Четвёртая

Если и были в Октльхейне те, кого так же, как Сольге, пугали последствия этого Посвящения, то они сидели себе тихонько по углам, ибо даже если воспитанница самого короля испытала на себе гнев одного глупого рыжего юнлейна, то кто же станет церемониться с теми, кто не был так близок к Толфреду.

А в то время, пока бывшие юнлейны мерились силой на радость зрителям и во славу Альез, пока будущие юнлейны по традиции дрались за отброшенные старшими товарищами ритуальные мечи, пока народ, ради радости которого все затевалось, давился у ворот и стен Четвёртого круга, потому что Большая городская площадь, на которой проводились празднества подобного размаха, осталась за запертыми воротами, Сольге пряталась от всего этого в комнате Шо-Рэя. Второго кресла здесь не было, и она сидела, опершись спиной на то, в котором, наверное, уже жил маг. Постель его, во всяком случае, казалась нетронутой.

— Я давно хочу спросить тебя, принцесса…

— Я не принцесса, маг, — буркнула Сольге. Видеть она не могла, но почти услышала, как Шо-Рэй ухмыльнулся. Или почувствовала.

— Твой отец король?

— Да.

— Значит, ты принцесса. Признанная или нет, но принцесса. Или кровь ваших королей настолько слаба, что её может перебить кровь простой наложницы? Важно не то, кем тебя считают другие, а то, кем ты являешься на самом деле. В моей стране ты была бы третьей в очереди к короне после сестры и брата. Даже если бы в тебе была только десятая часть королевской крови или даже сотая, тебя почитали бы наравне с ними.

— У тебя очень хорошая страна, Шо-Рэй, — сама не зная почему, Сольге улыбнулась его словам. — Где она находится?

— Далеко, принцесса. Южнее Раймини, далеко в море, где не видно большого берега, но есть много-много мелких островов. Они соединены между собой мостами, а ещё между ними снуют маленькие юркие лодки с белыми парусами. На островах покрупнее мы строим свои дома. На самом большом стоит королевский дом, у нас нет замков. И тот, чья очередь сейчас править, переселяется со всей своей семьёй на него.

— Очередь из королей? — засмеялась Сольге. — Если твоя страна и правда существует, я хочу её увидеть. Обещай мне, что возьмёшь меня с собой, когда решишь отправиться туда.

Ответить Шо-Рэй не успел. Вопль Доопти раскрошил тишину и разогнал настроение.

— Так скажи, принцесса, — вернулся к начатому разговору маг, — что держит тебя в этом замке? Почему ты, несмотря на всё скверное к тебе отношение, ещё остаёшься здесь? За что ты цепляешься? За верность королю, который не признает тебя сестрой и не может заткнуть рты своим подданным?

— Потому что кроме Толфреда я никому не нужна. Мне просто нечего делать за этими стенами.

Впервые Сольге решила покинуть Октльхейн в том возрасте, когда девочки покидают детское крыло дома. В иных странах таких считают уже невестами и выдают замуж, но в Октльхейне только начинают готовить в жены. Сольге же ждала иная судьба. Король Толфред решил определить её на обучение к мастеру Сатрену. Какой юной деве понравится рыться в старых бумагах, чихать от книжной пыли и носить серые и коричневые платья, на которых эту самую пыль не так сильно видно? И уж точно куда приятнее проводить время с подружками, а не слушать ворчание старого архивариуса. Но воля короля есть воля короля, если только… Если только воле этой не противостоит почти столь же королевское упрямство.

Сольге сделала вид, что смирилась, а сама тем временем разузнала, куда отправили по воле старого короля и капризу Байвин её мать. И сбежала.

— Я легко нашла её дом. Король хорошо устроил судьбу своей любимой наложницы — выдал её замуж за достойного и богатого человека. Я долго бродила вокруг их дома, прячась за забором и не решаясь постучаться. А потом увидела её. Мою мать. Она гуляла в саду со своими детьми: сыном — красивым мальчиком чуть моложе меня самой, девочкой на несколько лет младше и совсем крошкой. Она была так ласкова с ними. Смеялась, пела им песни, играла в игры, в которые никто и никогда не играл со мной. Я словно превратилась там в камень, Шо-Рэй. Я страшно боялась даже пошевелиться — вдруг они меня заметят — и не меньше желала, чтобы заметили.

Потом они ушли. А я решилась. Я постучала в ворота. Мне открыла служанка, и я попросила сообщить её госпоже, что к ней пришла Сольге.

Ждать пришлось недолго. Вот только навстречу мне вышла вовсе не ласковая мать, которую я видела в саду и к которой так стремилась. Женщина, которую я увидела, была бледнее первого снега и испуганнее лани, за которой гонится волчья стая. Она умоляла меня уйти и не ломать её жизнь. Она говорила, что давно смирилась с тем, что меня у неё отобрали, что она давно забыла обо мне и даже благодарна старому королю, что все сложилось так, как сложилось…

И я ушла. Вернулась в замок и поклялась себе, что больше никогда не покину его стен. Толфред не сказал мне ни слова в упрёк тогда и никогда не вспоминал о моём побеге позже. А я сама только спустя несколько лет поняла, почему мне так легко удалось добраться до нужного места, без препятствий, без приключений и опасностей — он догадывался, что я сбегу, и просто ждал, отпустил, чтобы я сама всё поняла и увидела. Сама. Потому что его словам я бы не поверила.

А ещё Сольге рассказала о второй своей попытке покинуть Октльхейн, о неудавшемся замужестве. О том, как снова зареклась покидать стены замка.

— Так что никому я не нужна, кроме моего короля, Шо-Рэй. И идти мне некуда и незачем, разве что Толфред, всё-таки, изгонит меня.

Маг, нет, не хмыкнул, как он это обыкновенно делал. Он молчал, и от молчания его веяло сочувствием и пониманием.

— Женщина, когда-то считавшаяся твоей матерью, и два недоумка на троне — ещё не весь мир, принцесса. Как и твой коронованный брат. Подумай об этом. И, может быть, ты решишься отправиться в новое путешествие, не дожидаясь изгнания. На мою компанию можешь рассчитывать. И да, я обещаю тебе, принцесса Сольге, что если однажды я решусь вернуться в свою страну, то обязательно позову тебя с собой. Если, конечно, тебя не укачивает на волнах.

Сольге засмеялась — впервые за последние дни ей стало легко. В мерцающем свете свечи было не видно, но она была готова поклясться, что маг тоже улыбался.

***

Начавшееся с таким шумом и вопреки традициям Посвящение постепенно комкалось, теряло торжественность и скатывалось в площадной фарс.

Как бы ни любили принцессу Байвин подданные, видеть благодетельницу на месте, ею не заслуженном, было странно. Гордость матерей была понятна и радовала сердца, но отсутствие отцов и старших братьев, принимающих юных воинов в свои ряды, создавало ощущение, будто дети пробрались в оружейную и решили поиграть в главный праздник Октльхейна.

Народ, чей дух должно было поднять Посвящение, теснился у стен, толпился в воротах — зрителей в этот раз было куда больше, чем обычно. Чужаки-южане, затесавшиеся в толпе, гортанно перекрикивались, тыкали пальцами, глумливо обсмеивали происходящее. Кое-где вспыхивали потасовки между ними и октльхейнцами, быстро гаснущие, впрочем, в этой тесноте.

То тут, то там прокатывался ропот — мол, не стоило торопиться с Посвящением, мол, не к добру это. Но был он слабый — выскажется кто, да и хватит. Мало ли чего. Да и вон — праздник-то он и есть праздник. Угощение же ещё обещали, по обычаю, по правилам.

Но и угощение не порадовало. Время-то какое? Вот. Пара пирожков да стакан разбавленной медовухи — и вся щедрость. Не такой радости ждали, ох, не такой.

Сама церемония закончилась тоже куда быстрее, чем следовало и… Да просто закончилась и все. Нет чтобы выехать за стены города через Ворота юнлейнов, объехать весь его по кругу, оставляя за стенами мальчишество во всём его легкомыслии, юнлейнские забавы и шутки, и вернуться обновлёнными, принявшими Посвящение не только сердцем, но и умом, торжественным строем проследовать через Врата Альез уже воинами, а не юнцами. Вместо этого новопосвящённые несколько раз объехали площадь под радостные крики народа, да на том всё и закончилось.

Отчего Ворота юнлейнов оказались вдруг запертыми, так никто и не понял. Сама Байвин делала вид, будто всё так и надо, будто Посвящение так и задумывалось, а то и проводилось всегда. Ей верили и славили наравне с отсутствующим королём. Несмотря на нарушенные традиции, на скудное угощение, тесноту, люди расходились с площади довольные и радостные. Своей цели Байвин достигла. Вот только нет-нет, а встречалось в толпе задумчивое лицо.

Когда площадь опустела окончательно, трижды пробил колокол. Ворота Третьего круга скрипнули и тяжело захлопнулись. А спустя половину часа колокол пробил снова: открывались ворота Второго и Первого кругов. И кто бы знал, что это всё значило.