На дорогах Европы

2

В кафедральном соборе города Бордо только что закончилась служба, посвященная Успению Богородицы.

Под строгими готическими сводами собора (десятый век!) еще реяли отзвуки священных песнопений, а монументальный церковный троп еще сохранил теплоту тела кардинала-архиепископа… (Неизменные литературные ассоциации воскрешали в моей памяти Франса, бесконечные интриги его героев-епископов, завоеванный в сложной борьбе аметистовый перстень, позабытый в будуаре любовницы…) Все здесь пропитано запахом воска и ладана.

Сейчас собор был пуст. Только в одном углу у распятия распласталась прямо на земле какая-то чрезмерно богомольная фигура.

Мои друзья, увлекающиеся старинной архитектурой, осматривали достопримечательности собора. А я разговорился с привратником.

— Падает вера, мсье… — сокрушенно признавался высохший, морщинистый «служитель церкви».

Правда, в дни торжественных месс, в особенности когда служит сам кардинал, собор переполнен. Но молодежь почти отсутствует. Да и в Бордо осталось мало молодежи. Во всем мире давно закончилась война. А наша Франция воюет уже двадцать первый год. Беспрерывно. Сначала Германия. Потом Индокитай… Теперь Алжир… Если бы мсье знал, сколько поминальных молитв было уже вознесено к богу в этом соборе… А жертвуют плохо… Иногда за целую неделю из церковной кружки извлекаешь не больше ста франков… Что такое теперь сто франков, мсье. Не купит ли мсье нашу церковную газету. Она стоит всего 25 сантимов, в новом исчислении. Но если мсье положит в кружку целый франк, святая Богородица не оставит его…

Я должен чистосердечно покаяться… Я взял два номера ортодоксально-католической газеты города Бордо и опустил в церковную кружку полфранка.

Если его высокое святейшество римский папа прочтет этот рассказ, пусть он учтет мой благочестивый взнос, когда будет решаться моя судьба и определяться путевка в ад или в рай.

Я заплатил 50 сантимов за два номера католической газеты «Французский вестник». И я не раскаялся потом и не пожалел о своем поступке.

Целая полоса газеты рассказывала о чудесных исцелениях в Лурде… Ох эти литературные ассоциации! Я вспомнил «Лурд» Эмиля Золя. Жестокое разоблачение «чудес». Запрещение этой книги и предание Золя церковной анафеме.

Но все это было 60 лет назад.

Сейчас, судя по газете, ничего не изменилось.

Какой-то католический корреспондент в «производственном» очерке со вкусом рассказывал о том, как исцелился брат Леон Швагер, как, много лет обезноженный, доставленный в Лурд на носилках, он склонился перед святой лурдской девой и как после омовения в святой воде и долгой молитвы отбросил свои костыли и бодро зашагал в общем строю… Еще немного, и можно было ожидать, что исцеленный брат Леон станет по крайней мере департаментским чемпионом по бегу…

Все это подкреплялось даже актом неких эскулапов, подтверждающих сие необъяснимое чудо.

На многих столбцах газеты шли описания паломничеств в Лурд (ничего не изменилось со времен Эмиля Золя!..). Портреты кардиналов: римских, французских и… американских.

Многочисленные призывы к покаянию, обращенные к прихожанам, на второй полосе и… целая полоса женских мод на третьей, специально для благочестивых прихожанок. Призывы к покаянию подкреплял большой литературный, богато иллюстрированный очерк — легенда о богородице трех колосьев.

3 мая 1441 года местный кузнец Тьерри Шере, заблудившись в лесу, выбрался на поляну, нареченную «местом мертвого человека». Здесь когда-то был смертельно ранен косой неизвестный крестьянин. Кузнец преклонил колена и начал молиться.

И вот ему явилась женщина в белоснежных одеяниях. В одной руке она держала кусок льда, в другой три ржаных колоса.

— Сын мой, — сказала белоснежная дама, — жители этих мест живут в постоянных грехах. Бог хочет послать им возмездие. Символ возмездия — лед, который я сжимаю в руке. Но тепло моей руки заставляет лед таять. Так мои молитвы могут умилостивить бога. Если люди покаются — бог благословит их труд, сделает их земли плодородными.

Три колоса — символ этого грядущего плодородия. Ступай к людям! Призови их к покаянию!..

— Но они не послушают меня, — сказал здравомыслящий кузнец.

— Расскажи им о двух символах, которые ты видел, и они поверят тебе.

Женщина исчезла. Кузнец нашел дорогу, выбрался из лесу и пришел прямо на рынок, где толпился народ.

Увидев знакомых грешников, он побоялся, однако, призвать их к покаянию… У самого, видно, рыльце было в пушку. Он купил потихоньку мешок ржи и хотел отправиться домой…

Но… (вот когда начались настоящие чудеса!) кузнец не сумел поднять мешок, точно налитый свинцом… Тогда он понял свою ошибку, упал на колени, попросил прощения у Святой Девы и призвал к покаянию. После этого мешок был им поднят без всякого труда.

На месте явления Святой Девы кузнецу была воздвигнута церковь. Туда совершались многие паломничества. Многие вспомнили, что еще 25 лет назад в этих местах настоящие, реальные слезы показались на глазах образа Богородицы. Но грешные люди тогда не поняли значения этих слез… И вот через четверть века она явилась сама со своими тремя колосьями.

И сейчас, через пятьсот лет, Богородица трех колосьев опять призывает людей к покаянию. Призывает выбрать между льдом и колосьями. Между жизнью и смертью…

Литературный очерк, богато оснащенный метафорами, наводил на многие размышления… Тем более, что на соседней полосе описывалась бомбардировка французскими самолетами алжирских селений.

На чьей стороне была Богородица трех колосьев и кто должен был покаяться — французы или алжирцы — оставалось туманным и неопределенным.

Во всяком случае, старый привратник, продававший газету, был против войны и бомбардировок.

О превратности судеб человеческих и бренности всего земного напоминала первая полоса газеты.

Над большим трехколонным изображением статуи Св. Девы из Венского собора красными буквами шло напоминание о том, что 15 августа — День траура, день смерти Богородицы, день Успения…

Казалось, все страницы газеты были пропитаны этим запахом ладана, запахом тления.

В какой век мы попали, войдя под эти готические своды?.. В шестнадцатый, в четырнадцатый, в десятый?..

Но сегодняшняя жизнь бурно ворвалась и на эти католические страницы.

Портрет венской Богородицы занимал вторую половину первой полосы.

А на всех первых колонках на месте газетной передовой был помещен портрет… Германа Степановича Титова и большие лозунговые буквы открывали всю страницу: «700 000 километров в 25 часов 18 минут».

Таков путь советского космонавта вокруг Земли.

Второй раз за пять месяцев. Полет Гагарина был совершен 12 апреля. Новый успех русских. Снова человек в космосе.

И подробный рассказ о полете. И мужественное родное лицо… Среди канонических изображений Богородицы…

Продолжая путешествие, мы остановились в большой деревне, неподалеку от Бордо.

Лопнула автобусная рессора. Требовалось вмешательство кузнеца. Мы нашли его на окраине деревни, большого, бородатого, добродушного, совсем традиционного французского кузнеца. Традиционный… с одной поправкой. Правую ногу ему заменял деревянный протез.

— Воспользуйся случаем, возьми у него интервью, — как всегда, подшучивали мои друзья. — Спроси у него, участвовал ли он в Сопротивлении?

Я был уверен, что кузнец участвовал в Сопротивлении. Я показал ему католическую газету, купленную в Бордо, и спросил, собирается ли он в Лурд «на исцеление» и знаком ли с древней историей взаимоотношений своего собрата по оружию и Богородицы трех колосьев.

Кузнец усмехнулся, небрежно скользнул взглядом по богородицам на первой полосе и одобрительно ткнул пальцем в портрет Титова.

Он не ответил мне на вопрос о Лурде.

— Титов!.. — сказал он восхищенно. — О… о… Титов…

— Вы уже знаете Титова? — спросил я.

— Весь мир знает Титова, — резко сказал кузнец. — Весь мир.

Он взял у меня газету, быстро пробежал глазами заголовки и, хитро прищурив совсем рыжие, как и борода, глаза свои, добавил, обведя пальцем портреты Богородицы и космонавта:

— Здесь — Успение… (Assomption), — и он ткнул пальцем в землю… — Вы это понимаете, мсье товарищ. А здесь — Вознесение (Ascencion).

Он весело, какими-то раскатами захохотал, подмигнул мне и поднял палец в высокое безоблачно-синее небо.

Когда я, много позже, рассказал об этом эпизоде Герману Степановичу Титову, космонавт усмехнулся и сказал:

— С боженькой мне пришлось особенно трудно в Соединенных Штатах. Благочестивые американцы задавали бесчисленные вопросы: встречались ли мы с богом на самом высшем, космическом уровне, и кто его сопровождал, и как выглядит все святое семейство… Жаль, что со мной не было этого вашего кузнеца. Он бы внес в это дело надлежащую ясность.

Враг