узнаю, — буркнул Шабуров и тут же подумал: "А не удастся ли с помощью этого маклера отделаться от ареста?". — Что у вас тут за беда приключилась, что вызвали меня с такой срочностью?

— Понимаете, машинисты разбежались, а мне позарез нужно муку в Ростов доставить…

— Это можно, — спокойным тоном ответил Шабуров. — Наберем воды, двинем. Да вот только недоумение у меня: зачем конвой у паровоза?

— Снимем конвой, — весело сказал маклер и многозначительно подмигнул капитану. Тот встряхнул головой, проскрипел:

— Унтер, снять конвой!

— Так вы, Петр Иванович, попроворнее, — напутствовал маклер. — Идите. Мы тут документы подготовим.

Сопровождавший Шабурова унтер притворился глухим, не ответил ни на один из вопросов механика. Но сам Шабуров внимательно наблюдал и думал: "О какой же муке говорят, если, замечаю я, в теплушках солдаты? Не иначе, каратели!".