На дорогах Европы

Неизвестные солдаты

Триумфальная арка. Прекрасные барельефы скульптора Рюда, которые высоко ценил Роден. «Марсельеза». Вся устремленная вперед женщина с мечом в руке вдохновляет на бой солдат революции. Напоминает знаменитую картину Делакруа.

Руже де Лилль, автор «Марсельезы», родился ровно 200 лет тому назад… Он был доволен скульптурным воплощением своей бессмертной песни.

У Триумфальной арки, средь бронзовых плит, — могила Неизвестного солдата. Неугасимый огонь.

Вчера Никита Сергеевич Хрущев возложил на могилу венок из красных гвоздик. Вот они пламенеют, эти цветы, еще не потерявшие своего аромата.

Кто был этот солдат? Имя его неизвестно. Но он не походил на изящных мушкетеров Дюма. Он был, несомненно, одним из суровых барбюсовских пуалю с барельефа Рюда.

Из тех, которых упоминают на мемориальных досках вслед за громкими именами прославленных полководцев:

«…и с ними погибло нижних чинов 526…» Или 734… Сколько таких мемориальных досок разбросано по Европе!..

В Париже создан Комитет огня. Каждый вечер несколько десятков ветеранов приходят сюда, к Триумфальной арке, с целью скорее символической, чем вызванной насущной необходимостью, — поддержать огонь на могиле Неизвестного солдата.

Это хорошая символика.

— Он был одним из наших парней, — сказал мне старый морщинистый комбаттант. Густая щетка усов, желтых, с проседью, делали его очень схожим с Марселем Кашеном. Я потом заметил, что на Марселя Кашена походили многие французские ветераны. На видавшем виды пиджаке ветерана два ряда выцветших ленточек — боевые ордена и медали…

Он был участником многих сражений. Он помнил еще Верден (там вчера выступал Хрущев… Все комбаттанты с волнением прочли его речь), форт Дуомон, высоту Круи 119. А через много лет, испытав всю горечь поражения, он участвовал в партизанских боях за освобождение Парижа от немцев. Он знал полковника Фабьена…

Вокруг могилы Неизвестного солдата бронзовые плиты с высеченными на них надписями, посвященными солдатам, погибшим за родину.

И плиты эти как бронзовые страницы большой, еще ненаписанной эпопеи. На арке перечень десятков сражений, где неизвестные солдаты сложили свою голову.

«Здесь лежит французский солдат, умерший за родину.

(1914–1918 гг.)».

«В честь возвращения Эльзаса и Лотарингии».

«Бойцам Сопротивления,

Бойцам-освободителям — благодарная Родина».

И тут же рядом:

«Бойцам, погибшим в Индокитае…»

Они лежат здесь, славные воины, освещенные вечным, неугасимым огнем. И те, кто погиб в борьбе против фашизма, и те, кто послан на грязную бойню во Вьетнам наследниками Галифе и Кавеньяка.

Но те, кто остался жить, начинают глубоко понимать коренную разницу войны за освобождение своей родины и войны за порабощение чужой.

Я подошел к группе ветеранов, во главе которой стоял старик, похожий на Кашена. Рядом с ним — молодой человек тоже с целой цепочкой медалей на груди.

— Вы ветераны? — спросил я.

— Да, — ответил старик.

— Вы участники Сопротивления?

— Да.

— Вы боролись с фашизмом?

— Да.

— Вы коммунисты?

— Мы французы.

Он оказался католиком. Он был одним из тех, кто еще «верит в небо». Но он (разговор у Триумфальной арки завязался) говорил мне с такой же ненавистью о генерале Шпейделе, снова разъезжающем в роскошной машине по Елисейским полям, как и его сосед-коммунист, бежавший из лагеря в Равенсбрюке и сражавшийся в партизанском отряде имени Виктора Гюго.

Общая ненависть против фашизма, против всех предателей объединяла их.