Песнь войны

Наёмник выдохнул и осторожно поднёс чашку к губам. В нос ударила мешанина из запахов душистых трав, чеснока и чего-то гниловато-земляного, вроде болотной тины или древесного гриба. Старик улыбался, обнажив оставшиеся зубы, всем своим видом предвкушая что-то грандиозное. Была не была! Глоток. Ещё глоток. «Будто грязь болотную хлебаешь, честное слово», — подумалось Таринору.

Подавив рвотный позыв, наёмник проглотил остатки жижи, а посмотрев на заметно погрустневшего старика, ещё и демонстративно облизал край чашки.

— Веришь теперь?

— Эх… Твоя правда, верю, — махнул рукой Эйвинд и забрал у наёмника пустую чашку.

— Расстроился, что не удалось порезать на ремни чуть живого человека?

— А думаешь, каждый день упыря в здешних краях отыскать можно? Ремешки из упырьей шкуры от всякой нечисти, знаешь, первое дело! А то погани на болотах развелось немеряно, огоньки даже из деревни видать.

— Уж извини, что не оправдал твоих ожиданий, старик. И чего б со мной от этой жижи случилось, окажись я упырём?

— Пеной бы изошёл, да грязью излился. Только шкура бы и осталась. Эх!

— Теперь расскажи-ка, как меня нашли и зачем притащили сюда.

— Охотники тебя на опушке увидели, телом бездыханным. Сердце не бьётся, следов вокруг никаких, да ещё рядом альв лесной лежал. Причём он-то истерзанный, израненный, с душком, а вот ты целёхонек, будто только что прикорнул. Ну, мужики меня позвали, я сразу смекнул что к чему и велел тебя сюда приволочь. Неделю ждал, покуда ты очнёшься, дома сидел безвылазно, сегодня только решился отлучиться — и вот поди ж ты! Деревню на уши поднял почём зря, теперь придётся всем растолковывать. Идём.

Сказав это, Эйвинд направился к двери.

— Постой, я пролежал неделю? — изумился Таринор. — Зачем же ждать столько времени?

— Ошибиться не хотел… А ну как ты шутка богов? У нас давеча зимой один так с перепоя под лёд ушёл. Достали, принесли, оплакивали. Он три дня полежал холодный как труп, а потом очнулся, водички попросил. Жена тут же чувств лишилась… С тех пор у неё проседь в волосах, а у него самого нос сломан.

— Это ещё от чего? Об лёд ударился?

— Нет. О сковороду, когда жена очнулась, — усмехнулся старик. — Тебя как зовут хоть?

— Таринор.

— Имя-то не южанское, будто бы наше. Ну, идём.

Сначала пришлось объясниться с толпой хмурых вооружённых мужиков во главе с тем самым рыжим парнем, что набросился на Таринора. Они ждали у самого крыльца дома и ахнули, увидев, как наёмник вышел на улицу следом за Старым Эйвиндом.

Когда старик всё рассказал, толпа разошлась, а рыжий вздохнул с досады, вешая на пояс топорик с короткой рукоятью и широким лезвием.

— Ну, стало быть, извиняй, — широко улыбнувшись, сказал он и хлопнул наёмника по плечу. — Я Тогмур Рьяный, сын Стейна Кривостопа, тана Грарстенна, куда тебя и завели боги.

Вместе с Эйвиндом и Тогмуром Таринор прошёл по всей небольшой деревушке, давая каждому испуганному встречному честное слово, что он не упырь и не умертвие, а самый что ни на есть обыкновенный человек. Люди недоверчиво косились и уходили восвояси, а старик вздыхал и вёл дальше.

Последним местом, куда Эйвинд привёл наёмника, был большой дом, оказавшийся не то таверной, не то пиршественным залом с очагом прямо посреди между столов. Здесь старик вышел в середину зала и поднял руку. Тут же голоса вокруг смолкли и все взгляды устремились на него.

— Добрые люди Грарстенна! — зычно провозгласил Эйвинд. — Возвещаю, что этого человека зовут Таринор. Он не умертвие, а ходит под светом солнца, как и мы с вами! Таково моё слово!

После этого старик с Тогмуром сели на скамью и пригласили наёмника сесть рядом. Рыжий поставил перед ним кубок полный ароматной янтарной жидкости.

— Раз уж ты не упырь, значит, гость, — сказал он. — А гостя принято привечать.

— Странное поведение для человека, с час назад желавшего разбить тебе голову, — заметил Таринор.

— О, будь на то воля Старого Эйвинда, ты был бы уже мёртв, — со смехом ответил Тогмур. — А покуда ты не упырь, так и зла на тебя держать не следует.

— И на том спасибо. Вижу, у вас праздник?

— Начало лета, — ответил Эйвинд. — Мы славим Гемерию, дабы она даровала щедрый урожай, и Нердеса, чтобы наши войны привезли из походов щедрую добычу. Южанские лорды брезгуют делить стол с простым людом, мы же здесь все одного круга, все за одного. Вот сидит тан Стейн, а вон там — Хольгер-охотник.

— Поди дружно живёте?

— А то как же! — усмехнулся рыжий и указал пальцем на другой конец стола. — Вон, глянь туда. Гуннар Одноглазый сидит. Была у нас с ним как-то история. Похвалялся я, что голову с плеч одним махом срубить могу. А он меня возьми, да и назови пустословом.

Таринор заметил, как окружающие толкали друг друга локтями, поворачивались к Тогмуру и замолкали, слушая.

— Я, не будь трус, сошёлся с ним в поединке, — продолжал тот, — и, конечно, снёс бы ему голову, если б не вмешался Старый Эйвинд и не остановил бой, объявив, что я доказал свою правоту и делить нам более нечего. Так что теперь мы с Гуннаром друг на друга зла не держим.

— А одноглазым его зовут, потому что ты ему тогда в бою глаз выбил?

— Нет, — с каменным лицом сказал рыжий.

— А от чего ж тогда?

— Да просто щурится часто, — ответил Тогмур и захохотал, а вместе с ним и те, кто слушал историю.

Остаток дня наёмник провёл в пиршественном зале. Услышал много других историй от Тогмура. Причём если рассказ о Гуннаре ещё был правдоподобен, то чем дальше, тем чуднее и сказочнее становились сюжеты. Про трясинников, про тролля под мостом, про какую-то ведьму с тремя глазами, которая вознамерилась сварить из Тогмура похлёбку, да только храбрый воин разрубил её напополам. Вспоминая рассказ о Гуннаре, подвергать сомнению истории Таринор не решался.

И всё же польза от баек Тогмура была. Среди всё увеличивавшегося количества отрубленных голов и побеждённых чудищ наёмнику удалось выяснить, что деревня эта находится «в дне пути к северному сиянию» от Большого леса, где живёт лесной народ, а «в двух днях к закату» от неё лежит Бескрайнее море. Наёмник узнал в этом Северную пущу и Закатное море. Что ж, значит, не так уж далеко. Осталось лишь пополнить припасы и возвращаться в Энгатар.

Рия Эльдштерн всё ещё была должна ему заплатить, и он искренне надеялся, что его смерть не станет причиной отказа. Игнат и Драм… Он уже скучал по задумчивому тёмному эльфу и хулиганистому магу-недоучке. Эти двое, наверное, оказались первыми за долгие годы, кто был с наёмником не из корыстных интересов и не по долгу службы. Возможно, причиной тому был и сам Таринор. Нечасто он помогал кому-то бесплатно, а уж тем более спасал жизнь. Неужели он и впрямь всё это время был таким гадким человеком, как говорил Асмигар? Похоже на то. Лишь Бьорн смирялся с тариноровской натурой, потому и был его единственным другом во всём мире. Бьорн… Сердце заколотилось от мыслей о мести лорду Рейнару. Чудовищу, убившему собственного брата. В этот момент на душе стало противно: наёмник вспомнил показанное ему Асмигаром…

В завершении вечера Тогмур познакомил Таринора со своим отцом, таном Стейном Кривостопом, который оказался крупным мужчиной с пышной русой бородой. Он подтвердил, что владения южных лордов лежат по ту сторону южного леса, и предложил наёмнику пока что остаться в деревне, чтобы набраться сил.

— Заночуешь у старого Гальдра, — сказал Стейн. — Вы поладите. Он тоже из ваших краёв.

— С юга?

— Ага. Давно тут живёт. Уж три десятка зим минуло. Будет, о чём языком почесать. Тогмур тебя к нему отведёт.

Дом Гальдра стоял на самом краю деревни, и вид его был чуть более привычным глазу наёмника. Бревенчатые стены, обычные для местных, соседствовали с окнами из мутного, но всё же стекла, тогда как остальные здешние дома обходились лишь тяжёлыми ставнями. Хоть крыльцо было по-северному высоким, но над дверью нависал козырёк от дождя, какие Таринор нередко видел в городах Энгаты.

Тогмур вошёл первым и без стука, за ним сам наёмник. Короткий разговор с хозяином жилища, и рыжий удалился так же бесцеремонно, как и вошёл, оставив наёмника один на один с тем, кого называли Гальдром.

— Ну, здравствуй, Таринор, — проговорил тот низким голосом и протянул руку, как то было принято в Энгате.

Наёмник успел заметить, что местные рук не жали, а предпочитали крепкие объятия. Или же довольствовались тем, что клали ладони друг другу на плечо. И если Эйвинд выглядел пожилым и уставшим, то Гальдр производил впечатление глубокого старика, которого всё же ещё не до конца оставили силы. Белоснежная, но короткая седая борода, так же коротко остриженные волосы, широкие плечи и ладони, воинская осанка, не потерянная с возрастом. Таринор мог поклясться, что если этот человек в молодости сражался мечом, то он делал это действительно хорошо.

— И тебе не хворать, — ответил Таринор, пожимая руку. — Так значит, ты и есть Гальдр? Тоже откуда-то с юга?

— Верно. Но там меня называли Кальдор. Кальдор Моэн из Могилы эльфа, если быть точным. Садись что ли. Раз уж тан велел тебе приютить, гостем будешь.

Старик уселся за стол у очага, на котором стояла начатая миска похлёбки. Похоже, неожиданный визит застал его за ужином.

— Моэн? — удивился наёмник. — Знакомое имя… Вы родственник Кевина Моэна?

— Внука моего так звали. Ох и непоседливый был мальчуган, курносый такой. Знаешь его?

— Лично не знал. Он пал в битве. Семь лет назад, — ответил Таринор, почувствовав себя гонцом, принесшим дурные вести.

— Что ж, он выбрал свой путь, — грустно проговорил Кальдор Моэн.

— Боюсь, что на нём род Моэнов прервался… — осторожно добавил наёмник. — Разве что осталась ещё Глория Моэн, сестра Кевина. Её выдали замуж за кого-то из Гвилов, им и передали замок после гибели вашего внука.

— Печально слышать, — вздохнул старик. — Но не надо так осторожничать, говоря об этом. Когда я оставил королевскую службу и отправился сюда, семьи для меня не стало. И меня для них тоже. Благородные дома появляются и исчезают, с этим ничего не поделать, Таринор. Боги пишут историю кровью и им всё равно, текла ли она в жилах лорда или его конюха. Сколько родов прервалось, и сколько прервётся ещё — никакой счетовод не сосчитает.

— Но разве не грустно не оставить после себя наследников?

— Породить выводок болванов, грызущихся из-за наследства? Я предпочту кануть в небытие, оставив память. Вся Энгата помнит Роберта Стоунриджа, что не склонился перед завоевателем Эдельбертом и принял смерть стоя, вместо того чтобы жить на коленях. Пусть его род прервался, но память о нём переживёт века. А кто в будущем вспомнит, чем знамениты какие-нибудь Талоты? Или Мадды из Болотного шпиля? Или…

— Бьорн Талот был моим другом, — резко перебил старика Таринор. — Мы сражались бок о бок, когда его убили люди Рейнаров.

Кальдор Моэн замолчал и внимательно посмотрел на наёмника.

— Вот видишь, — вздохнул старик. — Хоть мы не всегда можем уберечь от гибели тех, кто нам дорог, но в наших силах сделать так, чтобы память о них жила. К слову, о памяти. Я живу здесь уже почти четыре десятка лет и, судя по твоим словам, пропустил немало. Окажи старику услугу и расскажи, что да как. Пусть это будет твоей платой за моё гостеприимство.