Четвёртая

Глава 9

Сперва люди на площади, конечно, оторопели. Замолчал колокол, и над площадью повисла тишина. Только редкие шепотки нарушали её сперва, но постепенно их становилось всё больше, а сами они — громче. И вскоре запертое в Третьем круге стен пространство Октльхейна загудело подобно пчелиному улью.

И Байвин снова заговорила. О том, что она слышит голоса добрых подданных Октльхейна, что ей близка их тревога за пропадающий за стенами урожай, их страхи перед голодной зимой. О том, что люди, которых не коснулось бремя Сестёр (она так и сказала — бремя), не должны закрываться от мира и жертвовать своей повседневной жизнью из-за иллюзорных опасностей.

Слушали её внимательно. Кое-кто, кто помоложе, поддерживал одобрительными криками. Другие, из тех, кто постарше, качали головами и хмурились — негоже нарушать традиции, сложившиеся так давно, что праправнуки праправнуков сыновей внуков тех, при ком всё началось, приходятся нынешним старикам прадедами. Но вот чего у принцессы было не отнять, так это дара убеждать. Да и на кого опереться, когда сильнейшие лежат за запертыми дверями и неизвестно, когда встанут. Вот уже и разгладились нахмуренные лбы, расслабились насупленные брови, улыбки заиграли на лицах — ай да Байвин! Благодетельница, хранительница — нет её заботливее и участливее. С такой и в запертом городе не страшно и надёжно.

Вот о запертых Воротах юнлейнов кто-то вопрос и задал. Ещё светлее улыбнулась Байвин, ещё ласковее заговорила, только так никто ничего и не понял, о чем была её речь и что там, всё-таки, с воротами. Да и, наверное, не так это важно, когда рядом бывшие юнлейны мышцами играют, как застоявшиеся жеребцы — удаль свою хотят показать, испробовать новую силу. Праздник, как-никак. Посвящение.

***

Отшумели короткие празднества — в трудное время не стоит разбазаривать запасы даже и на поднятие духа подданных. Дни потянулись прежние — долгие, светлые, жаркие. И сначала почти не отличались один от другого — обычные тихие дни. Но видимо, всё-таки, стоит строго следовать традициям. Хотя бы некоторым.

Альез не поскупилась. Новопосвящённые воины получили столько силы, сколько не было ни у их братьев, ни у их отцов. Силы огромной, необузданной, рвущейся наружу. Так было заведено — после окончания празднования молодые воины под присмотром старших уходили в поход. Объезжали дозором границы Октльхейна, разбирались с разбойничьими бандами — укрощали новую силу, учились ей владеть и управлять. Долгие переходы забирали лишнюю, и обратно возвращались не буйные мальчишки, а почти зрелые воины, наполненные такой силой, с какой сами могли совладать.

Теперь же всё было иначе. Несмотря на все восторги, на ласковые речи принцессы Байвин, обращённые отчего-то к «своему драгоценному войску», запертые в стенах Октльхейна новопосвящённые воины в конце концов заскучали и как сдурели. Начались беспорядки, переходящие в драки, а то и в кровавые побоища. Вскоре к казармам добровольно не подходил никто из обитателей замка, даже вездесущие дворовые мальчишки старались не попадаться на глаза бывшим юнлейнам — получить крепкий подзатыльник, а то и пинок повыше колен, пониже спины никому не хотелось. А уж женщины, от девчонок до старух, так и вовсе избегали показываться хотя бы близко — и без того любящие сальные шутки, молодые мужчины сейчас и вовсе распоясались. Даже матери, не выдержав, приходившие их пристыдить, иной раз нарывались на грубость.

Однажды едва не попал в историю Янкель. Некоему воину по имени Ангир показалось, что помощник архивариуса недостаточно почтительно на него посмотрел. Болтавшегося на половине высоты собственного роста Янкеля, спас, как ни странно, Хендрик. И вовсе не из хорошего отношения или былой привязанности к Сольге. Даже наоборот. Хендрик ухватил Ангира за кулак и потребовал отдать ему мальчишку-архивариуса, давно выпрашивающего хороших тумаков. Он не сказал, за что именно, но глядя на злую ухмылку Хендрика, Янкель и сам догадался, что сейчас на нем отыграются за Сольге.

Завязалась драка, потому как уступать никто не собирался, и Янкель просто сбежал. С того дня Сольге настрого запретила ему выходить за пределы Детского крыла. Пусть вон лучше с найденной страницей разбирается и за Доопти приглядывает — целее будет.

Вопрос «Что с Воротами юнлейнов?» звучал все чаще. Но ответа на него, по-прежнему, не было ни от принцессы-благодетельницы, ни от её свиты. В конце концов, кое-кто из молодых воинов, ещё не до конца ослепленный благословением Альез, решил сломать ворота, чтобы вырваться из города. И, может быть, в один прекрасный день пали бы или Ворота Юнлейнов, или не такие укреплённые ворота Третьего круга, о которых пока не вспоминали, но случилось то, что так страшило Сольге. Альез потребовала свой дар обратно.

Он был так велик, этот дар, что ни один из воинов сначала и не понял, что сила убавляется. Но звезда была так близко, а силы так много. И потому того, что отцы и старшие братья отдавали на протяжении долгих-долгих недель, младшие лишись чуть больше, чем за месяц. Не веря в происходящее, глупые мальчишки боролись до последнего. Некоторым повезло — женщины их семей, разобравшись, что происходит, забирали ослабевших сыновей и братьев по домам. Тех же, чьи родственники остались за пределами Третьего круга, или вовсе были бессемейными, слуги волоком оттаскивали в казармы с улицы, ибо остаток силы выходил сразу и внезапно. Последним сдался Ангир. Его, еле живого, еле оттянули от Ворот Юнлейнов, которые он пытался сломать до самого конца.

Сольге оказалась права. Альез забрала своё, как делала это всегда.

***

Старая Улла уже долгое время стояла у дверей Детского крыла и всё не решалась постучать. Очень не хотелось ей связываться с этой наглой девицей, шавкой архивной, хоть и королевской. Ой, как не хотелось! Но Хендрик, сыночек любимый, младшенький, поздний… Столько лет встречала Улла Альез вместе с мужем, в должное время передала старших сыновей в руки хорошим жёнам и не волновалась о них сильно. А младший вот… Ох, Хендрик! Ради него, все ради него!

Кто бы мог подумать, что так выйдет? Отгуляли, отпраздновали своё Посвящение. Ну пошумели чуток от избытка силы. Так кому и когда такая доставалась? Разве была ещё с кем-нибудь так щедра благословенная Альез? И так вовремя.

Улла преклонялась перед Байвин. Вся пошла в мать, покойную королеву. И статью, и умом, и хозяйственностью. Толфред, конечно, король. Может быть даже получше отца своего — спокойнее при нём стало. Старый король вопросы всё больше мечом решал, а Толфред с посланниками разговаривает, не только меч его оружие, но и слово веское. Не зря же девицу эту при себе держит, Сольге, что по архиву для него рыщет, с посланниками шашни крутит — мирно живёт Октльхейн при короле Толфреде, но воины всегда начеку.

И всё же, как бы было хорошо, если бы закон позволял посадить на трон Байвин. С тех пор, как она взяла на себя обязанности королевы, и во дворце порядок, и в городе. И голодных накормит, и за обиженных заступится. А как придёт благословенная Альез, так отсутствия короля и не заметно даже — весь королевский груз на себя берёт умница Байвин. Любят её подданные, не меньше короля любят и чтят.

А то, что нарушила принцесса обычай, так это ради Октльхейна и его благополучия. Тревожные слухи ходят. Говорят, все чаще вокруг города чужаки стали попадаться, всё больше южане, из тех, бродячих. Разве справились бы юнлейны одни? Кто ж мог знать, что Альез свой дар сразу обратно потребует?

Что теперь делать? Байвин молчит, уже который день не выходит к людям. Винит себя, наверное, за случившееся, хоть и нет вины принцессы в происходящем. Ох, Хендрик, ох, сыночек…

Сольге молча выслушала предложение Уллы, а красноречия та не жалела, так же молча покачала головой, отказывая, и только когда за матерью Хендрика закрылась дверь, дала волю чувствам. Янкель отступил к своей комнате — проверить, надёжно ли заперта Доопти. Попадись она сейчас под руку Сольге, беды было бы не избежать. А Шо-Рэй, покинув своё кресло, с любопытством наблюдал за происходящим.

— Что так разозлило тебя, принцесса?

— Не называй меня принцессой! Это была мать Хендрика. Приходила меня облагодетельствовать — подложить под своего сына…

— Подложить? — перебил маг. Сольге вздохнула и терпеливо объяснила:

— У нас считается, что женщина рядом с воином может помешать Альез, и сила будет уходить не так быстро.

— Любая женщина?

— Нет. Возлюбленная или жена.

— Какие интересные в вашем Октльхейне обычаи… — задумчиво сказал Шо-Рэй. — И? Насколько я помню, ты говорила, что у Хендрика есть невеста.

— Он не подпускает её к себе. Зовёт меня. И его мать пришла забрать меня в свой дом, где я буду беречь его от Альез, пока она не уйдёт, пока не встанет его отец. И тогда они выкинут меня, как… Как…

— Шавку?

— Да, как ненужную шавку! — последние слова Сольге уже кричала.

Шо-Рэй задумчиво потёр подбородок и вдруг согласился:

— Выкинут. Ты права, принцесса.

— Я не…

— Да, ты не она. Но ты можешь поступить как принцесса. Если не ты пойдёшь в дом Хендрика, а позволишь привести его сюда, осчастливить, а когда всё закончится, не тебя будут выкидывать из дома, а ты. Или ты можешь проявить королевское благородство и просто милостиво отпустить уже ненужного тебе воина к невесте.

Что-то такое было в тоне его голоса, что Сольге задумалась. Что там за мысли возникли в её голове — неизвестно, но вскоре она улыбнулась, развернулась на каблуках и помчалась догонять ушедшую.

С самой высокой башни внимательный взгляд наблюдал, как старая Улла, обречённо сгорбившись, брела через двор. Девка отказала, это ясно. Наблюдатель довольно усмехнулся. Вот и хорошо. Но уже в следующим миг ухмылка исчезла: Уллу, очень стараясь не торопиться, похожая на вот-вот взлетящую птицу, догоняла Сольге. Обе остановились. Сольге что-то сказала, что-то такое, что мать Хендрика часто закивала головой, схватила её за руки, а после сорвалась с места, словно сбросила пару десятков лет. Сольге же напротив, пошла медленно-медленно, то ли подобрав годы, сброшенные Уллой, то ли это её собственные мысли не давали ей больше бежать.

Наблюдатель не стал дожидаться, пока Сольге скроется с глаз и, буркнув: «Посмотрим ещё…» — покинул башню.

Вечером того же дня Хендрик появился на пороге Детского крыла. Его поддерживали под руки два крепких слуги. Такие были в каждом хорошем доме — воины воинами, а в их отсутствие кто-то должен охранять дом, горные барсы за домовыми мышами не гоняются.

Сам он с виноватой улыбкой шагнул к Сольге. Обнял, едва не придавив её:

— Прости меня, мой весенний цветок.

Сольге сдавленно пискнула что-то согласное, и слуги снова подхватили Хендрика. Ещё трое, тем временем, заносили сундуки с вещами, корзины с фруктами, хлебом и вином.

— Я не хочу, чтобы мой сын в чём-то нуждался, — строго сказала Улла, — и ты, конечно, тоже, архивариус Сольге.

Сольге хотелось ответить чем-то колким и язвительным, но она лишь сдержанно кивнула.

В этот момент откуда-то из глубины коридора, со стороны комнаты Янкеля, раздался восторженный визг. Доопти пронеслась через весь коридор, с размаху повисла на шее у Хендрика и забормотала что-то ласковое. Её оттащили, но девчонка рвалась, выкручивалась и кусалась. Кое-как Янкелю с помощью тех самых крепких слуг удалось затащить Доопти обратно в комнату и запереть. Но и оттуда был слышен её визг и вой.