Эмеслам

Глава 9

— А вот и тот самый загадочный Эмеслам!

Это произнесла по-английски худенькая, но довольно высокая темноволосая женщина, после того как миновала паспортный контроль в аэропорту. На вид ей было около сорока лет, ее подвижное скуластое лицо нельзя назвать красивым, но оно определенно очаровывало, а греческий профиль носа придавал ей особенного шарма. Ее черные как смоль и слегка вьющиеся волосы делали ее похожей на уроженку какой-то восточной страны. При этом одета женщина была подчеркнуто по-светски: бежевые брюки, блуза и жакет. Новоприбывшая гостья республики огляделась по сторонам и почти сразу же заметила мужчину, сжимавшего в руках лист бумаги с написанным на нем именем: «Адрия Дравич».

Прихватив свой багаж, женщина энергичным шагом пошла в его сторону.

— Мисс Дравич! Рады приветствовать вас в Эмесламе. Меня зовут Гуран Салмахов, я владелец и по совместительству главный редактор журнала «Особый взгляд», — заулыбался мужчина, правда, его английский был настолько ужасен, что с огромным трудом можно было понять его речь.

Женщина пожала протянутую ей руку и решительно заявила:

— Я понимаю по-русски. Мы можем говорить по-русски? — спросила женщина, и её русский действительно был намного лучше, чем английский Салмахова, совсем небольшой акцент искажал ей произношение.

— Конечно. Русский — второй государственный язык в Эмесламе, — кивнул мужчина, перейдя на русский, затем представил молодую женщину, молча стоявшую подле него: — А это моя дочь и главная помощница в редакции — Замира.

Адрия пожала руку и ей тоже. Отец и дочь, несмотря на двадцатипятилетнюю разницу в возрасте были удивительно похожи: те же темные глаза, черты лица, мимика. Гуран Салмахов в свои пятьдесят лет уже расплылся в талии и отрастил дряблый подбородок, который выпирал из ворота его застегнутой на все пуговки рубашки — а вот его дочь могла похвастаться пропорциональной фигуркой, которую не скрывали традиционный наряд в стиле «шальвар-камиз»[1]. Да и на лицо, в отличии от отца, Замира была очень даже ничего.

— Такая честь познакомиться с вами, мисс Дравич! — с восхищением проговорила дочь Салмахова. — Ваша книга «Агония красной гидры» произвела на меня неизгладимое впечатление.

Адрия послала ей одну из своих сердечных улыбок, будто они были старыми подругами.

— «Агония красной гидры» — мой первый опыт написания книги. Сейчас, после того как за плечами у меня четыре книги — та, самая первая, кажется мне недостаточно зрелой. Но, с другой стороны, я писала ее, опираясь на собственный опыт, на свои переживания, ведь я была свидетельницей всех ужасов гражданской войны в Югославии. Я тогда не гналась за изысканной словесностью, не думала о художественной ценности текста, я всего лишь хотела рассказать миру о том, как народы тоталитарного государства Югославия обрели самосознание и начали борьбу за независимость.

— Ваша книга прекрасна! — продолжала петь дифирамбы Замира.

— Спасибо, дорогая моя! — Адрия Дравич обожала слушать комплименты в свой адрес, но сейчас ей побыстрее хотелось оказаться в гостиничном номере и принять душ, поэтому она сменила тему разговора: — Так где же ваш автомобиль?

— И правда, чего мы стоим! Идемте к машине, — спохватился Гуран Салмахов.

Пока они шли к припаркованному автомобилю, Адрия успела вкусить все «прелести» дневного зноя в Эмесламе и, казалось, потеряла целый литр жидкости, которая с катастрофической быстротой испарялась из тела вместе с пОтом. Усадив гостью в машину, Салмахов поспешил включить кондиционер. Когда они уже ехали в сторону столицы Эмеслама, Замира повернулась назад, в сторону Адрии, и снова завела с ней разговор:

— Мисс Дравич, а откуда вы знаете русский язык?

— Мой отец работал профессором в университете Сараево и знал русский язык в совершенстве, благодаря его урокам я до сих пор не забыла русского языка, — ответила Адрия с легкой ностальгией, потом, вспомнив еще что-то, помрачнела и пустилась в повествование: — Мои родители были этническими хорватами, проживавшими на землях республики Боснии и Герцеговины. Кроме преподавания в университете, отец поддерживал связи с националистами, которые продвигали идеи отделения Боснии и Герцеговины от Югославии. Он верил, что коммунистическая гидра — так отец называл Югославию — должна погибнуть, дав дорогу демократии и свободомыслию. Часто в нашем доме собирались идейные люди, проходили политические дебаты. Я была еще ребенком, но уже многое понимала — понимала, что хорошо, а что плохо для народа — меня этому научил отец. Когда Югославия начала разваливаться на части, мне едва исполнилось четырнадцать лет. Помню, отец говорил мне: «Адрия, ты живешь в эпоху великих политических свершений, гордись этим!» И я гордилась. Но, будучи еще несмышленым ребенком, я и представить не могла, какую цену Боснии и Герцеговине придется заплатить за независимость.

Замира сочувствующе закивала головой:

— Какая трагедия, что ваша семья погибла во время войны!

— Да, трагедия, — подтвердила женщина печально.

— Читая вашу книгу я словно вживую представляла эту ужасную войну…

— «Агония красной гидры» хоть и получила Нобелевскую премию, но лично для меня она лишь бледная тень того, что я на самом деле пережила, — проговорила Адрия Дравич подчеркнуто небрежно. — Не передать словами того ужаса, который начался в Боснии и Герцеговине, после того, как сербы не признали результатов референдума о независимости. В гражданскую войну оказались втянуты все: и бойницы, и сербы, и хорваты. Отец погиб в 1992-м году, когда сербская артиллерия обстреливала Сараево. Мне, моему брату и моей матери пришлось голодать, мы распродавали все ценные вещи, какие у нас имелись. В городе не действовали законы, все решалось оружием и силой. Однажды в наш дом явились боснийцы и объявили, что хорваты для них враги; они убили моего брата, потому что посчитали, что он может быть опасен. Мы остались с матерью одни. Через два года погибла и мать от рук банды, промышлявшей грабежами в разоренной округе. Еще год я выживала в одиночку под свистом пуль и взрывами бомб, пока, наконец-то НАТО не вмешалось в эту мясорубку и не прекратило войну. После всего пережитого, я осознала, что мой моральный долг — поведать миру об этой войне. И я написала книгу, пусть в чем-то и наивную, но правдивую. Я даже не предполагала, что «Агония красной гидры» произведет такой фурор и даже принесет мне Нобелевскую премию. Этот успех и определил мое жизненное призвание — я решила стать журналистом. Я езжу по всему миру, выполняя поручения заказы крупнейших СМИ, и время от времени пишу книги об этом.

Замира слушала ее раскрыв рот, после чего призналась:

— Я не читала других ваших книг, мисс Дравич. Они тоже о войне?

— Ну что вы! Нет, конечно. Свои книги я писала на основе впечатлений, полученных мной во время выполнения разных журналистских заданий. Например, по заданию журнала «The New Republic» я как-то месяц прожила в резиденции Далай-ламы в индийском городке Дхарамсала. Мне поручили написать серию статей о жизни духовного тибетского лидера в изгнании. Однако интервью с Далай-ламой и его администрацией мне показалось мало, я решила, что к статье надо прибавить обзор на политическую ситуацию в Лхасе, которая оккупирована китайским режимом. Но когда я попробовала въехать на территорию Тибета, китайцы отказали мне в визе. В тот момент я поняла, как временами плохо быть узнаваемой личностью — ты не можешь незаметно пересечь границу! Но я решила не сдаваться. Если Александра Давид-Неель смогла проникнуть в Лхасу во времена, когда этот город считался запретным для иностранцев — то я подавно смогу!

— Я слышала про Александру Давид-Неель, — поддакнула дочь Салмахова. — Однажды я видела фильм, снятый по ее книге.

— Она была настоящей авантюристкой! Александра обмазалась навозом, чтобы на пограничном посту в Тибете в ней не признали иностранку. Она стала первопроходцем среди путешественников, первой проникнув в Лхасу. Честное слово, если бы я не была католичкой и верила в перерождение душ, то решила бы, что я — это ее реинкарнация.

— И вы тоже пересекли границу, выдавая себя за местную жительницу?

— Да, но, слава богу, мазаться навозом мне не пришлось. Я попросила меня загримировать под мужчину, мне даже бороду приклеили! — при воспоминании об этом Адрия весело улыбнулась — И за небольшую взятку меня провезли через границу. Ох уж я похулиганила тогда в Лхасе! После моего возращения в США, издатель, узнав о моих приключениях, решил, что мне следует написать об этом книгу. Он сказал: «Ты писала о Боснийской войне, геноциде в Восточной Африке, о мексиканских наркотартелях — а теперь напиши про то, как ты обманула китайских пограничников». Вот так появилась на свет моя, пожалуй, самая юмористическая книга — «Задняя дверь Тибета». На Нобелевскую премию она не номинировалась, но стала бестселлером.

Замира Салмахова посмотрела на нее влюбленными глазами:

— У вас такая насыщенная жизнь! — сокрушенно пробормотала она. — Если я скажу, что не завидую, то совру.

Журналистка поцокала языком, возражая:

— О, милая! Прежде чем завидовать, задайтесь вопросом, чем мне пришлось пожертвовать ради такой жизни. Мне уже почти сорок лет и у меня никогда не было ни семьи, ни детей. Я просто не могу себе позволить такой роскоши. И, кроме того, что подобная работа является препятствием для создания долгосрочных отношений, она еще и опасна для жизни. В 2005-м году, освещая гражданские беспорядки во Франции, я подверглась нападению молодежной группировки и мне чуть не проломили череп. В 2007-м, пока я находилась в мексиканском городе Сьюдад-Хуарес, на мою жизнь дважды покушались местные бандиты, не говоря уже об угрозах. А когда я освещала акции протеста Бенгази, в начале ливийской «арабской весны», то получила пулевое ранение в руку.

— Вы очень смелый человек! — не могла не польстить ей Замира.

— Я предпочитаю выражение «адреналиновый наркоман», — смешок сорвался с губ женщины. — К моему величайшему сожалению, мне не удалось побывать в Эмесламе в годы военных действий. Поэтому, когда «The Washington Post» захотел получить обширное интервью с президентом республики Мирзой Ашургаловым, я сразу же согласилась взять это задание. Как можно упустить такой шанс?

Гуран Салмахов, доселе молча слушавший разговор, обратился к Дравич:

— В телефонном разговоре вы упоминали, что хотите написать книгу про Эмеслам…

Адрия приняла скучающий вид, словно речь шла о пустяках:

— О, это пока что только мои планы. Кто знает, суждено ли им сбыться? Всё зависит от того, удастся ли мне найти в Эмесламе достойный материал для книги.

Отец и дочь многозначительно переглянулись друг с другом.

— Думаю, вы не будете разочарованы, — заметил Гуран Салмахов, но произнес это как-то неуверенно.

Журналистка, не желая больше говорить о своей еще не написанной книге, отвлеклась на проносящийся за окнами пейзаж. Хоть Адрия и не показывала этого, но она уже пребывала в восхищении от этой Эмеслама — её чутье подсказывало ей, что эта страна полна загадок и сюрпризов. То, что надо для её новой книги! Нужно только терпеливо порыться в грязном белье местных политиков, и тогда сенсация сама придет в руки к мамочке!