Покровитель

Глава 4

Рита в тот же день сообщила Абраксасу, что Дамблдор, оказывается, предпринимает усилия, чтобы вытащить из Азкабана некоего Флетчера. Недели через две Малфой, придя вечером к ней, подтвердил, что это и есть тот самый воришка, которого он отправил в тюрьму вместо Риты.

— Да, это он. Ну что ж… мы с ним договорились, что он берет по пять сиклей за день в министерской тюрьме, и по галлеону за день в Азкабане. Явился с повинной он… — Малфой наморщил лоб, — дай Мерлин памяти… девятого числа, отсидел неделю в министерской тюрьме и шесть дней в Азкабане, стало быть, тридцать пять сиклей и шесть галлеонов, итого — восемь галлеонов один сикль. Вот ровно столько он и получит, когда явится ко мне за деньгами. И если явится — может, теперь и не рискнет… Понятия не имею, для чего он понадобился Дамблдору, но я навел справки, и, судя по тому, что мне о нем рассказали — приобретение не стоящее. Человек без чести и совести, за ломаный кнат родного отца продаст, может и своих обворовать… Положиться на него в серьезном деле нельзя — подведет. Что ты так смотришь? — поднял он брови. — И у воров бывает честь и совесть... А у Флетчера их нет. С чем я Дамблдора и поздравляю.

Вскоре наступил день рождения Риты — ей исполнилось двадцать пять. Придя из редакции домой, она увидела Абраксаса — почему-то не в костюме и не в мантии, а в халате — шелковом, расшитом золотыми драконами. Когда он в первый раз остался у нее ночевать, то принес и этот халат, и пижаму — «чтобы чувствовать себя как дома».

— Аб! Почему ты в халате? Мы же собирались в ресторан…

— А давай не пойдем? Загляни в ванную, — с таинственным видом предложил Абраксас.

Рита открыла дверь и обомлела. Он явно применил чары расширения пространства, так что маленькая, тесная комнатка стала в два раза больше. Вместо ванны — мраморный бассейн, и стены выложены мрамором, в воздухе парят зажженные свечи, блюдо с фруктами, бутылка шампанского в ведерке со льдом и два бокала.

— Аб… — у Риты не было слов.

Он наполнил ванну водой, налил ароматной пены и привлек Риту к себе.

— Иди ко мне…

Это был сказочный вечер. Абраксас взмахом волшебной палочки притягивал то бутылку и бокалы, то фрукты, они сидели в ванне, ели и пили, время от времени прерываясь, чтобы заняться любовью. Рита, ошеломленная и счастливая, смеялась, когда он, гладя ее по мокрым волосам, предложил искупать ее в шампанском.

— Нет, Аб, давай лучше его выпьем…

— Ты можешь выпить целую ванну шампанского? Мерлин!.. Хотя... один мой двоюродный дедушка — его анимагической формой был конь — любил пить огденское из ведра, причем требовал, чтобы ему наливали полное.

Когда они, наконец, вылезли из воды, Абраксас с сожалением сказал:

— Увы, я не могу все так оставить навсегда — в маггловском доме это приведет к отключению электричества, и у нас будут проблемы…

Потом, когда они перешли в комнату и устроились на диване — Малфой завернулся в большое полотенце на манер римской тоги и действительно напоминал сейчас кого-то из императоров — он вдруг спросил:

— А все-таки, как вышло, что твой Аберкромби подбил тебя на такое? Что, так и сказал — мол, раз ты любовница Малфоя, так залезь как-нибудь к нему в стол, пока старый дурак мух ловит, и просмотри его бумаги? И ты согласилась? Ты понимала, что под Азкабан могла бы меня подвести? Если бы я был в чем-то замешан?

— Нет, он не так сказал… — покраснела Рита. — О том, чтобы залезть в стол, вообще речи не было. Он просто говорил, что мне, как женщине, тем более, близкой к тебе, легче узнать что-нибудь... Что ты можешь когда-нибудь проговориться… И про Азкабан он не говорил, а я не думала об этом… По правде говоря, я не могу представить тебя в Азкабане — это как… как если небо на землю упадет. И я… ты знаешь, я ни о чем таком не думала… Мне просто самой стало жутко интересно, вдруг у тебя есть какие-нибудь страшные тайны… и про Того-Кого-Нельзя-Называть...

Малфой расхохотался.

— Страшные тайны… Надо же! Какие вы еще дети…

— А когда я увидела того гостя на свадьбе… Кстати, кто это был, ты мне так и не скажешь, конечно?

— Я тебе уже сказал — иностранец. Дон Томмазо Энигмо(10). Его имя неизвестно широкой публике, но в своей области он достиг совершенства. Однако журналистов он не жалует, так что не проси, не представлю… А что вообще Аберкромби про меня говорил? Не бойся, расскажи, мне интересно. Я хочу знать, почему я этой публике так не нравлюсь.

— Ну… он говорил, что такие, как ты, присвоили себе право решать за других людей. Что судьба общества должна зависеть от каждого гражданина, а не от кучки богатых и влиятельных...

Малфой задумчиво смотрел перед собой. Потом заговорил:

— Вот как… Судьбу общества, значит, решать хотят? А отвечать за свои решения они хотят? Одно от другого неотделимо. Видишь ли, Рита… в том-то и дело, что большинство людей ответственности не хочет. Люди как раз таки желают, чтобы ответственность на себя взял кто-то другой. Так было — и так будет. И никакие революции этого не изменят, всегда будут те, кто решает, и те, за кого решают. Не мы с тобой это придумали. И в этом нет ничего плохого, потому что каждый человек хорош, когда он на своем месте. Обычный, средний человек живет своими мелкими, личными заботами и интересами. Правда, мелкими они кажутся только тем, кто привык на все смотреть с высоты так называемого «общего блага», о котором они очень любят говорить... И все эти их речи — бессовестное надувательство. Для простого человека имеет значение его собственная жизнь, его семья, его дело… То, что так презирают радетели за "общее благо". И когда свое, личное под угрозой — вот тогда человек способен и на подвиг, и на злодейство… Когда война идет за алтари и очаги… Что? — спросил он, заметив, что Рита смотрит на него, замерев и приоткрыв рот.

— Красиво сказано.

— Запиши, — серьезным тоном посоветовал он, но в глазах затеплилась усмешка. — Заведи себе блокнот: «Так говорил Заратустра».

— Заратустра? Это что-то из Ницше?

— Ох, Рита… Ну, хорошо, хоть о Ницше что-то слышала. А Заратустра… Чему теперь только в Хогвартсе учат? Что ты из истории магии помнишь?

— Гоблинские войны, в основном… Да, и введение Статута, конечно.

— Гоблинские войны — это хорошо, но мало. Заратустра — один из величайших магов древности, живший в Персии три тысячи лет назад. Магглы на его родине считают Заратустру пророком. А Ницше собственно к Заратустре отношения не имеет. Он был сквибом, оттого и с ума сошел. Но писал этот немец красиво… — Малфой ненадолго задумался, потом снова обратился к Рите: — Так что там еще Аберкромби говорил?

— Он говорил, что, пока такие, как ты, вертят Министерством, как хотят, все будет идти только хуже и хуже… И что нечистокровному невозможно пробиться в жизни…

— С чего он это взял? У Дамблдора мать была грязнокровкой — кто-нибудь ему препятствовал, когда он еще в молодости избрался в Визенгамот? Наоборот, все аплодировали — такой талантливый юноша! Назови мне хоть один закон в Магической Британии, ущемляющий права грязнокровок! Другое дело, когда они лезут туда, где в силу своего происхождения, в силу того, что они жили и воспитывались в совершенно другом мире, мало что смыслят и больше вредят, чем пользы приносят… Да что говорить! Знаю я, чего они хотят. Под эту болтовню о защите прав грязнокровок хотят отобрать права у нас! Хотят сидеть в Визенгамоте и распоряжаться, что я могу и чего не могу делать у себя дома. Этак мы и оглянуться не успеем, как лишимся всего, что веками создавали предки... как безродные выскочки приберут к рукам власть и все богатства волшебного мира. Конечно, им хотелось бы, чтобы я если не в Азкабане сидел, то жил в таком сарае, в каком сейчас живет Уизли… Вот только я сарай превращу во дворец, у меня ума и сил хватит! А они — смогут ли они управлять лучше нас? Заметь — с тех пор, как с подачи Дамблдора и прочих магглолюбивых идиотов министром избрали грязнокровку — в стране покоя нет, все катится к дракклам! А виноват кто угодно — Темный Лорд, Малфой, Блэк… Мордред знает кто еще, но только не они!

— Не противоречишь ли ты сам себе? Ты говоришь, что «общее благо» — надувательство, но разве не ради общего блага ты действовал, когда был советником министра? — Рита уже приобрела профессиональную привычку задавать каверзные вопросы.

— А я не отделяю собственное благо от блага Магической Британии, — с лукавыми искорками в глазах отвечал Абраксас, и Рита снова не могла понять, шутит он или говорит серьезно. Но он тут же добавил: — Есть люди, которые по праву рождения стоят выше остальных. Они и должны управлять. И ответственность тоже лежит на них. На нас, то есть. Магическая Британия — это мы. Прежде всего — Священные двадцать восемь.

— Государство — это я, — поддразнила его Рита.

— Так говорил король, и был совершенно прав. Так было всегда, так должно быть и впредь. Когда нарушается естественный порядок вещей, все идет наперекосяк. Сейчас нас оттесняют от власти, всякая шваль наверх лезет... Но мы еще посмотрим, кто кого... И ты мне поможешь, Рита.

Она молча кивнула.

После этого дня рождения — лучшего в жизни Риты — они стали в полном смысле слова союзниками. Абраксас, как и предупреждал, время от времени заказывал ей статьи, где она должна была хвалить либо ругать того или иного министерского чиновника. Материал для статей он предоставлял сам. Варнава Кафф теперь относился к Рите с уважением и наиболее перспективные задания поручал ей. А вот Грегори Аберкромби Риту откровенно презирал, называя ее за глаза (впрочем, Рите об этом очень скоро стало известно, мир не без добрых людей) «представительницей сразу и первой, и второй древнейших профессий». Сам Аберкромби по-прежнему писал статьи и очерки, в которых, как он говорил, «пытался пробудить совесть обывателей, вызвать у них чувство гражданской ответственности».

Рите, которая еще не забыла свои юные мечты — говорить людям правду о происходящем в стране, разоблачать злоупотребления, невзирая на лица, — было очень обидно, порой до слез. Малфой утешал ее: «На самом деле люди вовсе не хотят, чтобы им говорили правду. Им надо говорить то, что они хотят услышать. Нет, ты можешь и правду донести до них — но нужно знать, как это делать. А главное — точно знать, зачем тебе это нужно».

Рита любила его слушать. Цинизм в его речах сочетался со здравым реализмом и жизненным опытом, которым он охотно с нею делился. Но в то же время ей казалось, что Абраксас не до конца доверяет ей. Хотя у Риты уже давно и в мыслях не было действовать против него.

* * *

Три года прошло после свадьбы Люциуса. И вот, наконец, Малфой попросил ее о помощи в по-настоящему серьезном, и даже, может быть, опасном деле — он намерен свалить Крауча, и без нее ему никак не обойтись.

На следующий день после разговора о Крауче Абраксас отправился в Визенгамот. Рита в облике жука сидела на его правом плече, спрятавшись за завесой густых светлых волос. Она впервые заметила, что Абраксас уже почти наполовину седой — просто в его волосах, отливающих платиной, седина почти не заметна.