Багряные крылья

Люиндаль покачнулся в кресле, когда ядовитые пары достигли помоста, на котором стоял наш стол, но глаза старого князя не потеряли ясности, а взор — остроты. Он протянул руку, похлопав меня по руке, и встал. Все разговоры тут же стихли, гости попятились, занимая свои места. Помешательство испарилось, как будто его и не было. Кто же Люиндаль такой? Ведь имеет же он какое-то влияние на происходящие события?

Столько вопросов, и никаких ответов.

Старик поднялся на ноги не просто так, он собирался произносить речь. Бокал, который Люиндаль держал на вытянутой руке, приветствуя собравшихся, слегка подрагивал и расплескивал вино вокруг. Но когда он произнес первые слова, все вокруг попали под влияние его звучного, сильного голоса, и это было настоящей магией.

— Все имеет свою цену, — провозгласил Люиндаль, окидывая взглядом зал, — и не всегда цена может устроить. Моя дочь — единственное, что есть у меня ценного в жизни, и сегодня она покидает мой дом.

Я затаила дыхание, чувствуя, как клинок в декольте начинает пульсировать холодом. Прикосновения не обжигали льдом, но приносили определенный дискомфорт. Его с излишком компенсировало тепло от жемчужины, которая пульсировала в ладони. Я провернула кольцо на пальце так, чтобы снаружи было видно только широкую полоску золота, а камень скрывался в кулаке. Не слишком хитро, зато надежно.

— Я отдаю ее в жены, и это — моя жертва. Она уйдет в чужие края навсегда, и это ее жертва. Но для того, чтобы союз между севером и югом был крепким и нерушимым, необходимо пролить кровь, много крови.

Люиндаль взмахнул рукой, приглашая всех желающих проследовать за ним на галерею. Я подхватила юбки и поспешила за ним, стараясь унять бешеный стук сердца. Гости расступались передо мной, пропуская вперед. Я обогнула колонну, взлетая по каменным ступеням вверх, на широкую галерею, и остановилась. Там было пусто, только четверо стражников, вяло переругиваясь между собой, водружали на постаменте затейливый эшафот.

Люиндаль мягко отстранил меня, проходя вперед, и обратился к собравшимся:

— Сегодня мы принесем в жертву ренегата, который посмел покуситься на исконный порядок моих краев. Его кровь щедро прольется, закрепляя союз между моей дочерью и южным князем. Прошу гостей насладиться свежим воздухом и приготовиться.

Про свежий воздух Люиндаль явно дал маху — на галереи завывал северный, жгучий ветер. От его прикосновений ресницы и волосы покрылись инеем, а изо рта вырывались клубы пара. Я мгновенно озябла, пальцы покраснели, и мелькнула постыдная мысль, чтобы вернуться в зал, но предупредительная Мин накинула на плечи меховую пелерину. Стало куда теплее, и я могла осмотреться.

Оллы еще не было, его не стали приводить, пока эшафот не возведен. Выглядело место казни необычно, я не видела ничего подобного ранее. Несколько деревянных балясин, соединённых между собой цепями. Ничего смертоносного, по правде сказать, но не исключено, что мудрёная конструкция могла скрывать в себе массу сюрпризов.

Я прогуливалась по галерее, сжимая в руке кольцо и взывая к нему. Я не знала, слышит ли меня божественное око, или же стоило на ходу придумать другой план, однако, я продолжала верить и надеяться, что именно жемчужина поможет мне найти крыло. Око оставалось глухим к моим воззваниям, и терпение покидало.

Галерея продувалась сотней ветров, тысячами сквозняков, от их дыхания леденели лицо и руки, а волосы слиплись в сосульки. Стоило повернуть голову, как раздавался мелодичный перестук. Находиться здесь было не по себе. Где-то внизу, на скалах, лежал бедняга, сиганувший вниз с огромной высоты на спор, подчиняясь влиянию зловредного магического дурмана. Сюда, на галерею, он не просачивался, и огонек безумия в чужих глазах постепенно угасал.

Гости разбились на группки, о чем-то негромко переговариваясь между собой. Рабочие, воздвигавшие эшафот, повздорили, послышался громкий треск, и одна из деревянных стропил переломилась пополам. Ну вот, услышала я за спиной раздраженный голос, теперь еще час ждать. Но я была не против ожидания, оно было как нельзя кстати.

Я подошла ближе к перилам. Я любила смотреть на Город Дверей в сумерках, издалека, наблюдая за тем, как множество разноцветных огней перемигиваются между собой, сплетаясь в хаотичную паутину. Город Дверей был яркий, красочный и шумный, и вряд ли бы что-то вытеснило из моего сердца любовь к нему. Он приютил меня, разрешил остаться и признал «своей», но дикий скалистый край был по-своему прекрасен. Здесь главенствовали только две понятия — черный и белый, и бесчисленное множество их оттенков и вариаций.

Неприветливые скалы, ощетинившиеся острыми пиками — черные. Рассветное небо, затянутое пухлыми облаками, через которые едва пробивался мутный силуэт поднимающегося из-за горизонта солнца, — белое. Море, жадно облизывающее подножье скалы, на которой ютился дом, — черное. Пенные гребни волн, которые беспощадно вгрызались в камень внизу, — белые. Даже редкие птицы с глухими надтреснутыми голосами, пролетающие мимо — черно-белые. Мороз пощипывал лицо, но я не могла себя заставить отвести взгляда. Суровая красота природы завораживала.

На горизонте затрепетало алое знамя, и оно стремительно приближалось, трепеща на ветру. Я удивилась — откуда здесь чужой флаг, ведь замок был украшен в синие и серебряные тона, а южане привезли собственные знамена, цвета сочной летней зелени. Вцепившись в парапет, я царапала до боли озябшие руки об шершавый камень: кусок ткани, который ветер шутливо толкал из стороны в сторону в воздухе, извернулся в затейливом пируэте и обернулся гигантской птицей с таким ярким оперением, что слепило глаза.

— Фениксы вернулись! Фениксы вернулись с охоты! — воскликнул кто-то за спиной, и толпа хлынула к перилам, в надежде во всех деталях рассмотреть диковинную птицу, и я не была исключением. Южане снисходительно смотрели на тех, кто с горящими от восторга глазами следил за каждым движением птиц, улюлюкал и отрывисто свистел.

Феникс планировал в воздухе, раскинув громадные крылья, и даже коварные северные ветра не мешали ему наслаждаться полетом. Он то нырял вниз, касаясь клювом морской глади, то поднимался по спирали вверх, надеясь дотянуться до солнца, которое унылым плоским блином выкатывалось из-за горизонта. Я не видела ничего красивее танца, который исполнял феникс в воздухе. Совершив очередной кувырок, силуэт птицы на мгновение перестал быть четким, затем задвоился, и вот к галерее направлялись уже двое. С каждой минутой их становилось все больше — трое, четверо, семеро, я сбилась на дюжине.

Птицы резвились в воздухе, гоняясь друг за другом, клацая массивными клювами, которые без труда бы раздробили любую кость. Один из южан, недовольный тем, что фениксы ведут себя словно расшалившиеся дети, громко свистнул. Свист, отражаясь от близлежащих скал, усилился втрое, и фениксы послушно выстроились в цепочку на расстоянии вытянутого крыла, и устремились к дому.

Птицы преодолели расстояние за несколько взмахов крыльями, а затем расселись на перилах галереи, горделиво распушив перья. Гостей они рассматривали с любопытством, вытягивая грациозные длинные шеи в надежде на угощение. Один из фениксов даже решил попробовать на вкус меховую шапку стражника. После длительного и очень горячего монолога со стороны северянина, птицы с обиженным видом выпустил изрядно потрепанный мех и отвернулся.

Рядом со мной, на перилах, устроился вожак. О его лидерстве говорили ярко-желтые перья на макушке, изображающие корону. Он восседал на холодном камне с невообразимым достоинством, косясь на меня черными бусинками глаз, иногда отвлекаясь на чистку перышек. По ним время от времени пробегали яркие искры, сжигая то одно, то другое перо в пепел, но стоило ему сгореть до тла, как оно восстанавливалось на прежнем месте. Не так я себе представляла знаменитое воскрешение бессмертных птиц, но даже в таком варианте оно впечатляло.

Заметив, что я его рассматриваю, вожак тряхнул головой и прокурлыкал, словно подзывая. Я шагнула вперед, протягивая руку к блестящему загнутому клюву. Феникс довольно закурлыкал, когда я к нему прикоснулась. На ощупь он был горячий, как будто я дотрагивалась до тлеющих углей, накрытых шелком в несколько слоев. Птица склонилась, потираясь клювом о мои руки, выпрашивая какой-нибудь вкуснятины.

— У меня ничего нет, — рассмеялась я, зарываясь пальцами в гладкие, мягкие перья. Феникс чуть повернулся, уставившись на меня. Умные глаза-бусины, на глубине которых таилось какое-то скрытое знание, которое мне было не дано понять. А я и не пыталась, ведь феникс раскинул в сторону крылья, демонстрируя их грандиозный размах, а потом накрыл ими меня, заключая в объятиях. Кольцо в моей ладони нагрелось, запульсировало. Око было совсем рядом! Я хотела отпрянуть, но не вышло. Феникс прижимал меня все теснее, не давая вырваться. Но не было в его объятиях ничего ужасного, казалось, наоборот, он пытается меня от чего-то защитить.

На галерею вышел Каин, слегка покачиваясь от выпитого вина. Стоило ему увидеть, что я обнимаюсь с фениксом, как весь хмель с него слетело, будто и не было. Птица топорщила перья, некоторые из них падали на пол, но тут же сгорали и восстанавливались. От прикосновения с возрождающим огнем, по коже бежали мурашки.

— Помоги мне сбежать, — прошептала я в могучую грудь, зарываясь лицом в рыжие перья. Лишь одно из перьев не сгорело, а осталось лежать под ногами. Злой ветер подхватил его, провернул в воздухе, а затем швырнул вниз, как надоевшую игрушку. Прямо в руки Каину.

Тот рефлекторно схватил перышко, воззрился на него с недоумением. Но почти тут же зубастая усмешка расцвела на губах. Глаза, еще недавно блестевшие от вина, уже светились от восторга и превосходства. От лицезрения самодовольной улыбки Каина мне стало нехорошо.

Он медленно взгляд, без опаски встречаясь со мной глазами. Он знал, я знала.

Каин нашел, что искал. Потерянное крыло Оллы само пришло к нему в руки.