Эмеслам

Мирза Ашургалов — невысокий, весьма грузный пожилой человек с блестящими залысинами на голове и окладистой седой бородой — поднялся из-за стола навстречу журналистке. Судя по болезненной скованности его телодвижений, президент страдал от хронического ревматоидного артрита. Адрия порылась в памяти, припоминая его возраст — Мирзе Ашургалову сейчас уже 73 года. Несмотря на дискомфорт, вызванный старческой немощью, держался Ашургалов энергично и весьма доброжелательно:

— Рад приветствовать вас, мэм, — церемонно поприветствовал он свою гостью, изъясняясь по-английски с ужасающим акцентом.

— О, прошу вас, не будем говорить по-английски, я прекрасно понимаю русский! — с улыбкой и вместе с тем настоятельно попросила Адрия. Не хватало еще, чтобы она потом на записи не смогла разобрать и половины того, что президент наговорит своим ломанным иностранным языком!

Просьба женщины, очевидно, принесла облегчение и Ашургалову:

— Как прекрасно встретить журналиста, говорящего по-русски! — воскликнул он и жестом пригласил женщину занять место на одном из диванов. — Присаживайтесь, пожалуйста. Я в вашем распоряжении! — он явно хотел произвести впечатление радушного хозяина.

Адрия опустилась на предложенное место, краем глаза заметив, что Шихатбудинов не покинул кабинета президента. Он, прикрыв дверь, так же прошел в глубину апартаментов и, будто сторожевая собака, встал у одной из стен. Он стоял на достаточном расстоянии, чтобы слышать всё, о чем Адрия собиралась спрашивать Мирзу Ашургалова. Журналистка едва не скрипнула зубами от злости.

— Прошу прощения, господин президент, но меня только что поставили в известность, что время нашего с вами интервью сократилось с полутора часов до сорока пяти минут, — обратилась журналистка к президенту, не желая мириться с ограничениями.

Мирза Ашургалов, устроившийся в кресле напротив неё, понимающе кивнул:

— Да, всё так. Увы, но в последний момент пришлось значительно урезать время интервью. Я служу народу Эмеслама, и не могу проигнорировать возникшие важные дела в угоду договоренностям с журналистами, — он произнес это, не убирая маску доброжелательности со своего лица. — Поэтому, предлагаю перейти к сути нашей встречи, так время для меня крайне важно.

Делать нечего, придется Адрии работать в режиме цейтнота!

«Этот бородатый шельмец просто придумал причину, чтобы обрезать интервью! — сердито подумала женщина, ставя диктофон на журнальный столик перед президентом. — Он хотел подложить собаку мне и редакции, я в этом не сомневаюсь! Хочет показать, что мнение столь уважаемого в мире издания как «The Washington Post» ровным счетом не значит для него!»

Глубоко выдохнув, Адрия включила диктофон.

— Итак, первый вопрос к президенту республики Эмеслама, Мирзе Саидовичу Ашургалову, — придав голосу профессиональную бесстрастность, произнесла журналистка. Заглянув в опросник, она выбрала наиболее интересный вопрос: — Скажите, пожалуйста, как лично вы оцениваете последствия гражданской войны для экономики вашего края?

— Благодарю за столь интересный вопрос, госпожа Дравич! Мои тезисы прозвучат так…

И, устроившись поудобнее в кресле, президент пустился в пространные рассуждения о неуклонно поднимающейся с колен Эмесламской экономике и теплом инвестиционном климате республики. Говорил он уверенно и столь гладко, что у Адрии не оставалось никаких сомнений в том, что ответы на все представленные в опроснике темы заранее проработаны и отрепетированы с точки зрения правительственной пропаганды.

Причины, по которым обрезали интервью, тоже стали предельно понятны; видимо, советникам президента отлично известна репутация Адрии Дравич и они вполне обоснованно опасались её отступления от запланированной программы — поэтому сократили срок интервью вполовину, так, чтобы ей не хватало времени даже на утвержденные с редакцией вопросы.

Адрия, делая вид, что внимательно слушает разглагольствования президента, мысленно усмехнулась — ну уж нет, она не уйдет отсюда не насолив Ашургалову напоследок! Пускай президент поверит, что она приняла его правила игры, и расслабится. Каверзный вопрос тогда, когда ты его уже не ждешь, всегда самый досадный!

Журналистка стоически перенесла сорок минут интервью, не делая попыток залезть Мирзе Ашургалову под кожу. Она, как и подобает профессионалу своего дела, с показным интересом выслушала его рассказы о том, как растет уровень жизни в республике, что за социальные программы функционируют для жителей Эмеслама, насколько эффективно работают антикоррупционные законы и какими темпами развивается торговля и промышленность. Президент, как она и рассчитывала, принял её расчётливость за чистую монету, и слегка подрастерял бдительность.

Когда до конца интервью оставалось несколько минут, Адрия сделала свой ход:

— И последний вопрос к вам, Мирза Саидович, — чинно проговорила журналистка, делая вид, что заглядывает в опросник. — Как вы прокомментируете обвинения в нарушении гражданских свобод оппозиционно настроенных граждан республики?

Президент на несколько секунд растерялся, пытаясь, как видно, сообразить, задает ли Адрия утвержденный вопрос или нагло импровизирует. Его мимолётная растерянность развеселила женщину. Ашургалов, поколебавшись, решил поступить так, как на то рассчитывала Адрия — он решил ответить на вопрос:

— В Эмесламе никто не нарушает ни чьих гражданских свобод, всё обвинения лживы!

Он шел прямиком в ловушку Адрии:

— Если мне не изменяет память, часть граждан Эмеслама требовали роспуска действующего правительства с вами во главе, — заметила она, скептически приподняв брови. — Они требовали этого до гражданской войны — и их голоса не утихают и по сей день. Но разве вы позволяете им публично высказываться? Разве даете право на самоопределение?..

Ашургалов, поняв, что она направила разговор на рельсы американской риторики о демократическом самоопределении народов, даже немного побагровел от избытка негативных эмоций. И опять он сделал то, чего Адрия хотела от него добиться — ввязался в спор с нею.

— Та часть граждан, о которых вы упомянули, взяли в руки оружие и начали стрелять по своим соотечественникам! Они пошли против всякого закона, как государственного, так и религиозного, развязали войну против своих же земляков — и тем самым лишили себя права называться полноправными гражданами!

— Но разве человек, недовольный правящим режимом, не имеет право попытаться изменить свою судьбу? Если вспомнить историю вашего политического и экономического партнера — я говорю о России! — то разве не под таким лозунгом почти сто лет назад там произошла Октябрьская Социалистическая революция? Разве причины, побудившие тогда людей взяться за оружие, отличались от мотивов, которыми руководствовалась эмесламская оппозиция?

Мирза Ашургалов нервно заерзал в кресле, осознав, что его загоняют в тупик.

— Россия и октябрьская революция — это совсем другое дело.

— Почему же? Насколько я знаю историю Эмеслама, то здесь приход к власти большевиков сопровождался локальным военным конфликтом. Месламитский царь не хотел отказываться от своих привилегий и богатств в пользу простого народа — и свергать его пришлось силовыми методами. И свергал его не кто-нибудь, а сам месламитский народ! Чем не прецедент?…

— Не всякий исторический опыт должен повторяться, — возразил президент, правда, не слишком уверенно.

Адрия, довольная поворотом беседы, собиралась нанести новый удар, но в этот момент Вакиф Шихатбудинов, доселе молча наблюдавший за беседой президента и журналистки, подал голос:

— Время интервью подошло к концу, прошу вас удалиться, — сурово отчеканил он, обращаясь к Адрии.

— Возможно, Мирза Саидович сможет выделить для меня еще хотя бы пять минут дополнительного времени? — попробовала схитрить журналистка, надеясь, что в президенте взыграет авантюризм и тот захочет продолжить их словесные прения.

Ашургалов, переглянувшись с Шихатбудиновым, выдал:

— Спасибо за визит, госпожа Дравич. Мой помощник проводит вас к выходу.

Разочарованная Адрия вынуждена была забрать диктофон и покинуть президентский кабинет. Обратная дорога в сопровождении Шихатбудинова прошла в гробовом молчании. На посту охраны в вестибюле ей вернули сумочку со всем содержимым и телефон.

— Автомобиль доставит вас в гостиницу, — сообщил помощник президента.

Он произнес это в своей невозмутимой манере, однако журналистке почему-то казалось, что он, выпроваживая её из правительственных хором, с удовольствием бы добавил ей пинка— так сказать, для придания ускорения. Адрия из чистого упрямства мило улыбнулась ему на прощание и, цокая каблучками, выплыла из прохладного помещения на адскую дневную жару.

— Открывай быстрее дверь, я сейчас тут зажарюсь заживо! — рявкнула она водителю, стараясь как можно быстрее преодолеть крыльцо.

Уже сидя в салоне автомобиля, журналистка решила проверить свою сумочку. К вящему своему удивлению, в одном из кармашков она обнаружила сложенный лист бумаги, которого там не было до её прибытия в администрацию президента. Осторожно развернув лист, Адрия обнаружила адресованную ей записку; сначала там указывался некий адрес, а внизу приписка:

«Приходи туда завтра в 8 вечера. Телефон оставь в номере, его прослушивают».