Изобретение прав человека: история

Провозглашение прав во Франции

Несмотря на то что в 1780-х годах американцы отвернулись от универсализма, их пример придал «правам человека» мощный импульс. Собственно, без американского опыта права человека могли бы так и остаться на бумаге. Вызвав всеобщий интерес к «правам человека» в начале 1760-х, через некоторое время сам Руссо в них разочаровался. В написанном в январе 1769 года длинном письме о религиозных убеждениях Руссо ополчился против чрезмерного использования «этого прекрасного слова „человечность“». Умудренные жизнью люди, «наименее человечные из людей», прибегали к нему столь часто, что оно «стало бессодержательным, даже смешным». Человечность должна была запечатлеться в сердцах людей, утверждал Руссо, а не только на страницах книг. Создатель фразы «права человека» ушел из жизни, не увидев истинных последствий американской независимости; он умер в 1778 году, когда Франция встала на сторону Америки в борьбе с Великобританией. Хотя Руссо знал о Бенджамине Франклине, который стал во Франции настоящей знаменитостью, прибыв туда в 1776 году в качестве посланника мятежных колонистов, и однажды защищал право американцев отстаивать свои свободы, даже если они были «неясны или неизвестны», американские дела его мало интересовали[139].

Несмотря на презрительное отношение Руссо, человечность и права человека продолжили упоминать и дальше, но они, вероятно, так и не возымели бы действия, если бы события в Америке не придали им особую значимость. Между 1776 и 1783 годами девять французских переводов Декларации независимости и по меньшей мере пять французских переводов конституций и биллей о правах различных штатов указали на конкретное применение учений о правах и помогли сформировать представление о том, что французское правительство также может быть установлено на новых основаниях. Несмотря на то что некоторым французским реформаторам нравилась конституционная монархия английского образца, а Кондорсе, к примеру, выразил недовольство «аристократическим духом» новой американской Конституции, многих восхитила способность американцев освободиться от тяжкого гнета прошлого и учредить самоуправление[140].

Американские прецеденты стали тем более убедительными, когда Франция сама оказалась в чрезвычайном положении. В 1788 году, будучи на пороге банкротства, в большой степени из-за поддержки американской войны за независимость, Людовик XVI согласился созвать Генеральные Штаты, которые последний раз заседали в 1614 году. Стоило начаться выборам делегатов, как послышался ропот тех, кто желал принятия декларации. В январе 1789 года друг Джефферсона Лафайет подготовил проект декларации, а в течение нескольких следующих недель Кондорсе без лишнего шума разработал свой собственный. Король попросил духовенство (первое сословие), дворян (второе сословие) и обычных людей (третье сословие) не только избрать делегатов, но и составить списки наказов. Ряд списков, подготовленных в феврале, марте и апреле 1789 года, упоминали «неотчуждаемые права человека», «неотъемлемые права свободных людей», «права и достоинство человека и гражданина» или «права просвещенных и свободных людей», однако «права человека» встречались чаще. Язык прав быстро распространялся в условиях растущего кризиса[141].

Некоторые наказы – чаще от дворян, чем от духовенства или третьего сословия, – прямо требовали принятия декларации прав (обычно в них же говорилось и о необходимости новой конституции). Представители дворянского сословия сенешальства Безье на юге страны, например, просили, чтобы «общее собрание в качестве истинной подготовительной задачи поставило бы перед собой обсуждение, разработку и декларирование прав человека и гражданина». Представители третьего сословия из округа, расположенного за пределами Парижа, назвали второй раздел «Декларация прав» и перечислили эти права по списку. Практически во всех наказах содержались требования специфических прав в той или иной форме: свободы прессы, свободы вероисповедания в нескольких случаях, равенства в распределении налогов, равенства перед законом, защиты от неправомерного ареста и тому подобное[142].

Делегаты прибыли со своими наказами к официальному открытию Генеральных Штатов 5 мая 1789 года. После нескольких недель тщетных дебатов касательно процедурных вопросов 17 июня депутаты третьего сословия единогласно объявили себя членами Национального собрания и выразили намерение представлять всю нацию целиком, а не только свое «сословие». Вскоре к ним присоединилось большое число депутатов от духовенства, а спустя некоторое время дворяне также поняли, что у них не осталось выбора: нужно было либо присоединяться, либо уходить. 19 июня в разгар всех этих дебатов один из депутатов потребовал, чтобы новое собрание незамедлительно приступило к «великому делу декларации прав», на которое их уполномочили избиратели; эта идея, хотя и была далеко не самой популярной, тем не менее витала в воздухе. 6 июля был образован Конституционный комитет, а 9 июля комитет объявил Национальному собранию, что он начнет свою работу с «декларации естественных и неотъемлемых прав человека», обозначенных по итогам заседания «декларацией прав человека»[143].

Томас Джефферсон, находившийся тогда в Париже, 11 июля отправил в Англию Томасу Пейну захватывающий отчет о происходящих событиях. Пейн был автором «Здравого смысла», самого важного памфлета движения за американскую независимость. По словам Джефферсона, депутаты Национального собрания «свергли старое правительство и теперь взялись за учреждение нового с самого основания». Депутаты сочли, что в первую очередь начинать следует с составления «Декларации естественных и неотъемлемых прав человека», писал Джефферсон, используя те же самые термины, что и Конституционный комитет. Джефферсон тесно общался с Лафайетом, в тот день зачитавшим собранию свой проект декларации. Несколько других видных депутатов ринулись сдавать в печать собственные версии. Терминология варьировалась: «права человека в обществе», «права французского гражданина» или просто «права», однако чаще всего в заглавии встречалось словосочетание «права человека»[144].

14 июля, через три дня после письма Джефферсона Пейну, толпы народа, вооружившись, взяли штурмом Бастилию и захватили другие символы королевской власти. Король приказал ввести в Париж многотысячные войска, из-за чего многие депутаты опасались контрреволюционного переворота. Король вывел войска, однако вопрос с декларацией остался нерешенным. В конце июля – начале августа депутаты по-прежнему обсуждали, нужна ли декларация, должна ли с нее начинаться конституция и нужно ли сопроводить ее декларацией обязанностей гражданина. Расхождение во мнениях относительно необходимости декларации отражало принципиальные разногласия по поводу развития событий. Если монархия нуждалась лишь в небольшой корректировке, тогда особой нужды в декларации «прав человека» не было. Тем же, кто, как и Джефферсон, считал, что правительство нужно перестраивать и создавать с нуля, декларация прав была чрезвычайна важна.

Наконец, 4 августа собрание проголосовало за составление декларации прав без обязанностей. Ни тогда, ни потом никто так толком и не объяснил, каким образом общее мнение в итоге склонилось в сторону такого проекта декларации, в большой степени потому что депутаты настолько погрязли в сиюминутных дрязгах, что не поняли, насколько значимым было каждое их решение. В результате их письма и вышедшие позднее мемуары описывают эту перемену мнений исключительно туманно. Мы знаем, что большинство пришло к убеждению о необходимости целиком и полностью нового фундамента власти. Права человека содержали в себе принципы альтернативного подхода к правлению. Как и американцы до них, французы провозгласили права отчасти из-за нарастающих разногласий с существующей властью. 18 августа эту параллель отметил депутат Рабо Сент-Этьен: «подобно американцам, мы хотим преобразовать себя, и поэтому декларация прав критически необходима»[145].

В середине августа обсуждения оживились, несмотря на то что некоторые депутаты в открытую высмеивали этот «метафизический спор». Столкнувшись с обескураживающим разнообразием альтернатив, Национальное собрание решило рассмотреть компромиссный вариант, составленный по большей части анонимным подкомитетом из сорока членов. В условиях неопределенности и тревоги за будущее депутаты посвятили шесть дней напряженным дебатам (20–24 августа, 26 августа). Они одобрили семнадцать исправленных статей из двадцати четырех предложенных (в Соединенных Штатах отдельные штаты ратифицировали только десять из первых двенадцати поправок к Конституции). Измученное обсуждением статей и поправок, 27 августа собрание решило продолжить дебаты только после того, как будет разработана новая конституция. Но к этому вопросу они так и не вернулись. Именно таким несколько сомнительным способом Декларация прав человека и гражданина и приняла свою окончательную форму[146].

Французские депутаты провозгласили, что все люди, а не только французы, «рождаются и остаются свободными и равными в правах» (Статья 1). К «естественным и неотъемлемым правам человека» были отнесены «свобода, собственность, безопасность и сопротивление угнетению» (Статья 2). Конкретно это означает, что любое ограничение прав должно быть установлено законом (Статья 4). «Все граждане» имели право принимать участие в создании закона, перед которым все равны (Статья 6), давать согласие на взимание налогов (Статья 14), которые должны распределяться равномерно сообразно платежеспособности (Статья 13). Вдобавок, Декларация запрещала «основанные на произволе приказы» (Статья 7), необязательные наказания (Статья 8) и законную презумпцию вины (Статья 9), ничем не оправданное присвоение государством имущества (Статья 17). В очень туманных выражениях она утверждала, что «никто не должен быть притесняем за свои взгляды, даже религиозные» (Статья 10) и в то же время горячо отстаивала свободу прессы (Статья 11).

Таким образом, французские депутаты постарались включить в один документ как правовые средства защиты индивидуальных прав, так и новые основания легитимности правления. Суверенитет опирается исключительно на нацию (Статья 3), и «общество» имело право требовать ответа у каждого должностного лица (Статья 15). В тексте Декларации не упоминались король, французская традиция, история, обычаи и католическая церковь. Права были провозглашены «перед лицом и под покровительством Верховного существа», но даже будучи «священными», они не имели источником сверхъестественное начало. Джефферсон чувствовал необходимость заявить, что все люди были «одарены [правами] своим Создателем»; тогда как по версии французов, своим происхождением права были обязаны вполне мирским источникам – природе, разуму и обществу. В ходе дебатов Матье де Монмаранси утверждал, что «права человека в обществе вечные» и «для их признания официальное одобрение не требуется». Нельзя было бросить старому порядку в Европе более решительный вызов[147].