Песнь войны

Гевин едва слышал звук собственного судорожного дыхания и раз за разом повторял это слово охрипшим от криков голосом. После он перешёл на шёпот, а вскоре и вовсе мольба звучала лишь в его голове. Время застыло. Одним богам известно, как долго это продолжалось, но вдруг руки мальчика ощутили тепло. Он вспомнил сестру. Вспомнил, как они бегали по лугам, держась за руки. Вспомнил её смех и радостное детское лицо с едва заметными веснушками.

Вода словно обволакивала руки и сделалась тёплой. Ужас отступал, а дыхание становилось лёгким. Наконец, Гевин услышал всплеск. Звук, так похожий на тот, что ещё недавно так его ужаснул, теперь был самым прекрасным на свете. Деревянные стенки перестали протекать. Бочка держалась на поверхности, слегка покачиваясь на волнах, и мальчик надеялся лишь на то, что волны прибьют её к берегу прежде, чем он погибнет от голода и жажды или снова пойдёт ко дну.

Гевин не знал, сколько времени провёл в своей деревянной темнице. Он старался не спать, боясь, что вода перестанет держать бочку на плаву, а чтобы занять голову, погружался в размышления о поступке отца. Мальчик раз за разом пытался найти этому объяснение или хотя бы оправдание, но снова и снова терпел поражение.

Иногда Гевина всё же одолевала дремота, и тогда ему снилась сестра, зелёные луга и яркое солнце на безоблачном небе. Но кончались эти сны всегда одинаково: вода яростно обрушивается на всё вокруг, мальчик уносится на глубину, а свет меркнет в смыкающихся над ним волнами…

Рассказчик замолк. Языки пламени вырывались из костра, с треском выбрасывая искры.

— Если вы утомились, господин, я пойму, — тихо проговорил женский голос. — Всё же час уже поздний…

— Нет, вовсе нет, — ответил тот, — историю нельзя оставлять без завершения. К тому же, герою моего рассказа куда хуже, чем нам с вами. Негоже оставлять его в таком положении…

Он набросил сползший плащ на плечи и вновь унёсся мыслями в мрачное повествование.

Гевин слушал монотонный шум волн так долго, что, когда к этому звуку примешались другие, решил, что это ему чудится. Сначала доносились отдалённые голоса, потом удар, который заставил мальчик вздрогнуть. Тут же он ощутил, как толща воды, близость с которой он ощущал всё это время, стала отдаляться. Потом стук — и его перестало качать.

— Тяжёлая! — послышалось снаружи. — И как только ко дну не пошла?

— Там поди внутри то, что не тонет.

— Например болтун, вроде тебя?

— Чего гадать? Сейчас днище выбьем да поглядим.

Вскоре Гевин кубарем выкатился наружу, а в глаза ему больно ударил яркий свет. Первым, что он увидел, прикрывшись от солнца, были загорелые лица матросов. Когда они дали мальчишке воды, он хлебал её с жадностью, пока не заболел живот.

Капитану мальчик сказал, что ничего не помнит, даже своего имени, но того и не интересовали подробности. Зато, когда он узнал о магическом даре Гевина, то расплылся в улыбке. «Тебе крупно повезло, — усмехнулся он, — завтра к вечеру мы будем в Вальморе.»

Так юный Гевин Лонлинг оказался сначала в городе магов, а после и в самой Академии. Для него началась новая жизнь, но он никогда не забывал старой, хоть и назвался другим именем…

— Каким же именем он назвался? — спросил женский голос.

— Отто, — ответил рассказчик. — Так звали одного из матросов, что спасли его. Впрочем, под этим именем его уже вряд ли кто-то помнит…

Завершив обучение, Гевин-Отто отправился путешествовать и побывал всюду: от Миррдаэна до Анмода. Развил новые способности и обогатился многими знаниями. Но только Академию он по-настоящему считал своим домом. По пути туда он сделал короткую остановку на острове Лоун, куда не решался вернуться многие годы.

Там всё было по-старому. Его отсутствия не заметили ни зелёные луга, ни прибрежные скалы, ни даже тёмные, пропитанные солью, стены замка. Его отец, лорд Аррет Лонлинг уже давно умер, а мать с дочерью вернулись на большую землю. Теперь этот остров стал совсем чужим, но Гевин покидал его с лёгким сердцем. Он вернулся на Вальмору, вновь сменив имя, чтобы через несколько лет встать во главе Академии. Стать архимагом Вингевельдом.

Архимаг замолчал и вздохнул. Восхищённое лицо Беаты Леврайд в портале вдруг погрустнело.

— Господин, — негромко произнесла она, — я не знала… Даже представить не могла, что история вашей жизни столь… Печальна.

— Но именно она сделала меня тем, кем я сейчас являюсь. Я прожил долгую жизнь и многие годы шёл к цели, к которой сейчас близок, как никогда. Полагаю, другой на моём месте сделал целью своей жизни отмщение отцу, а то и всей своей семье. Но я не одержимый местью безумец. Мои планы простираются гораздо дальше.

— Вижу, вы взяли мой подарок с собой, — улыбнулась девушка.

Архимаг опустил взгляд на аквамариновый амулет, висевший на его шее.

— Да, милая безделушка. К тому же, напоминает мне о вас. Клянусь, моя дорогая, если бы у меня была дочь, она бы выглядела в точности как вы.

Портал приглушал цвета, но даже через него Вингевельд заметил румянец на щеках Беаты.

— Вы, должно быть, шутите, — смущённо проговорила она.

— Когда я впервые увидел вас, Беата, вы напомнили мне меня самого. Того мальчишку с испуганным взглядом, что впервые переступил порог Академии. Того, кого по чистой случайности спасли матросы посреди Закатного моря. Того, кого они прозвали Мальчик-из-бочки.

Попрощавшись с любимой ученицей, архимаг ещё долго вглядывался в огонь. Мёртвые прислужники стояли на почтительном расстоянии от костра, не издавая ни звука.

— Мальчик-из-бочки, — задумчиво произнесли губы Вингевельда.