Том 2. Склянка Тян-ши-нэ

«Хитокои»

Кику-сан одна в бумажном домике. Узорит безделушками: причудливые ракушки, цветные морские камешки для продажи в город.

Грустно, обидно Кику-сан… Второй год неурожай; и все чаще и чаще отец говорит о ее годах… 16 лет Кику, а она еще дома – тяжкой обузой на трудовых плечах старика отца.

– Куда идти? В «Чайный домик» – некрасива Кику: не будут тянуться мужчины к ее продажным ласкам.

16 лет девушке, но ни один юноша не прислал ей «оби» – шелковый пояс – в знак обручения.

Куда идти от отцовских укоров?! Никому не нужна Кику.

Только угрюмый Симано не дает проходу Кику… Ах, зачем стройный красавец Симано – презренный парий «ета»?[19]. Отец никогда не отдаст ее в жены нечистому «ета»!

Нравится Кику Симано: он грамотен, бывал в городах, он выделывает такие красивые вещи из кожи с драконами, птицами и хризантемами…

Последний луч скользнул по горной лысине. Скоро по горным тропам поднимутся согбенные сельчане. И отец Кику – старый Сабуро, вернется к пустому очагу.

Мотыга звякнула за порогом. Вздрогнула Кику: отец.

Скинул солому с плеч и в бумажном кимоно (халате) вошел в дом. Неприветлив взгляд; пучки, веера морщин дергаются по лицу.

– Слышала, Кику, за соседкой, подружкой твоей Охана-сан, ныне присылали из Берегового рыбацкого села: сватают, – и смотрит с досадливым упреком. – Ах, дочь, за что боги карают нас!..

Молчит Кику. Замолк и старик.

И вдруг в угрюмое молчание сумеречно-тусклой комнаты врезались острые торопливые звуки поселкового медного гонга: сзывали на сход.

Девушка раздвинула стену: на улицах было необычайное оживление: люди выскакивали из домов, перегибались из-за порогов.

– Кику, Кику! – кричит соседка Охана-сан. – Чудо из города! Сегодня будут показывать живых людей на материи… Весь народ будет смотреть, у храма… слышишь, сзывают?!

Вскоре вся деревня толпилась у храма богини милосердия Бенном.

Кучками теснились молодые крестьяне в соломенных шляпах, загорелые девушки в цветных грошовых кимоно с бабочками-бантами поясов за спиной…

Возле страшной машины приезжих людей кружились и жужжали бритоголовые лишайчатые голыши ребята.

Направили полотно. Брызнул ослепительный белый свет.

На досчатых упругих подмостках появилась юркая фигурка человечка в длинном европейском сюртуке… На освещенном полотне зашныряла смешная тень.

– Достопочтительнейшие граждане! Я представитель фабрики господина Камейдо. Для вашей уважаемой памяти мое скромное имя – Ямагучи-сан… Я послан помочь вашему горю, – нам известно, что два года подряд небо карает ваш край жестоким неурожаем…

Маленький безобразный Ямагучи, бегающий по подмосткам с развевающимися фалдами сюртука, казался сельчанам добрым духом, спустившимся в забытую горную деревушку.

– Ваш староста сообщил мне, что в вашей деревушке еще ни разу не показывали кино… и вот я первый покажу вам это чудо… Сейчас перед вами откроется то счастье, которое ожидает ваших девушек, если они пожелают работать в Токио у господина Камейдо.

Гигантской цикадой застрекотал кино-аппарат.

И вдруг на мертвом полотне – живые люди, вертлявые улицы, дома…

– Вот одна из фабрик благодетельного господина Камейдо.

Перед изумленными зрителями – роскошный дворец… Распадаются стены… В просторных чистых залах, залитых светом кино-прожектора, у сияющих игрушечных станков – стройные ряды девушек-«работниц» … в шелковых платьях, в лакированных черным дорогим лаком «гетта» сандалиях… Лица «работниц» озарены улыбками, счастьем… Словно пышные девушки не работают, а собрались на праздник весенних цветов… Как мотыльки порхают за спина-ми банты роскошных поясов…

– Смотрите, смотрите, деревенские девушки… Перед вами фабрика господина Камейдо и его работницы… Отцы и матери, ваши дочери могут разделить это счастье городских сестриц!

Распадаются стены… Девушки-работницы уже в иных нарядах – школьниц – в громадной классной комнате.

– Это – фабричная школа. Работниц господина Камейдо в свободное время обучают полному церемониалу чайной сервировки, правилам хорошего тона, кройке и шитью, кулинарному делу, чтению… Девушки, завтра я открою запись всех желающих работать на фабрике Камейдо. Приходите сюда, и я помогу вашему великому горю…

Кику не верит счастью. Сама судьба сжалилась над никудышной Кику…

– Завтра же запишусь, – шепчет Кику.

Шею обожгло быстрое дыхание: обернулась. Так и есть назойливый «ета» Симано. Лицо его искажено злобой.

– Запишешься в рабство. Этот негодяй Ямагучи – новый «хитокои»[20] – поставщик «живого товара» на фабрику паразита Камейдо… – сквозь зубы прошипел Симано.

Откинулась Кику и крепко прижалась к подруге.

Пожалела «ета»: он злой, он боится потерять Кику, расстаться с ней.

Потухло кино-счастье, но Кику не могла тронуться с места, – как зачарованная стояла у храма…

Ночью Кику снился сказочный дворец – фабрика, залитая режущим глаза светом… Как бабочка порхала Кику и неслась на этот свет… она убегала от злого «ета»…

Перед Кику мелькали, плясали изумрудные банты роскошных «работниц». И – снилось – она среди них, такая же прекрасная и нарядная, у игрушечного станка…

Рано утром Кику с отцом едва-едва просунулись к походной конторке Ямагучи.

Кику записали и протянули ей 5 золотых монет… Кику не верит: не сон ли это?! Все ей казалось сказочным, волшебным: и могучее утреннее солнце, и родимый поселок, и толпа полуголодных возбужденных девушек, и маленький желтый человек с большим беззубым ртом – добрый дух Ямагучи…

Отец в этот необычайный день не был суровым: он ласково обходился с Кику, помогал ей укладывать в плетеные корзинки скудные девичьи пожитки.

А вечером Кику с партией девушек-односельчанок отправилась в Токио за сказочным счастьем…

Лишь на самом краю села терпкая досада опалила безмятежную душу девушки: из рощицы выскочил «ета» Симано и прошипел возле самого лица Кику:

– Прощай, Кику! Когда будешь на фабрике – вспомнишь меня.

В окрестностях Токио стоят угрюмые каменные корпуса. Они обнесены валом, изгородью из колючей проволоки.

Это не тюрьма. Это одна из текстильных фабрик японского богатея Камейдо.

Тысячи обманутых девушек – «маленьких птичек-прядильниц» – томятся в застенках фабрики.

По 12 часов в сутки работают девушки в грязных душных корпусах. За малейшую провинность, ослушание – наказывают работниц: их ставят «на часы» с тяжелым ящиком на вытянутых руках… Надсмотрщики-палачи следят, не шелохнется ли жертва…

Работницы на долгие годы контракта отгорожены от всего мира. Никто – даже родной брат, отец – не смеет посещать их… Никуда за пределы фабрики не смеют выйти обреченные на каторжный труд и тюремный быт девушки…

…Ярки в памяти Кику последние слова «ета» Симано. Вот уже третий год, оторванная от родины, от всего мира, огороженная колючей проволокой – томится обманутая кино-счастьем девушка…

Намедни покраснели плевки изнуренной Кику, – подруги говорят: смертельная болезнь – чахотка – свила гнездо в молодой обессиленной груди Кику.

Скоро, скоро Кику попадет в ежегодный скорбный список тысяч жертв[21] обманутых «Великим Немым» и его сподручным – великим болтуном – сводником капитала вербовщиком Ямагучи.