Изменение ума. Заметки о прошлом, настоящем и будущем русского государства

Вопрос о том, насколько всё это относится к внутренней политике нашей страны, сложнее, ведь в православной стране, на первый взгляд, глубинный фундамент общества составляют ценности именно христианские. Но, на самом деле, опора на «традиционные духовно-нравственные ценности» внутри нашей страны – это тоже опора не на прямые и чёткие христианские догматы, не на подлинную национальную религию, а на язычество, на коллективное бессознательное, на очень размытое народное православие, смешанное к тому же с коммунистической идеологией и нехристианскими религиями. Впрочем, последнего элемента рассмотренный президентский указ № 809 и не скрывает:

Христианство, ислам, буддизм, иудаизм и другие религии, являющиеся неотъемлемой частью российского исторического и духовного наследия, оказали значительное влияние на формирование традиционных ценностей, общих для верующих и неверующих граждан… (п. 6).

Признаться, меня больше всего пугает словосочетание «и другие религии»: в этом почти исчерпывающем перечне традиционных российских религий не хватает, пожалуй, только шаманизма. Это доведённая до полного абсурда политкорректность и кризис веры в универсальность христианства, его способность направлять жизнь всего человечества. Всё это, несомненно, закономерный итог безбожного двадцатого века, но и настоящая духовная катастрофа для православной страны. Как представляется, коммунизм был всё же ближе к христианству, чем концепция традиционных духовно-нравственных ценностей; по крайней мере, тогда мы имели ясную и чёткую идеологию, не подменявшую понятия и называвшую вещи своими именами.

Подводя итог данному разбору стоит отметить последний существенный момент: рассмотренная концепция не содержит в себе каких бы то ни было высоких идеалов. В чём польза ценностей патриотизма и служения Отечеству? И звери умирают, защищая свою нору, но человек призван не к этому. Перечисленные в указе консервативные принципы призваны воспрепятствовать обществу пойти «назад и вниз», провалится в первобытный хаос, но уже более двух тысяч лет назад античные философы понимали, что для того, чтобы человеку не пасть в преисподнюю, ему нужно не стоять на месте и беречь себя от падения, а идти в противоположном от преисподней направлении. Да и само христианство учит не столько о том, кто человек есть, сколько о том, кем человеку нужно стать. Однако «становиться» – значит иметь перед собой цель, но «традиционные ценности» не задают направление движения, не задают цели, а значит они не имеют смысла.

* * *

Всё более нарастающий пессимизм, ощущение наступающих отовсюду опасностей буквально пронизывает всю риторику верховной власти, а вслед за этим постепенно и всю нашу жизнь. Особенно это было заметно в период пандемии коронавирусной инфекции. Стоит привести в этом контексте несколько цитат из послания президента России Федеральному Собранию, озвученного в апреле 2021 года, когда пик эпидемии давно уже был пройден:

…столкнулись с новой, неизвестной и чрезвычайно опасной инфекцией.

Число заболевших, которым требовалась срочная госпитализация, постоянно росло. …Многие больницы были переполнены, сообщали о реальной угрозе нехватки кислорода…

Эпидемия наступала.

Граждане, общество, государство действовали ответственно и солидарно.

…коронавирус пока ещё не побеждён окончательно, остаётся прямой угрозой… Нам нужно сейчас держать под контролем все рубежи, призванные затормозить распространение вируса: и по контуру внешних границ, и внутри нашей страны.

…нельзя терять бдительность.

Только так мы заблокируем смертельно опасную эпидемию 30 .

Я не отрицаю важности борьбы с коронавирусом, но всё же это не выступление главы государства, а хроника боевых действий, это настоящие сводки с передовой. В принципе, президент этого и не скрывает: он сам употребляет в речи слово «передовая». Безусловно, в тот период всем нам пришлось нелегко, но всё же это не повод ни отчаиваться, ни нагнетать и так непростую ситуацию в нашей стране. Такая боязнь федеральной власти нынешних и предстоящих бедствий, постоянная бравада способностью преодолевать эти вызовы есть не более чем попытка скрыть свою неуверенность в будущем, ощущение всё более нарастающей абсурдности окружающего мира, подсознательное ожидание того, что скоро количество бедствий превысит человеческие возможности по сдерживанию хаоса. Мы не можем выделить в окружающей нас бессмысленности и бессистемности постмодерна действительно важные вещи, а оттого не понимаем, что делать и куда стремиться. Мы ждём со дня на день конца света не потому, что видим несомненные признаки его скорого наступления, а потому, что не находим в себе силы духа и твёрдой веры, чтобы противостоять окружающему нас хаосу и абсурду.

И всё же я не верю в пандемию. Не верю в необходимость и адекватность принимавшихся мер. Не верю не потому, что не видел по телевизору сводок об убитых и раненых, не потому, что мне не показали заполненных больничных коек и верениц карет скорой помощи, но потому, что твёрдо знаю: в современном обществе нет достаточного количества здравого смысла и прочной системы ценностей для того, чтобы выстроить грамотное отношение к этой проблеме. Наверно, именно нарочитая агрессивность борьбы нашей власти с инфекцией, вызывала ощущение некой нереальности всего происходящего в стране, того, что перед нами какая-то нелепость, телевизионное шоу, которое почему-то слишком затянулось. Пандемия произвела впечатление общественной истерики, напомнила евангельские строки о том, что «люди будут издыхать от страха и ожидания бедствий»31, но во всём этом было настолько мало смысла, что до сих пор не верится в то, что всё это было по-настоящему.

Ситуация с коронавирусом отчётливо показала, что сама жизнь человека – наивысшая ценность для нынешней российской власти. Но факт того, что человек жив – это ещё не всё, ведь его жизнь должно что-то наполнять. Как кажется, у нас сегодня совершенно отсутствует представление о том, что человек – очень сложное душевное и духовное существо. При принятии решений, отражающихся на миллионах граждан страны, не нужно поддаваться страхам, необходимо осторожно искать баланс, отражающий всю глубину человеческой природы. Оторвать человека от общества, разорвать все социальные связи, разделить народ на несколько миллионов несвязанных друг с другом частей без всякой веской на то причины – это апофеоз мышления постмодерна.

Наверное, многие читатели со мной не согласятся в негативной оценке действий властей по борьбе с коронавирусной инфекцией, особенно те, кто на собственном опыте и опыте близких людей столкнулись с этой болезнью, но всё же я убеждён в том, что президентская политика, как и процитированное выше его выступление, есть скорее плохо скрываемая паника, чем взвешенный подход к управлению страной. Но в этом не столько вина лично В. В. Путина, сколько проявление реальных перемен, произошедших в российском обществе за последнее время, лучше всего заметных в отношении к здоровью и жизни человека. Человеческое пребывание в этом мире и так скоротечно, и его исход в любом случае один и тот же. Я убеждён в том, что жизнь человека – это не традиционная российская духовно-нравственная ценность, как бы нас не убеждал в этом президентский указ, наоборот, такое трепетное отношение к ней появилось в нашем менталитете недавно, буквально несколько лет назад, и мы тысячелетиями относились ко всему этому гораздо проще. Речь идёт не о том, что мы были готовы убивать друг друга и самих себя, а о том, что мы не мыслили об этом в таком ключе. В нынешней назойливой заботе о себе и друг о друге есть что-то скорее биологическое, животное, а не человеческое. Это свидетельство полного духовного упадка, религиозного кризиса, а не гуманизм и цивилизация. Это не человеческая эволюция, а человеческая деградация. Дело здесь не в том, что в двадцатом веке мы столкнулись с несколькими поистине страшными демографическими катастрофами, последствия которых переживаем до сих пор, как и не в том, что мы с западным гуманизмом переняли трепетное отношение к близким – скорее дело в том, что мы полностью потеряли представление о ценностной шкале этого мира. Мы всецело сосредоточились на показателях прироста населения и продолжительности жизни, забыв, что этим жизнь общества не ограничивается. Сегодня мы тратим огромное количество сил и средств на то, чтобы сохранить жизнь тяжело больному ребёнку-инвалиду, но зачем мы так поступаем? Зачем мы обрекаем его на убогую жизнь, зачем мешаем отправится прямой дорогой в рай? Что мешает нам родить ещё с десяток точно таких же, но уже здоровых детей? Но сегодня мы не верим в рай, мы не верим в то, что есть что-то выше и прекраснее, чем простой факт биологического существования. И даже если мы в глубине души понимаем неправоту такой точки зрения, то нам часто недостаёт силы духа противостоять логике общественной деградации. Но дело не только в вере в загробную жизнь: мы и здесь, на земле, раньше мыслили иными категориями. В прошлом веке мы тысячами убивали друг друга и шли голой грудью на немецкие танки не потому, что были глупцами и безумцами, а потому, что верили в то, что есть ценности превыше человеческой жизни. Количество русских жертв в прошлом веке – это не столько выражение уровня ненависти людей друг к другу, сколько степень веры людей в свою правоту и стремление отстаивать действительно важные вещи. Вопрос о том, насколько верна или ошибочна такая позиция, стоит отдельного рассмотрения, но наша нынешняя уверенность в том, что нет ничего важнее человеческой жизни – совершенно точно полный вздор. Разумеется, не нужно убивать других, тем более массово, но и излишне дорожить собственной жизнью и жизнью других тоже не стоит. Жизнь, которая проходит в постоянном страхе, не стоит того, чтобы её прожить.

Другой аспект «эпопеи» с пандемией коронавируса состоит в отношении нашей власти к собственным гражданам. Деятельность государства по ограничению распространения инфекции, особенно в Москве, была почти террористической: столичные власти следили за передвижением заболевших с помощью мобильных приложений, выдавали пропуска для передвижения по собственному городу, обрекли жителей на самоизоляцию в городских квартирах в майские праздники при ещё не отключённом центральном отоплении. Также, при всём моём уважении к власти и к ситуации в целом, я так и не смог понять и принять запрет на участие жителей Москвы и Подмосковья в пасхальных богослужениях в 2020 году. Выжившие после посещения храмов православные христиане всей остальной страны убедительно показали, что немного здравого смысла никогда не повредит. Я полагаю, что возможность полноценного празднования Пасхи вместе со всей церковью – это неоспоримый догмат, это безусловное, абсолютное право каждого христианина, перед которым должна меркнуть любая забота о кажущемся социальном благополучии. Нет такого благополучия, которое бы оправдывало подобный запрет в православном государстве. Однако, учитывая то, что Москва – это образец для всей российской муниципальной и региональной власти, можно ожидать, что подобное полицейское государство, маниакально озабоченное безукоризненным порядком, – это наше общее будущее. Особенно потому, что угрозы никуда не денутся, а, учитывая образ мышления власти, будут только умножаться. Бесспорно, всё делается в благих целях, но хотелось бы, чтобы в нашем иногда слишком бездушном государстве было бы чуть больше человечности.