ПВТ. Тамам Шуд

Глава 12

Юга открыл глаза.

Сколько ему было, когда он начал осознавать себя? Точно помнил — ходить начал рано, говорить — поздно. До поры ныл не своим голосом. Зверячьим.

Не плакал никогда, даже когда били. Шипел, выл стиснутым горлом. А потом бросался в глаза обидчику.

Не говорил, но слушал внимательно. Мир полнился звуками и запахами. Звуки были ему братьями. В них он находил покой и утешение. Звуки учили его двигаться, думать. Наблюдать. Подражать.

Он не лежал в зыбке. Выполз оттуда до года и сныкался под лавкой, сбил себе гнездо из тряпок и мягкой рухляди, выброшенной Провалами.

Мать сообразила не показывать его прочим. Молока ему не нужно было, чем питался — один Лут знал. Рос сам по себе, она сперва боялась, потом перестала. И верно, мороки мало: поставила миску с обрезьем каким, с творопом ли, тем и жил. Выбирался из своего укрывалища по ночам, ночами же сбегал.

Под руку пошел только на втором году. Видимо, подглядел, как прочие бабы с дитятями обходятся. Притащил тряпку-рубашку, сам в нее залез. Женщина, вздыхая от страха, подманила к себе. Тот подошел, глядя насквозь чужими, горячими глазами. Босой, с длинными, до пола, волосами. Узколицый. Глаза дырищами. Ногти или сточены, или обгрызены. Не поймешь, пацан или девка. Женщина вспомнила, как он выл в первые дни в зыбке. Не нравилось ему там.

Протянула руку, обмирая, тронула щеку. Кожа гладкой оказалась, прохладной, и — вполне человеческой. На касание подкидыш вздрогнул, вскинул головой, оскалился, показывая острые зубы. Полный набор. В ту ночь она его впервые расчесала. Приодела, затянула рубашку поясом. Худой, горячий, крепкий. И чистый — не иначе, в Провалах плескался ночами.

А когда обменышу пять сравнялось, поняла — красив. Выглядел старше. Привела в дом гостя, человека прохожего, не из деревни.

Подвела сына. Сама вышла, за надобностью.

— Какой ты… Юга, — рассмеялся человек, тряся прокушенной до кости рукой.

Подкидыш только шипел, показывал клыки. Забился в угол и таращился оттуда. Глаза что змеи.

— Ну. Ну. Не бойся. Смотри, что у меня есть, а? — человек вытащил из-за пазухи низку бус.

Ярко-зеленые, они были точно самородные огни в этой глуши. Как живые горячие душки Провалов.

Человек бесстрашно присел на корточки, поманил рукой. На глазах у него блестели плоские прозрачные щитки.

— Иди. Иди ко мне. Я добрый, я не обижу…

Подкидыш осторожно приблизился. Яркие бусы манили огнем.

— Чур не кусаться больше.

Человек положил руку ему на плечо, обменыш вновь показал зубы, но ему строго пригрозили.

Правой руке не хватало одного пальца.

— Нет. Вот так. Хороший мальчик. Красивый мальчик.

Юга закрыл глаза.

Точка, в которой находился он, была лишена привязки пространственной. Единственное — знал точно — он был ее центром. Средостением. Жемчужиной этой черной мантии.

Ихор, темная темянная вода, держала его в себе бережно и цепко, как смола муху. Он мог остаться, никто бы не сыскал его здесь. Выписать себе из общего информационного поля. Как сделали остальные. Все они были здесь, Юга чувствовал, осязал их кожей, волосами, ставшими ихором.

Другая форма, та же сущность.

Надо возвращаться, подумал.

Надо. У него было к кому. У него было зачем.

Он не желал спокойствия.

Тогда возьми, сказали ему.

И память его народа хлынула со всех сторон, и вся черная вода обернулась вдруг — его волосами.

Шерлом.

Он вынырнул, проскреб ногтями, срывая водоросли и улиток, рванулся вверх, но ушел вниз. Небо над головой было круглым и сжатым, как кулак.

Когда он выбрался, вокруг порозовело. Рассвет принес туман и влажный цветочный запах. Юга кое-как откинул с глаз тяжелые, точно мертвые, волосы. Лег навзничь и лежал, не чувствуя ничего.

Очнулся, когда его дернули за плечо, кольнули мясо, будто ножом. Юга вскинулся, и пес с рычанием отпрянул.

— Пошо-о-ол, — прохрипел Юга, слепо шаря в поисках палки или камня.

Рука ухватилась за мягкое. Третий глянул и поднялся, словно трезвея от холода. Вкруг него лежали мертвые. Неизвестной силой схваченные и уложенные странно, будто в хоровод, центром которого был злосчастный колодец.

— Не я же вас уморил, — прошептал Юга, дико оглядываясь. — Не мог я…

Осекся, почуяв присутствие. В нескольких шагах от него замер всадник. Странным был скакун — будто из золота отлитая насекомная, многоногая тонкая тварь. Но и всадник не выглядел обыкновенным. Они смотрели друг на друга долго, целое мгновение, а затем скакун в одно движение оказался рядом. Юга отшатнулся, рука всадника ухватила пустоту.

Золото, вспомнил Юга. То, что он видел перед падением.

Всадник казался выростом на спине своего скакуна. Ни седла, ни упряжи. Лицо в желтой чешуе. Доспех из жесткой красноватой кожи, шлем в шишках. Глаз не видно.

— Ай, чего ты хочешь, чучело, — прошипел Юга, когда всадник пустил скакуна кругом.

Хрустнуло костями сзади и в круг влился еще один подобный. То же золото, тот же доспех. Еще один выехал из раскуроченных ворот. Они молча двигались вокруг Юга и тот, устав кружиться, замер на месте.

Он не понимал их намерений, но трупы человековы были вполне красноречивы. Кто-то из убитых сжимал в руках топор или сулицу, у Юга же при себе ничего не было.

Как, шепнули голоса в голове. Мы все с тобой.

Это хорошо. От понимания у Юга заколотилось в висках. Просто, совсем просто. Хорошо, что всадники шли кругом. Сами лезли в воронку.

Юга собрался, сжался, приставил локти к туловищу. Выпрямился резко, струной, выбросил вверх раскрытые ладони, раскинул руки и закружился вместе со всадниками.

Волосы с шелестом развернулись из косы, легли на спину, точно прилипли.

Он танцевал, сливаясь с ритмом всадников, с дробным движением ног скакунов, с тихим их дыханием, с запахом цветущих деревьев и разлагающихся тел.

Когда попытались накинуть аркан, было поздно. Юга закончил танец, оборвал его, точно рыбу подсек — одним сильным движением.

Витрувий называл эту хореограмму Мясорубкой и именовал стандартной защитной реакцией.

«Если же случится Третьему быть окружену, то исполняет он танец из свободных связок, используя доступное пространство. Вяжет воедино подручные средства и погружает угрожающий субъект, физическую его, белковую оболочку в измененное состояние. Такое именуется Мясорубкой, ибо имеет схожесть в цикличном вращении, в погружении и в результате мясного продукта на выходе».

Юга оставил поселение. Людей там не встретил — либо умерли все, либо живые спрятались. Себе ничего не взял, до ночи тащился по тракту. Переночевал в кустах, утром напился холодной воды из реки, съел горсть ягод, от которых вязало щеки и язык. Золотым шаром выкатилось солнце, давило сверху.

Сперва услышал воду и людей, только потом, взобравшись на холм над рекой — увидел. Людей было множество и они строили что-то. Лагерь. Полевое жилье себе, понял Юга.

Его тоже увидели. На берегу стояли четверо. Трое людей и один длинный, не такой. Он смотрел в его сторону. Люди, завидя Юга, крикнули пару раз, а длинный сказал что-то резкое прочим. Махнул рукой, не раздеваясь, вбежал в воду, врезался плечом в волну. Пересек реку за пару гребков.

Юга сел, чувствуя, как кости его тяжелеют, немеют от подступающей, долго сдерживаемой усталости. Засмеялся.

Прикрыл глаза, а потом вовсе лег на спину.

Рядом с ним опустились в траву, обдали запахом речной воды и сухого, степного ветра. Юга приоткрыл рот, ловя его небом. Прижал языком.

— Я не мог связаться с тобой.

— Может, лучше бы и вовсе не связывался, пастух.

Выпь наклонился и быстро прикоснулся лбом ко лбу.

Юга поднял руку, не сильно дернул его за волосы — густые и крепкие, как шерсть большой дикой собаки.

— Скажи, что здесь творится?