Всё, всегда, везде. Как мы стали постмодернистами

I

Жана Бодрийяра притягивали пустыни. В 1981 году в Симулякрах и симуляции он писал о пустыне реальности. Он размышлял над тем, что существует три порядка симуляции. Первый порядок состоит из имитации, относящейся к оригинальной работе, такой как картина или рукопись. Эта репродукция или подделка воспроизводит оригинал, который предшествует ей. Второй порядок симулякра — это массовое производство. Нет единственной оригинальной работы, которую воспроизводили бы выпускаемые копии, и все репродукции имеют одинаковое значение. Третий порядок симулякра — это симулякр «гиперреального», который не обязательно должен иметь сходство с чем-либо в реальном мире:

Абстракция сегодня — это не абстракция карты, копии, зеркала или концепта. Симуляция — это уже не симуляция территории, референциального сущего, субстанции. Она — порождение моделей реального без оригинала и реальности: гиперреального. Территория больше не предшествует карте и не переживает ее. Отныне карта предшествует территории — прецессия симулякров, именно она порождает территорию, и если вернуться к нашему фантастическому рассказу, то теперь клочья территории медленно тлели бы на пространстве карты. То здесь, то там остатки реального, а не карты продолжали бы существовать в пустынях, которые перестали принадлежать Империи, а стали нашей пустыней. Пустыней самой реальности[407].

В 1991 году Бодрийяр писал о другой пустыне, в которой Соединенные Штаты и их союзники сражались — или якобы сражались — с Ираком диктатора Саддама Хусейна. Полемика Бодрийяра состояла из трех частей. Первое эссе, Войны в Заливе не будет, было опубликовано 4 января, когда американские политики вели военную и риторическую накачку международного общественного мнения; Войны в Заливе нет опубликовано 6 февраля, в разгар массированных ударов союзников по Ираку с воздуха в рамках операции «Буря в пустыне»; и Войны в Заливе не было появилось после капитуляции Ирака и завершения боевых действий, 29 марта. Эти три статьи были опубликованы как во французской газете Libération, так и по другую сторону Ла-Манша, в британской The Guardian. Выйдя отдельной книгой в мае того же года, они принесли Бодрийяру известность, хотя и довольно негативную — для критиков, нападавших не только на самого Бодрийяра и других современных французских мыслителей, но и на бессмысленность современной философии в целом, они стали симптомом интеллектуального банкротства постмодернистской теории. «Бодрийяр, несомненно, дальше всех зашел в отказе как от аргументов Просвещения, так и от всех его достижений», — писал философ и литературный критик Кристофер Норрис[408].

Для Бодрийяра использование «правила Вегаса»[409] в его риторике было сумасшедшей, но необходимой литературной стратегией. Он писал: «Доказывать невозможность войны именно в тот момент, когда она вот-вот должна произойти, когда всё больше накапливается признаков ее наступления, — это глупое пари. Но еще более глупо было бы упустить такую возможность»[410]. Он удостоился также обвинений в безнравственности, поскольку, как полагали его критики, писать о нереальности войны означало игнорировать реальные страдания. Без принятия правды и реальности критику войны не стоило даже начинать.

Правда, которую нужно было сказать о кампаниях союзников в Кувейте и Ираке, утверждал Кристофер Норрис в своей книге 1992 года Некритическая теория: постмодернизм, интеллектуалы и война в Заливе, заключалась в том, что они велись только ради сохранения снабжения ближневосточной нефтью США и Западной Европы. Когда войска Саддама Хусейна вторглись в Кувейт, это вызвало прекращение поставок нефти из этой страны, и безопасность экспорта нефти из Персидского залива в целом оказалась под угрозой[411]. Саддам, со своей стороны, воображал, что, поскольку Соединенные Штаты способствовали его приходу к власти и поддерживали его, кувейтская авантюра останется безнаказанной. Но он сильно ошибался: в США росли опасения, что их ставленник превращается в опасного и нестабильного диктатора, и поэтому сочли необходимым изгнать его из Кувейта и, — по возможности руками иракского народа, если он сможет справиться с этим, — отстранить его от власти. Норрис также писал, что воздушные удары союзников по гражданской инфраструктуре и бомбардировки отступающей иракской армии были настоящими злодеяниями, сравнимыми с геноцидом. Но все эти преступления были тщательно заретушированы в репортажах средств массовой информации, восторженно пичкавших читателей и зрителей технологическими сказками об умных бомбах и другом якобы сверхвысокоточном оружии, убивающем только злодеев.

Ни одну из этих инвектив, впрочем, невозможно логически вывести из равнодушного и обманчивого философского постулата Бодрийяра о том, что мы живем в гиперреальном мире, лишенном истины и объективности. Норрис в начале своей книги цитирует Теодора Адорно: «Смешение правды и лжи, делающее почти невозможным их различение, и сизифов труд по сохранению хотя бы простейших элементов научного знания знаменуют победу на поле логической организации, которую ложь триумфально вырвала в этой битве. У лжи длинные ноги, она бежит впереди своего времени. Превращение любого вопроса, касающегося истины, в вопрос, касающийся власти, не только препятствует поиску истины, как это было ранее при деспотических режимах, но является атакой на самую суть различия между истинным и ложным, которое наемники логики в любом случае старательно пытались отменить».

Адорно, по-видимому, предсказал наш мир — мир постправды. Но Адорно вовсе не благородный рыцарь в белых доспехах, сражающийся за правду с ордами бесхребетных воинов постмодерна, как, кажется, предполагает Норрис, цитируя его. В другом месте Адорно утверждает, что превращение истины в ресурс власти — это процесс, которого «и сама истина не способна избежать, если она не хочет быть уничтоженной властью»[412]. Адорно здесь не столько одобряет возвращение к реальности, сколько меланхолично описывает, как в ней нельзя спастись от вопроса, касающегося власти[413]. Он не сомневался, что идет настоящая война между истиной и властью, и истина оказалась в ней проигравшей стороной задолго до того, как Бодрийяр опубликовал свои злополучные эссе о Войне в Заливе.

В любом случае несправедливо выставлять Бодрийяра квиетистом, попрекая настоящими бомбами, по настоящему убивающими женщин и детей; не следует выставлять его и некритическим теоретиком, противопоставляя критическим теоретикам вроде Адорно. Ответ Бодрийяра критикам в книге 2004 года Прозрачность зла был лаконичным: «…если вы говорите о виртуальности войны, то вы находитесь в союзе с ней и не заботитесь о сотнях тысяч погибших. <…> не мы, посланцы симулякра, кто ввергнул вещи в эту дискредитацию, а сама система породила эту неуверенность, которая затрагивает всё сегодня»[414].

Бодрийяр писал, что и Пентагон, и иракские военные проводили компьютерное моделирование своих стратегий, прежде чем применять их на практике. Эти симулякры вызывали к жизни реальные события, произошедшие в соответствии с их моделями точно так же, как, по его утверждению, карта предшествует территории, которую она якобы изображает. Война, которую зрители западных стран наблюдали на экранах своих телевизоров, была злодеянием, замаскированным под войну. Это была видеоигра, в которой союзные силы, имевшие подавляющее превосходство в современной авиации, сбрасывали на врагов бомбы с недосягаемой высоты, войска западной коалиции не несли потерь, а гибель иракских солдат и мирных жителей оставалась за рамками телевизионной картинки и вне триумфального нарратива.

Бодрийяр говорит про «два ярких образа, две или, может, три сцены, которые относятся к безобразным формам или облачениям, соответствующим маскараду этой войны: журналисты CNN в газовых масках в своей иерусалимской студии; накачанные наркотиками и истязаемые пленные, раскаивающиеся на экранах иракского телевидения; и, возможно, еще перепачканная нефтью морская птица, вглядывающаяся своими слепыми глазами в небо Залива. Маскарад информации с ее паническим шантажом: искаженные лица, предающийся проституированию образ, образ непостижимого страдания. Нет образа поля боя, лишь образы [газовых] масок, помятых или слепых ликов, образы искажения. Там идет не война, а обезображивание мира»[415].

Риторика союзников, писал Бодрийяр, заключалась в том, что это будет чистая война с высокоточными бомбами, которые поразят свои цели с минимальным риском для пилотов или мирных жителей внизу. Бодрийяр считал, что это вздор. Эта опереточная мечта о «чистой» войне, по его мнению, была сродни тематическому городу-парку Эпкот Уолта Диснея, закрытым поселениям или ужасающей фикции в Шоу Трумана, симптомом западного заблуждения, что передовые технологии и правильный дизайн смогут удерживать нежелательные элементы (вирусы, кровь или арабов) за пределами их мира.

С того дня, как 1 ноября 1911 года итальянский лейтенант Гавотти сбросил со своего аэроплана четыре четырехфунтовые гранаты на турецкие войска в Ливии, мечта об уничтожении врагов с воздуха с минимальным риском для своих солдат и офицеров всегда была в фокусе военных инноваций. Если, отбросив возмущение, прочесть эссе Бодрийяра в этом контексте, то его утверждение о нереальности войны, в которой Ирак в основном без ущерба для себя утюжила с неба авиация западной коалиции, кажется менее безумным. Более того, после Войны в Персидском заливе западные фантазии о «чистой» войне получили дальнейшее развитие благодаря технологическим инновациям: политика применения для бомбардировок афганских деревень беспилотников, управляемых операторами, попивающими кофе в Неваде, уходит своими корнями в колониальную политику истребления «дикарей» с воздуха. Но, как утверждал Свен Линдквист в своей книге История бомбардировок, дроны дешевеют[416]. Возможно, в недалеком будущем Неваду будут бомбить беспилотники, управляемые из афганских деревень.

В промежутке между книгами о пустынях реальности и виртуальной Войне в Заливе Бодрийяр совершил путешествие по Америке, где обнаружил себя посреди еще одной пустыни. Первоначально он планировал посетить Калифорнию, чтобы исследовать идею о том, что это место было «испытательным полигоном симуляции» и что именно американское государство первым внедрило то, что вскоре распространилось по родной Бодрийяру Европе в форме обратного колониализма. Но его ошеломили пустынные пейзажи, которые он увидел на американском Западе.

Америка, опубликованная в 1986 году, по содержанию повторяла то, что уже делали Алексис де Токвиль, Д. Г. Лоуренс и Жан-Поль Сартр, то есть была аналитическим докладом европейца о путешествии по Соединенным Штатам применительно к своей стране. Демократия в Америке Де Токвиля, написанная в 1835–1840 годах, выражала убеждение, что Франция быстро движется к полному социальному равенству и что именно демократическая Америка, а не британская конституционная монархия предоставила модель для этой трансформации. Книга Бодрийяра была проникнута аналогичными идеями: он считал, что Европа станет американизироваться, к лучшему или к худшему.