Перекресток дорог.Книга 1

Получив от одного из врачей, участвующих в подпольном революционном движении, справку о приступе болезни и необходимости больничного лечения в течение месяца в Ставрополе, Макеев предъявил эту справку властям, почему и сумел беспрепятственно находиться в городе. Днем лежал на больничной койке, обдумывая плана дальнейших действий, ночью действовал (посещал рабочие группы, печатал или писал листовки, готовил рабочих к забастовкам). Он и его товарищи-ставропольцы организовали и провели забастовку рабочих типографии Тимофеева и Берга, где в это же время были отпечатаны социал-демократические листовки.

На этот раз, выполняя просьбу "Нины Николаевны", Макеев прибыл в Ставрополь под благовидным предлогом принять участие в разрешенном властями легальном диспуте священников-миссионеров и старообрядцев. При нем даже было письмо, подписанное членами созданного им легального общества взаимопомощи учителей, с просьбой "дать возможность представителю общества приобщиться к мудрости христианских проповедей, дабы полезнее использовать оную в школьном воспитании детей". А что "Нина Николаевна" просила использовать диспут, о котором было известно на всем юге страны, в революционных целях, так об этом полиция не знала: Макеев сжег письмо Нины Николаевны.

Ставропольские власти, с ведома столичных властей, рассчитывали, что с помощью таких религиозных диспутов им удастся отвлечь народ от политической борьбы. Вот в чем был секрет, что диспут разрешили и даже широко о нем афишировали.

На деле же, открывшись 7 июня 1905 года, этот религиозный диспут, поскольку в нем участвовали несколько человек из числа нелегальных социал-демократов из числа друзей Макеева, превратился в революционный митинг.

Макеев и его товарищи в своих высказываниях нанесли удар и по проповедям священников-миссионеров и по проповеди старообрядцев, подчеркнули, что народные беды начинались и продолжаются там и тогда, где и когда возникнет материальное и правовое неравенство, эксплуатация бедноты богатыми. Религия же во всех случаях оказывается на стороне богатых и отвлекает трудящихся от борьбы своими обещаниями загробных благ.

В митинге участвовали сотни ставропольцев. Были тут и секретные сотрудники. Они доложили губернатору, что возможен поход народа прямо с диспута к оружейным складам и к началу восстания.

И тогда перепуганный губернатор послал отряд солдат с приказом разогнать диспутантов. Люди дали отпор солдатам, забросав их камнями. Солдаты открыли винтовочный огонь. Было убито 14 человек, ранено 70 человек. Тротуар и бульвар возле городской думы обагрились кровью народа. А деятели "Мещанской управы" не протестовали, а лишь устроили богослужение и благодарили бога за "очищение Ставрополя от иродовщины и антихриста…" А ведь именно после Ставропольских событий, через неделю вспыхнуло восстание на броненосце "Потемкин". И вот революционная буря, восстание на броненосце "Потемкин", бурные события на Северном Кавказе и в Причерноморье держали в страхе и ставропольские власти.

Жандармы решили направить свои удары по наиболее честным и решительным представителям народных масс. В станице Баталпашинской они арестовали Макеева за участие в ставропольском религиозном диспуте.

Казаки станицы настолько возмутились этим арестом уважаемого ими человека и так пригрозили "расчихвостить жандармские морды", что последние были вынуждены освободить Макеева из-под ареста.

Но тут же Макеев получил записку, в которой черносотенцы пригрозили уничтожить его и семью предстоящей ночью.

Поставив в известность об этой записке всех своих учеников и их родителей, Макеев приготовился сражаться до смерти. Положив на подоконник несколько ручных гранат и зарядив имевшиеся у него два пистолета, он не ложился спать в эту ночь.

Сидя у окна своей комнаты, вспоминал прошлое, обдумывал настоящее, мечтал, если останется живым в схватке с черносотенцами, о будущем.

И он взглянул на себя со стороны, используя память и воображение. Будто только вот вчера это было. Невысокий широкоплечий парень, хмуря чернобровое лицо, шагал босыми ногами по длинной улице Россоши Воронежской губернии. Мягкая, перетертая тележными колесами, пыль курилась под ногами.

— Эй, дубина! — окликнул парня из-за калитки дьякон Василий. В широкорукавой черной рясе и с костыликом в руках, он развел крутые плечи и захихикал. — Ха-ха-ха! Куда же теперь, дубина? Повинись, прими покаяние, мы с батюшкой тогда уговорим отца, чтобы простил тебя за вольнодумство и непочтение к церкви Божией, к духовным лицам. А то ведь никто и нигде не примет тебя, изгнанного из отчего дома…

Парень (а это был сам шестнадцатилетний Александр Гордеевич Макеев) не ответил дьякону. Даже не взглянул на него, молча шел на воронежский большак…

— Э-э-эх, давно это было, — вздохнул Макеев, попробовал рукою гранаты на подоконнике, ощупал пистолеты в карманах. — Ничего я тогда не испугался, не испугаюсь и теперь. Если нападут черносотенцы, заплатят они за мою жизнь многими своими жизнями. А если останусь живым, то перетерплю все каторги и тюрьмы, но дождусь победы. Я верю в победу!

Мысли Макеева были прерваны гулом набата. Это церковный сторож, как ему приказали черносотенцы, дал сигнал к нападению на крамольника. С криками и воем толпа черносотенцев напала на квартиру Макеева.

Грохот стрельбы, звон разбитых стекол, плач детей и полыхание факелов, пучков соломы, подожженных черносотенцами и бросаемых в комнату через вышибленные оконные рамы, чтобы сжечь хату — это была ночь ужаса.

Казалось, что вот-вот черносотенцы ворвутся. Расправятся с Макеевым и его семьей, как и угрожали в записке.

Но послышались многие голоса казаков и казачек, чьи дети учились в школе и слушали уроки Александра Гордеевича. Были здесь и сами ребятишки, по просьбе которых родители пошли защитить учителя.

Стрельба из ружей по черносотенцам заставила последних удирать подальше от квартиры Макеева. Он и его семья остались живы. Вбежал в квартиру казак Иван Котляров, обнял Макеева и сказал:

— Мы еще поживем, мы еще одолеем всяких сволочей по всей Руси! Посмотри, скольких казаков из бедняцкой части привел я сюда…

Макеев поблагодарил станичников за свое спасение и за их доброту, призвал всегда защищать правое дело. И он сам продолжал революционную работу. Но в январе 1906 года Макеев был в пятый раз арестован и осужден на три года тюрьмы. В обвинительных материалах указывалось, что он и его сподвижник — Иван Котляров выступали против царя-батюшки, имели склады марксистской литературы.

Из тюрьмы удалось Макееву переправить письмо Нине Николаевне в Севастополь. И он писал: "Тюрьма не сломит нашего революционного духа. "Россошанец", как и вы, верит в нашу победу"

5. ЗЕМЛЯКИ

Недавно отгремело потемкинское восстание. И наступило кажущееся затишье, которое бывает перед ураганом. Светло-голубое небо и заигравшее нежными бликами и ленивыми всплесками зеленоватой воды море дышало, казалось, покоем.

В это утро с бульвара Пушкина в Одессе открывался величественный вид на гавань с лесом мачт и труб кораблей, с задумчивым маяком, за которым мелькали и качались белые паруса.

По Ришельевской лестнице возвращались из порта на бульвар земляки-старооскольцы. Они — механик паровоза Шабуров и его друг Анпилов в матросской форме — встретились еще ночью на тайном совещании в Усатовской больнице. Там конспираторы обсуждали планы помощи арестованным по делу "Потемкина" — о сборе денег, изготовлении для товарищей паспортов для бегства за границу, о создании новых явочных квартир и о всем другом, без чего не может жить и действовать формируемая армия революции.

Предупрежденные о готовящемся нападении конной полиции, участники совещания незаметно разошлись по разным местам. А ведь поговорить им надо было еще о многом.

— Может быть, на бульваре нам безопаснее? — сказал Анпилов, когда закончил свой рассказ о событиях в севастопольской крепостной церкви и о своем участии в восстании артиллеристов крепости в начале июня 1905 года.

— Почему безопаснее? — усомнился Шабуров. — Полиция и ее агенты везде и в любую минуту могут появиться… — Он толкнул товарища локтем, тихо шепнул: — Не оглядывайся, Костя, за нами, кажется, хвост.

Теперь и Константин слышал за спиною чьи-то шаркающие шаги.

Он шепнул:

— Давай, Петро, шмыгнем куда-то… Там вон калитка открыта…

— Поздно, — возразил Шабуров шепотом. — Теперь надо сыграть в кошку-мышку. — Он взял Костю под руку и вместе они шагнули к стоящей у входа на бульвар старинной пушке. Чугунный ржавый ствол ее, придавив своей тяжестью серый дубовый лафет на гранитном постаменте, уныло глядел на море черным круглым глазом губастого жерла. — Притворимся ротозеями, Костя. Голос у тебя звучный, вот и читай во все горло надпись на памятной доске.

Раскатисто, зычно начал чтение Константин Анпилов:

"30 апреля 1854 года английский фрегат "Тигр", затопленный снарядом русской артиллерии у берегов Среднего фонтана, взорвался и затонул. Пушка с прочей артиллерией поднята с морского дна в мае 1854 года…"

Незнакомец настороженно остановился неподалеку. Анпилов, скосив глаза, узнал этого тонкого черноволосого человека с круглыми черными очками на сухощавом остром носу.

Шепнул Шабурову:

— Пришлось мне весною побегать от этого шпика, Дадалова. Под слепого маскируется, даже костылик выбрасывает впереди себя, когда идет по улице…

— Не отвлекайся, — огрызнулся Шабуров, не поворачивая головы. — Ты читай и читай…

Они зашли с другой стороны исторического памятника, зачитали сразу в два голоса:

"Вес пушки — 250 пудов. Вес ее бомбы — два пуда шестнадцать фунтов".

— Увесисто, — с притворным удивлением сказал Шабуров. — Увесисто!

— Да что ты, земляк?! — возразил Анпилов. — На наших кораблях сейчас такие пушки и снаряды, что этот аглицкий инструмент во внуки им не годится. Ей-богу!

— Вы это зачем военными сведениями интересуетесь? — шагнув поближе, сердито спросил Дадалов шепелявым голосом. — И кто вы есть такие?

— Земляки мы, — спокойно ответил Анпилов. — Я вон с того корабля, а мой земляк — механик паровоза. Повстречались, пушкой аглицкой заинтересовались. От русского снаряда затонула вместе с "Тигром".

Шпик рванул с носа очки. В его карих глазах мелькнула досада.

— Вы, земляки, проходите-ка, пока не задержал. Времени у меня мало, есть другие дела, а то…

— Спасибо на добром слове! — земляки поклонились Дадалову. — Мы сейчас же уйдем отсюда. Пропади она пропадом эта пушка…

Дадалов, постукивая палочкой, быстро зашагал к желтому зданию городской управы. Оглянулся уже от ворот и погрозил землякам костыликом.

Когда Дадалов скрылся в здании, Константин Анпилов сказал:

— Эта тварюга будет через щелочку наблюдать за нами, так что нам сегодня уже ни о чем не придется поговорить. И провожать меня, Петр Иванович, не надо. Но обязательно предупреди товарищей об этом шпике. Не даром он шатается с утра по городу. Значит, дело есть у жандармерии, если этого ужа притащили из Севастополя, как раньше жандармы притащили из Одессы в Севастополь и устроили было рабочим в порту своего агента-провокатора Шаевича. Мы там его распознали, чуть не убили… Пусть последят ребята за Дадаловым…