Плохая терапия. Почему дети не взрослеют

Энди Томсон, психиатр из Университета Вирджинии, в интервью New York Times привел анекдот из своей клинической практики. "Я помню одну пациентку, которая пришла и сказала, что ей нужно снизить дозировку. Я спросил ее, работают ли антидепрессанты, и она сказала то, что я никогда не забуду", - говорит Томсон. "Да, они отлично работают", - сказала она мне. Я чувствую себя намного лучше. Но я все еще замужем за тем же сукиным сыном-алкоголиком. Просто теперь он стал терпимым".

Иными словами, антидепрессанты иногда превращают кратковременную острую боль в хроническую с низкой интенсивностью. "Если вы даете [подросткам] лекарства от тревоги - а я бы сказал, что это можно распространить и на депрессию, - если вы смягчаете эти симптомы, вы нарушаете естественные адаптивные ресурсы человеческого существа, которые развивались веками", - говорит Монро.

Не всякая тревога приводит к тревожному расстройству. Не все приступы депрессии являются депрессивным расстройством. Каждый из них, каким бы болезненным он ни был, может принести пользу, помогая нам быстрее реагировать, четче запоминать или даже глубже осмысливать свою жизнь.

В своей спорной, но весьма интригующей гипотезе Томсон и эволюционный психолог Пол Эндрюс утверждают, что депрессия может даже стимулировать более глубокую форму аналитического мышления, известную как мышление второго типа. Известный симптом депрессии - отказ от социальной активности - может быть способом эволюции ограничить отвлекающие факторы, чтобы вы могли беспрепятственно размышлять над своей проблемой. Не случайно глубоким моральным прозрениям Черчилля и Линкольна предшествовали периоды депрессии, сказал мне Эндрюс. "Функция депрессивного настроения заключается в том, чтобы использовать мышление второго типа, чтобы попытаться помочь вам проанализировать и, надеюсь, решить ваши проблемы", - сказал он.

Если молодые люди считают свои плохие чувства патологией по своей сути, они будут обращаться к наркотикам, чтобы получить облегчение, сказал мне Нессе. Если же они воспринимают плохие чувства как естественное следствие ситуации, они могут быть более вдохновлены на перемены. Выйдя из разрушительных отношений или отправившись на новую работу, они могут почувствовать не только облегчение, но и обоснованную гордость. И у них появится основа для веры в то, что в следующий раз, когда дела пойдут наперекосяк, они тоже смогут изменить ситуацию к лучшему.

Мелани: Доктор посадил нашего одиннадцатилетнего ребенка на антидепрессанты (у него не было идей)

Мелани много лет переживала из-за своего "очень чувствительного ребенка" Дилана. Ей нравилось водить его в парк с другими детьми из его дошкольного класса, но когда он закатил истерику и отказался идти, она отказалась от этого занятия. Когда он жаловался, что другие мальчики в его классе слишком грубые, она отстраняла его, чтобы он мог пообщаться с более мягкой когортой. Когда он пожаловался, что поездка на машине в гости к двоюродным братьям слишком долгая, она прекратила эти поездки.

Мелани отвела своего дошкольника к психотерапевту, чтобы выяснить, почему он не любит школу. Терапевт решил, что с Диланом все в порядке, но продолжал наблюдать за ребенком до тех пор, пока это оплачивала страховка. Дилану нравилось дополнительное внимание.

Взлеты и падения Дилана мучили Мелани. Он внезапно проявлял большой интерес к какому-либо виду спорта, терял его, а затем вновь обретал без предупреждения. "Он проходит через эти фазы, когда он на подъеме. И поэтому я всегда думала, нет ли у него какого-то химического дисбаланса, вы знаете, с депрессией. Потому что иногда он был на подъеме, счастлив и готов пробовать и идти вперед. А иногда он был таким: "Нет, нет, неважно". "

Когда Дилан пожаловался, что учитель обращается к нему на уроке, это его нервирует, Мелани попросила учителя перестать обращаться к нему. Учительница согласилась.

В четвертом классе у Дилана начались приступы паники на уроках. Если он затруднялся с решением математической задачи, он плакал. "Он не любит ничего делать, если у него что-то не получается", - сказала мне Мелани. "Он не может смириться с ощущением, что у него что-то не получилось или он провалился. Даже если это никого не волнует".

В День благодарения 2021 года, когда Дилану было одиннадцать лет, он разбудил родителей на рассвете, крича от боли в животе. "Все его лицо - знаете, столько боли. У него был понос и рвота одновременно, и мы были очень напуганы". В течение четырех месяцев они водили его по разным врачам. Мелани не просто отменила День благодарения - она вообще перестала оставлять его одного. Мелани и ее муж перестали ходить на свидания.

Но ни один гастроэнтеролог не смог найти у него ничего плохого. Наконец, не зная, что еще предпринять, один из врачей назначил Дилану антидепрессант Lexapro. Помогает ли он? Мелани не была уверена.

"Должна сказать, что материнство надирает мне задницу", - сказала мне Мелани.

Это стало типичной историей, которую я слышал от родителей: Их ребенок невнимателен в классе, беспокойный, странный, непокорный или вообще несчастный. Первый поход к нейропсихологу показал, что он "в пределах нормы". Нейропсихолог изучает симптомы ребенка, наблюдает за ним, обращается к своему обширному диагностическому инструментарию и отказывается признать ребенка неполноценным.

Но потом ребенок дерется с другим ребенком в школе, или учительница жалуется, что он отвлекает на уроках, или просто не делает то, что она просит. Но что с ним не так? Эта часть остается неясной. Педиатр спасает положение, назначая психиатрические препараты.

Этим родителям казалось, что их заставили ехать по шоссе в машине без лобового стекла, и случайные обломки постоянно били им в лицо. Новые диагнозы, новые объяснения, новые лекарства, новые методы лечения. Они были несчастны, и не только до тех пор, пока не начали давать своим детям психиатрические препараты, - после этого тоже. Они сжимали в кулаки родительские обязанности, ожидая появления новых побочных эффектов лекарств: бессонницы, перепадов настроения, увеличения веса, неглубоких объятий.

Вопрос приходил к ним в постель каждую ночь, как ребенок, который отказывается спать: Почему никто не может это исправить?

Лекарства как альтернатива дисциплине

Мы не хотели заключать наших детей в химическую смирительную рубашку. Мы не собирались проводить дни, придумывая манипулятивные способы прикрыть их в случае неудачи (умоляя учителей по электронной почте простить пропущенные задания; умоляя тренеров взять их в команды, в которые они не попали; отправляя неясные судебные иски директору, если тренер не проявлял немедленной заботы). Мы не гордимся тем, что тайком просовывали в их рюкзаки AirTag или отслеживали их перемещения в приложении на нашем телефоне; мы просто не верили в рассудительность тех, кого воспитывали. Мы знаем, что дети лучше всего проявляют себя, когда им дают немного самостоятельности. Мы просто не могли доверить им это. Наше гарантированное высокое уважение, от которого мы никогда не отказывались, не могло вдохновить их на лучшее поведение.

Терапевтическое воспитание казалось более мягким в данный момент и более добрым по отношению к отдельному ребенку. Но стоило сделать шаг назад, и картина менялась, появлялись новые персонажи. Ребенок, который бил других детей и никогда не подвергался наказанию, продолжал это делать, пока его не вылечили. Ребенок, который не мог уделять внимание, потому что каждое утро приклеивался к интерактивному экрану, - она отвлекала других учеников в классе. Ее мы тоже лечили.

"Облегчение" - именно это слово чаще всего произносят нежные родители, когда педиатр наконец-то ставит им диагноз и выписывает рецепт: Мы испытали огромное облегчение, узнав, что с ним не так, говорили мне многие родители.

Но потом потребовалась корректировка лекарств. Бывают непредвиденные побочные эффекты. Добавление второго препарата ослабляло побочный эффект первого. В следующий момент мы поняли, что растим подростков на двух, четырех, десяти различных психиатрических препаратах.

Улыбка

На полпути моего очень долгого ночного интервью с Офиром через Zoom я уловил нечто похожее на улыбку. Всякий раз, когда он вспоминал, что Мааян сказал или сделал что-то, что показалось ему похожим на СДВГ, улыбка мелькала на моем мониторе, как птица, взлетающая на крыло.

Офир рассказала мне обо всем, что отличает Мааяна: о том, как Мааян любит смешивать мороженое с мягким сыром, как грубо он загружает тарелки в посудомоечную машину. Офир убеждал меня посмотреть видео, где Мааян проявляет креативность, причудливость или миловидность. Он явно был в восторге от этого ребенка. И тогда я поняла: Я не наблюдала этого ни от одного американского родителя, у которого я брала интервью, чьи дети были с различными диагнозами и медикаментами. Ни от одного.

В каждом из них чувствовалась усталость и изнеможение человека, который не спал несколько дней. Они много раз признавались в любви к ребенку, но это была тяжелая, измученная любовь. Они упоминали о небрежных объятиях и вялости, о постоянной корректировке лекарств и мучительном ожидании появления новых побочных эффектов. Их голоса звучали ровно. Если прислушаться к их интонациям, то наиболее отчетливо чувствовалось поражение.

Яков Офир, игнорируя советы авторитетных экспертов в своей профессии, любил своего ребенка таким, какой он есть. Давая ему гораздо больше правил, структуры и обязанностей, чем многие современные эксперты считают целесообразным.

Офир перечислил все обязанности, от стирки до садоводства, которые они с женой поручили Мааяну, чтобы побороть небрежность, присущую определенному типу мальчиков. Офир хотел, чтобы я знал, что этот ребенок не совсем аккуратен. "Он не самый организованный. Он вообще не организован. И только на прошлой неделе он потерял свои новые сандалии, которые мы ему только что купили. А вы знаете, сколько рубашек и сандалий? Это очень дорого - растить такого ребенка".

Забавно, что он об этом упомянул.

Мои сыновья-близнецы одного возраста за год потеряли в школе восемь толстовок. Восемь. А поскольку это был 2021 год, бушевала пандемия и любой взрослый мог стать тифозной Мэри, меня не пустили в школу, чтобы я покопалась в найденных вещах в надежде найти их.

Но хотя Офир явно видел много возможностей для совершенствования, он не считал своего сына инвалидом. Он не собирался снижать свои стандарты и для Мааяна. "Он ходит только в туфлях, а не в сандалиях, хотя здесь очень жарко", - сказал мне Офир. "Пока мы не вернем эти сандалии, мы не купим новые".

Меня поразило, что многие родители, которых я встречал, отдав жизнь своих детей на откуп психиатрии, похоже, больше не радовались своим детям. Офир не только любил, но и безумно наслаждался своим ребенком. Ему было все равно, что скажут учителя Мааяна. (Это был его сын, и Офир был без ума от него, как и он сам.

Мы потеряли это где-то по пути: чувство, что эти дети, которых мы растим, - наши. Наша ответственность и наша привилегия. Мы не подчиненные школьного психолога, педиатра или учителя наших детей. Мы важнее их всех вместе взятых - в том, что касается наших детей. Мы дали нашим детям жизнь, мы поддерживаем ее, и именно мы несем прямые эмоциональные последствия того, как сложится эта жизнь. Пришло время вести себя соответствующим образом.