На дорогах Европы

Прометей

Глезос, дорогой! Отдай решетку,

Я тебе отдам свое окно… М. Светлов

Освобожденный из тюрьмы 15 декабря 1962 года Глезос

вновь занял свое место в первых рядах борцов за дело мира и прогресса. (Из газет)

Герою Манолису Глезосу присуждена международная

Ленинская премия. («Правда» 1 мая 1963 года)

Семьсот лет до нашей эры эпический поэт древней Эллады Гесиод поведал миру о том, как титан Прометей выступил против бородатого Зевса, осмелился вступить в борьбу с самим господином Вселенной. Он похитил небесный огонь и передал его людям.

Разгневанный Зевс пригвоздил Прометея к скале и велел своему орлу ежедневно клевать печень богоборца. Но впоследствии герой Геракл убил орла и освободил Прометея.

С каким волнением читали мы в юности посвященные Прометею гневные строфы Байрона, который погиб, сражаясь за свободу греков.

Мы мечтали когда-нибудь попасть на родину Прометея, в древнюю Элладу, и увидеть те места, где воевал Байрон… Но много еще было дел на нашей собственной земле. И многие, многие годы, боевые и бурные, прошли до того дня, когда мечта воплотилась в жизнь и я очутился в Элладе… Именно так романтически, а не прозаически мне хотелось называть эту древнюю страну.

И вот я стою в центре Афин перед памятником лорду Байрону.

Благодарная Греция увенчала Байрона лавровым венком… Памятник, однако, показался неинтересным, маловыразительным.

Я вспомнил, с какой любовью всего шесть лет назад в Москве читал мне стихи Байрона на греческом языке Манолис Глезос. И долгие разговоры на берегах Балтийского моря с моим другом, греческим поэтом Петросом Антеосом, влюбленным в Байрона.

Я вспомнил проникновенные стихи Ярослава Смелякова о замечательном поэте, отдавшем свою жизнь за свободу Греции, и о пареньке, стоящем у газетной витрины на московском бульваре и мечтающем о судьбе Байрона. Он думает, этот паренек, о далекой легендарной стране, где борьба с фашизмом еще не закопчена.

Он не может
В ряды твоей армии стать,
По врагам твоей армии
Очередь дать.
Не гранату свою
И не свой пулемет —
Только сердце свое
Он тебе отдает.
…Душной ночью
Заморский строчит автомат,
Наделяя Европу
Валютой свинца.
Но, его заглушая,
Все громче стучат
Сердце Байрона,
Наши живые сердца…

Тучный носатый афинянин, сидевший на одной из скамеек, окружавших памятник, тяжело поднялся и подошел к нам.

— Это Байрон, — сказал он на плохом французском языке.

— Спасибо… Мы догадываемся. Переведены ли его стихи на греческий язык?

— Он англичанин.

— Спасибо… Кое-что мы знаем и об этом. По я спрашиваю о греческих переводах…

— Он умер.

То ли запас французских слов нашего собеседника оказался не столь велик, то ли на этом ограничились его познания о Байроне — ответа на наш вопрос о переводах мы так и не получили.

Впрочем, он оказался очень милым человеком, этот афинянин, оперный певец. Узнав, что мы русские, он тут же сообщил, что преклоняется перед Мусоргским. О…

Жил-был король когда-то…

«Я это пою на русском языке», — сказал он нам.

Он совсем расчувствовался и даже пригласил меня и двух моих спутниц на чашку кофе… Но нам надо было спешить. Нас ждал Акрополь…

…Мы осмотрели все, что полагалось осмотреть в этом царстве вечности и неувядающей красоты.

Развалины храма Зевса Олимпийского, и остатки театра Диониса, и могила принца Филопага, и тюрьма Сократа Пникс, откуда Перикл провозгласил демократию, и храм первого металлурга, бога Гефеста, присутствовавшего при рождении богини Афины Паллады, и знаменитая дорога — Пропилеи, по которой шествовали девственницы.

Неописуемо прекрасная колоннада Парфенона и античные статуи времен Фидия.

Мы медленно движемся в этом мире богов, памятников и величественных развалин. Ученая музейная дама, мешая нам созерцать истинную красоту, рассказывает всякие исторические анекдоты о том, как Гефест поймал Афину в оливковой роще… И как ареопаг ночью судил жену Агамемнона… И как старейшины обвинили Фидия в краже золота, отпущенного на украшение статуи Афины… А над нами горячее солнце… Зеленая весенняя трава пробивается сквозь каменные плиты… Нежные целомудренные лепестки скромных полевых, придорожных маков. И вдруг все смолкает. Мы на вершине Акрополя… Здесь вышка, где сохранилось голое древко, флагшток от фашистского знамени, которое сорвал в черные дни немецкой оккупации юноша, по имени Манолис Глезос. В ночь на 31 мая 1941 года он не мог примириться с тем, что паучья свастика развевается над землей Эллады. Он совершил свой подвиг, который вдохновил на борьбу с фашизмом тысячи «непокоренных», десятки тысяч партизан, воевавших за свободу Эллады в горах и ущельях Грамоса…

После освобождения Афин благодарная родина должна была поставить памятник Манолису Глезосу, своему национальному герою…

Но сопровождающая нас ученая дама, так красноречиво рассказывающая о Гефесте и Афине, запинается, переходит на скороговорку, старается поскорее увести нас от этого «злополучного» древка, боится произнести имя Глезоса.

…Я вспоминаю, как совсем недавно, в Москве, Петрос Антеос читал мне набросок своего очерка, посвященного герою.

«Завтра на рассвете греческая весна перед своим уходом подымется на афинский Акрополь, чтобы приколоть цветок мака к груди Манолиса Глезоса. Но в этом году она не найдет там ничего, кроме скорбных легенд… Тогда она отправится в Парк Героев. Может быть, из солнечного мрамора изваян его бюст? Однако Манолиса нет и там. Весна будет отыскивать в городском лабиринте улицу его имени. Но нет в Афинах ни улицы, ни площади имени Глезоса. Весна направится в старый квартал, где жил Манолис; здесь она встретит его мать Андромаху, шестилетнего сына Никоса и жену Тассию, раненную во время демонстрации за освобождение узников-демократов.

Наконец, весна увидит Манолиса Глезоса за огромной решеткой. И не только его, человека со знаменем, прославившего двадцать лет тому назад весну и этот город, но и две тысячи его товарищей: героев антифашистской войны и Сопротивления, мужчин, поседевших в тюрьмах, матерей с детьми, которые родились в неволе… Сколько весен отцвело? И сколько раз май осыпался лепестками, не подарив им даже самого скромного полевого цветка?..»

Так или почти так писал Петрос Антеос…

Я отстал от других… Остался один у древка. Я закрыл глаза. И мне казалось, я вижу, как ползет по каменным плитам Манолис… Как взбирается он, кровавя ладони, по флагштоку, как борется с полощущим на ветру тяжелым знаменем, как срывает фашистского паука, распростершего свои колючие лапы над Элладой, над родиной…

Я наклоняюсь к подножию древка, и подымаю маленький, отколовшийся от плиты камень. Может быть, он сохранил на себе незримый след Глезоса… Может быть, именно на эту плиту опиралась нога Манолиса, прежде чем герой начал подыматься вверх по древку. Я прячу осколок в карман и догоняю своих друзей.

Шесть лет назад я встретил Манолиса Глезоса в Москве у пионерского костра. Он казался богатырем. Мускулистый и широкоплечий. Кудрявые волосы спадали на высокий лоб (таким вылепил его портрет Сергей Коненков). Он был оживлен, много смеялся. Когда маленькая светловолосая девчушка повязала ему красный галстук, он приподнял ее и крепко расцеловал.

Он рассказал ребятам о поверженном фашистском знамени и о славной жизни своего расстрелянного друга Никоса Белоянниса. Он научил пионеров петь боевую песню греческих партизан. Он прочел несколько строк из последнего письма Белоянниса:

«Мы любим Грецию сердцем и кровью… Когда вы судите меня, вы судите борьбу за мир… Вы судите Грецию… Советскому Союзу мы обязаны нашей свободой… До последнего мгновения я буду вспоминать благородные стремления людей, которые стараются спасти нас от палачей…»

Никоса Белоянниса расстреляли в ночь на 30 марта 1952 года…

Пабло Пикассо написал его замечательный портрет. С гвоздикой в руке.

…Глезос уехал на родину радостный, оживленный.

— Я вдоволь хлебнул живительного кислорода вашей страны, — сказал он нам на аэродроме. — Теперь мне будет легче жить и бороться…

…А потом мы узнали, что его схватила полиция, что его судили по тем же законам, что и Белоянниса. Гневные протесты миллионов людей со всех концов мира спасли его от смерти. Но его пытали. Его бросили в самую страшную тюрьму на острове Эгина, в восемнадцати километрах от Пирея. Туда, где в годы фашистской диктатуры томился Никос Белояннис.

…Он прикован к скале… И каждый день орел прилетает терзать его печень… Так слагаются новые мифы и новые легенды. Но Глезос не склонит своей гордой головы перед современными зевсами. Он борется даже в оковах…

В Пирее я остановился у киоска, где пожилой грустный грек продавал сувениры. Тарелочки. Аляповатые статуэтки Афины Паллады и Ники Самофракийской. Браслеты с изображением Акрополя и Парфенона.

Я хотел рассказать продавцу, что я уже «приобрел» самый дорогой сувенир из Акрополя. Я хотел спросить, видел ли он Манолиса Глезоса. Ведь тот не раз бывал в Пирее… Отсюда его переправили на остров Эгина.

Но продавец ничего не понимал по-русски, да если бы и понимал… вокруг было столько шпиков.

Я, оглянувшись по сторонам, подарил старику открытку с портретом Юрия Гагарина. Он взглянул, вспыхнул, быстро спрятал открытку в карман. Потом прижал руку к груди и, глядя мне прямо в глаза, прошептал: «Манолис».

Мы поняли друг друга.

И это было как сердечный разговор, как обмен боевыми паролями.

Я не знаю, вспомнил ли об этом бессловесном разговоре старый грек из Пирея, когда через год в Грецию приехал Юрий Гагарин. И я не знаю, пришлось ли ему повидать советского космонавта.

А может быть, он даже не знал, что Гагарин поднимался на Акрополь и молча стоял у легендарного флагштока.

Но Манолис Глезос в тюрьме Эгина узнал об этом, и он сумел в своей камере смастерить сувенир советскому герою: парусный кораблик, вырезанный из дерева, и шкатулку с национальным орнаментом.

Верная подруга Манолиса Тассия Глезос передала эти памятные подарки Гагарину.

А потом, с трудом прорвав все кордоны, уже в последние минуты пребывания Гагарина на греческой земле, пришло послание Манолиса Глезоса из тюрьмы.

«Я рад приветствовать тебя, герой космоса, на древней земле моей Греции… В твоем лице мы видим благородного и сильного человека новой системы, новой эпохи… Наш народ отдал тебе свое сердце… И мы, томящиеся в средневековых тюрьмах, с огромным энтузиазмом поздравляем тебя с выдающимся подвигом. Пусть же советские люди взлетают еще выше к звездам, открывая человечеству новые светлые горизонты и прокладывая верный путь к всеобщему миру и лучшему будущему жителю нашей планеты. Манолис Глезос. Тюрьма на острове Эгина».

Прометей писал Икару. И победитель космоса был потрясен силой духа и воли этого человека.

«Какие же сильные люди живут на земле», — сказал Юрий Алексеевич.

Сказал Гагарин!..

ФРАНЦУЗСКИЕ ВСТРЕЧИ