Изобретение прав человека: история

Логика прав: религиозные меньшинства

Великая Французская революция, как никакое другое событие, способствовала выявлению внутренней логики прав человека. Депутаты, сталкиваясь с необходимостью воплощать свои возвышенные идеалы в законы, сами того не подозревая создали своего рода шкалу того, что возможно и представимо. Никто заранее не знал, когда и какие именно группы окажутся в центре их внимания и каким образом будет решена их судьба. Однако со временем стало ясно, что наделение правами некоторых групп (например, протестантов) представить гораздо легче, чем получение этих прав другими группами (женщинами). Согласно логике процесса, стоило только обсудить права группы, располагавшейся высоко по шкале представимого (мужчины, владеющие собственностью; протестанты), как неизбежно на повестке дня оказывалась группа, принадлежащая к той же категории, но занимавшая менее выигрышную позицию (мужчины, не владеющие собственностью; евреи). Логика процесса необязательно приводила к равномерному и линейному развитию событий, но в долгосрочной перспективе она шла именно в этом направлении. Так, противники предоставления прав евреям использовали пример протестантов (в отличие от евреев они, по крайней мере, были христианами), чтобы убедить депутатов отложить обсуждение вопроса об их правах. Тем не менее не прошло и двух лет, как евреи получили равные права, отчасти потому, что благодаря открытым дискуссиям появилась сама возможность представить себе, что они эти права получат.

Если проследить механизм действия этой логики, становится понятно, что, казалось бы, метафизический характер Декларации прав человека и гражданина на практике оказался весьма ценным активом. Именно потому, что конкретика в ней не учитывалась, обсуждение общих принципов в июле – августе 1789 года помогло запустить такой ход мысли, который в итоге способствовал выработке более радикальных интерпретаций необходимых деталей. В декларации четко излагались универсальные права людей и общие политические права французского государства и его граждан. Однако в ней не устанавливались конкретные цензы для осуществления активного избирательного права. Институту правительства необходимо было перейти от общего к конкретным деталям; с назначением выборов срочно потребовалось определить цензы для голосования и пребывания на каком-либо посту. Преимущество того, чтобы начинать с рассмотрения общих положений, стало очевидно, как только на повестке дня оказались конкретные вопросы.

Протестанты были первой группой, чья идентичность оказалась в центре внимания депутатов. В ходе этой дискуссии сформировалась устойчивая характеристика всех последующих дебатов: группа не может рассматриваться отдельно от других. При обсуждении протестантов нельзя было не вспомнить о евреях. Аналогичным образом, рассмотрение прав актеров заставило говорить о правах палачей; прения вокруг прав свободных чернокожих естественным образом привели к спорам о правах рабов. Авторы памфлетов о правах женщин неизменно сравнивали их с неимущими мужчинами или рабами. Даже полемика по поводу возраста совершеннолетия (в 1792 году его понизили с двадцати пяти лет до двадцати одного года) вызвала сравнения с детством. Статус и права протестантов, евреев, свободных черных или женщин в значительной степени определялись их местом в широком ряду групп, образующих общественную систему.

Протестанты уже оказывались в одной связке с евреями в ходе обсуждения проекта Декларации. Молодой депутат от первого сословия граф де Кастеллан утверждал, что протестанты и евреи должны пользоваться «самым священным из всех прав – свободой вероисповедания». Однако даже он настаивал, что в Декларации нельзя упоминать какую-либо конкретную религию. Рабо Сент-Этьен, кальвинистский пастор из провинции Лангедок, где проживало большое число кальвинистов, ссылался на содержавшееся в его местном наказе требование свободы вероисповедания для не-католиков. К ним Рабо явно причислял и евреев, но выступал, как и прочие участники прений, за свободу вероисповедания, а не за политические права меньшинств. После нескольких часов бурных дебатов в августе депутаты приняли компромиссную статью, в которой политические права не упоминались вовсе (Статья 10 Декларации): «Никто не должен быть притесняем за свои взгляды, даже религиозные, при условии, что их выражение не нарушает общественный порядок, установленный законом». Формулировка была намеренно оставлена размытой, и некоторые даже восприняли ее как победу консерваторов, громогласно возражавших против свободы вероисповедания. Разве протестантское богослужение не «нарушает общественный порядок»?[165]

К декабрю, спустя меньше чем полгода, для большинства депутатов свобода вероисповедания тем не менее стала данностью. Но означала ли она в том числе равные политические права для религиозных меньшинств? Брюне де Латюк поднял вопрос о политических правах протестантов через неделю после того, как были составлены нормативные акты для проведения муниципальных выборов 14 декабря 1789 года. Он сообщил коллегам, что не-католики исключены из избирательных списков под тем предлогом, что они не были включены в нормативные акты поименно. «Вы, господа, конечно же, не желаете, – говорил он с надеждой, – чтобы религиозные взгляды стали официальной причиной для исключения одних граждан и допуска других». Выступление Брюне оказалось весьма эффектным: теперь депутатам пришлось объяснить свои прошлые действия в свете нынешней ситуации. Противники протестантов хотели заявить, что протестанты не могут участвовать в выборах, поскольку собрание не утвердило соответствующий декрет. В конце концов, протестанты не могли занимать политические должности, согласно принятому в 1685 году Людовиком XIV эдикту Фонтенбло об отмене принятого в 1598 году Генрихом IV Нантского эдикта, гарантировавшего гугенотам свободу вероисповедания; ни в одном из последующих законов их политический статус официально не пересматривался. Брюне и его сторонники утверждали, что из основных принципов, провозглашенных в Декларации прав человека и гражданина, не может быть никаких исключений, что все те, кто проходит по возрастному и экономическому цензу, должны автоматически получить право участвовать в выборах и что таким образом все предшествующие запреты, направленные против протестантов, не являются больше действительными[166].

Другими словами, абстрактный универсализм Декларации угодил в свою собственную ловушку. Ни Брюне, ни другие депутаты в то время не ставили вопрос о правах женщин; автоматическое получение избирательного права, судя по всему, не охватывало половые различия. Но стоило повысить таким образом статус протестантов, как борцов за права уже было не остановить. Некоторые депутаты отреагировали настороженно. Предложение Клермон-Тоннера не ограничиваться протестантами и предоставить избирательные права представителям всех религий и профессий вызвало оживленные споры. В центре самых первых дискуссий были права протестантов, теперь же практически все считали, что они ничем не хуже католиков и должны иметь такие же права. Если наделение правами палачей и актеров встретило отдельные, по большому счету незначительные возражения, то предложение даровать политические права евреям вызвало бурю негодования и протестов. Даже депутат, в целом поддерживающий эмансипацию евреев, утверждал: «Праздношатание и отсутствие у них чувства такта являются неизбежными результатами законов и унизительных условий, которым они зачастую вынуждены подчиняться, – все это превращает их в ненавистных нам людей». Предоставление евреям прав, по его мнению, только подогрело бы общественное недовольство (и действительно, антиеврейские выступления уже прошли в восточной Франции). 24 декабря 1789 года, в канун Рождества, Учредительное собрание проголосовало за предоставление равных политических прав «не-католикам» и представителям всех профессий, отложив рассмотрение политических прав евреев на потом. Предоставление политических прав протестантам встретило, судя по всему, широкую поддержку депутатов. Один из них написал в своем дневнике о «радости, которую доставило всем принятие закона»[167].

Поразительно, как изменилось общественное мнение о протестантах. До принятия Эдикта о толерантности 1787 года протестанты не могли на законных основаниях проводить богослужения, жениться или передавать имущество. После 1787 года они смогли исповедовать свою религию, заключать гражданские браки без участия церкви в местных муниципалитетах и регистрировать новорожденных. Они обрели только гражданские права, однако не были уравнены в политических и по-прежнему не могли публично совершать богослужения. Этим правом пользовались исключительно католики. Некоторые высшие суды продолжали сопротивляться необходимости ввести в жизнь положения Эдикта и в 1788-м, и в 1789 году. Поэтому в августе 1789 года было еще не столь очевидно, что большинство депутатов выступили за подлинную свободу вероисповедания. Тем не менее к концу декабря они наделили протестантов политическими правами.

Чем объясняется такая перемена? Рабо Сент-Этьен объяснял эту трансформацию проявлением гражданской ответственности депутатами-протестантами. Двадцать четыре протестанта, включая его самого, были избраны депутатами Учредительного собрания в 1789 году. К тому времени, несмотря на официальные запреты, протестанты уже занимали государственные посты в местных органах власти, и в период неопределенности в начале 1789 года многие из них участвовали в выборах в Генеральные Штаты. Ведущий исследователь истории Национального собрания Тимоти Такетт видит изменение отношения к протестантам в политической борьбе внутри самого Собрания; депутатам, которые придерживались умеренных взглядов, все больше не нравился обструкционизм правых, поэтому они действовали заодно с левыми, что в результате способствовало росту равноправия. Хотя Такетт и объясняет эту ситуацию главным образом противостоянием обструкционизму, депутат от духовенства аббат Жан Мори, известный остроумием и красноречием ярый реакционер, выступил за предоставление прав протестантам. Позиция Мори чрезвычайно важна для понимания сути происходящего – он связал поддержку предоставления политических прав протестантам с отказом в правах евреям: «Протестанты исповедуют ту же религию и живут по тем же законам, что и мы… они уже пользуются теми же правами». Этим Мори хотел провести различие между протестантами и евреями. Однако испанские и португальские евреи, жившие на юге Франции, незамедлительно начали готовить обращение к Национальному собранию, где заявляли, что они тоже пользуются политическими правами на местном уровне. Попытка противопоставить одно религиозное меньшинство другому только увеличила разрыв[168].

Статус протестантов изменился благодаря теории и практике: то есть благодаря обсуждению общих принципов свободы религии и деятельному участию протестантов в жизни страны на местном и национальном уровнях. Брюне де Латюк ссылался именно на этот общий принцип, заявив, что депутаты не могли хотеть того, «чтобы религиозные взгляды стали официальной причиной для исключения одних граждан и допуска других». Не желая уступать в этом вопросе, Мори тем не менее был вынужден согласиться с реальным положением вещей: протестанты уже пользовались теми же правами, что и католики. В ходе августовских дискуссий депутаты намеренно оставили эти вопросы без решения, тем самым они открыли дорогу последующим интерпретациям и, что гораздо важнее, – не стали препятствовать участию в местных делах. Протестанты и евреи поспешили воспользоваться новыми возможностями в полной мере.