Диверсанты

– Я очень рад, что Федор Игнатьевич нашел свое настоящее место в жизни. Это действительно подвиг для человека, прошедшего ту школу. В этом, конечно, есть ваша заслуга, ваше влияние. Без вас он бы вряд ли нашел свою дорогу.

– Ну что вы! – смущенно заулыбалась Зоя и опустила глаза. Явно похвала его доставила ей удовольствие. – Федя сильный и честный. Мы ведь целый год выплачивали за причиненный ущерб тому геологу, которого Федя… – она не хотела произносить слово «обокрал» и сказала, – обидел, около двух тысяч. Вот они все квитанции до одной, каждый месяц Федя пересылал деньги. – Она вскочила и, открыв дверцу шкафа, вытащила пачку квитанций. – Жить стало нам легче, когда не висит, не давит этот долг.

Настойчиво и нетерпеливо прозвенел звонок, Зоя было сорвалась с места, чтобы открыть дверь, но она сама распахнулась, и Брыль вошел с радостной улыбкой.

– В этом доме сегодня кормят трудового человека? – громко и весело спросил он.

– Кормят, кормят! – ответила Зоя и позвала: – Федор Федорович, папка пришел.

Мальчик заспешил, заулыбался и протянул руки к отцу. Федор подхватил его на руки, прижал к себе, звонко чмокнул в щеку, пободал носом и переступил порог комнаты. Только теперь он увидел Рыбалко, который смотрел на эту картину семейного счастья, и радостное чувство охватило его.

– Федя, у нас гость. – Зоя с едва заметной тревогой взглянула на мужа. – Знакомься, Григорий Романович Рыбалко. Он приехал из Киева, из уголовного розыска.

Тень промелькнула на лице Брыля, но не стерла радостного настроения.

– И что же надо от меня уголовному розыску? – просто и спокойно спросил Брыль, протягивая руку Рыбалко.

– Федя, ты не бойся. Это тебя не касается! – попыталась вмешаться Зоя.

– Зайка, ты же знаешь, что мне нечего бояться. А уж если есть нужда у уголовного розыска в Брыле, послушаем в чем. Ты лучше нас покорми. Я не ходил сегодня в столовую, там одно крупное дело начали в мартене, ни минуты свободной. Пообедаем, товарищ уголовный розыск? – улыбнулся Брыль.

– Если хозяйка не возражает, – улыбнулся в ответ капитан, прикинув, что, пожалуй, такая форма общения даст ему возможность приблизиться к Брылю, породит в нем определенное доверие. Тут воля Брыля ответить на его вопросы или нет, заставить или обязать его никто не сможет, только сам Брыль, поэтому Рыбалко считал, что важно выбрать сразу правильный тон, чтобы он не замкнулся.

Пока капитан мыл руки и неторопливо промокал их полотенцем, Зоя расставила на столе тарелки с дымящимся борщом и разложила приборы.

– Мы могли бы с вами поговорить за обедом, – предложил Брыль, – зачерпнув ложкой борщ и осторожно трогая его губами. – Давайте сразу договоримся, весь разговор мы будем вести при жене, у меня от нее секретов нет, иначе мы и говорить не будем, – он взглянул на капитана.

– Я не возражаю, тем более что Зоя Георгиевна в свое время имела к этому отношение. Правда, может быть, не совсем приятно говорить за обедом об убийстве.

– Ничего, сойдет! Мы не мнительные!

– Тогда дело вот в чем. Недавно на юге был найден труп, он долго пролежал под соломой, но мы все-таки его опознали. Но главное не в этом. Тот человек был убит выстрелом из пистолета, того же самого «парабеллума», что и Паршин. Этот выстрел и привел меня в ваш город. Я хочу с вами, Федор Игнатьевич, посоветоваться и очень прошу вас помочь мне разобраться в причинах убийства Паршина. Может быть, это даст мне возможность понять причину второго убийства, и тогда мы сможем вести розыск.

Федор быстро покончил с борщом, не отвечая капитану, и, облизнув ложку, положил ее в пустую тарелку.

– Это ловкий мокрушник!

– Федя! – с укором одернула Зоя мужа.

– Извини, Зайка! Я хотел, чтобы товарищ лучше меня понял. Совсем отучила от жаргона, слова по фене не вымолвишь. Даже в школу два года уже хожу, чтобы обратно русский язык вспомнить, – засмеялся Брыль.

– Да я, Федор Игнатьевич, тоже не приучен к жаргону, хотя знаком с этим языком. Как говорится, с волками жить… Так что Зоя Георгиевна права, будем на русском языке объясняться.

Такой шутливый тон как будто окончательно сломал условные преграды, капитан почувствовал, что Федор расслабился и смягчился.

– Чем же я могу вам помочь? Следователь прошлый раз добивался от меня: откуда и с каких пор я знал Паршина. Не хотел я тогда говорить, обидел он меня. Хотел мне дело пришить.

– Федя, я уйду, чтобы не слышать, – возмутилась Зоя.

– Все, конец! Не надо уходить, – остановил ее Брыль. – Ему хотелось видеть меня убийцей. Он поймал, он разоблачил – слава ему. А я, как на грех, не хотел влезать в версию. Инспектор с ним работал – умница. Так тот сразу учуял, что не моя это работа, следы кое-какие нашел. Я всего-то не знаю, но освободили меня.

– Я читал это дело. Оно проведено профессионально, но убийца, вы правильно заметили, Федор Игнатьевич, очень ловкий.

– Фото есть? – спросил Брыль, прекрасно понимая всю механику его разговора с инспектором уголовного розыска.

– Вот, посмотрите, – Рыбалко вытащил из кармана фотографию Шкета и протянул Брылю.

– Нет, наши дорожки не пересекались. Он откуда?

– Из Киева. Там у вас не было знакомых, кто мог бы знать Паршина? – повернул в нужное русло разговор капитан.

– Нет. Он жил в Перми. С Жиганом был уговор: мы свои дела будем делать в других городах, а добычу привозить к нему. Там он все легко сбывал и риску никакого. Я один знал Паршина. Жиган мне доверял, я и привозил к нему добычу. Конечно, он обманывал нас, но в этом деле не проверишь. Жиган однажды сказал, что как-нибудь проучит его. Да не довелось, убил конвоир Жигана при попытке к бегству. Это я случайно узнал недавно. Жиган был сам загадочным человеком с мутным прошлым. Кто он был я и сам не знаю.

– А мог Жиган кому-нибудь поручить разделаться с Паршиным?

– Нет! Время еще не наступило, он был нужен Жигану.

– Скажите, Федор Игнатьевич, а не кажется вам странным тот факт, что Паршин, человек образованный, хорошо разбирающийся в искусстве, музыке – я читал перечень книг, которые имелись в его личной библиотеке, – и вдруг имел связи с закоренелым рецидивистом, торговал краденым? Нет ли здесь какой-нибудь другой связи? Вы ничего никогда не слышали от Жигана по этому вопросу?

– Как-то был у нас разговор, это накануне моего ареста. Я сказал, что Паршин может надуть его по последней добыче, золото и камни взял он у какого-то академика. Жиган сжал свой огромный кулак перед моим носом и сказал: «Вот он у меня где – этот туз крапленый». Кстати, и кличку он ему дал «Туз». Может быть, он имел какие-нибудь компрометирующие данные на Паршина? Что-нибудь там по войне, а?

– Вот это я и хочу понять. Три года назад, когда велся активный розыск убийцы, следствие занималось его прошлым. Кроме того, что он был в плену во время войны, ничего компрометирующего на него как будто бы нет.

– А женщины? – вдруг вставила в их разговор свою мысль Зоя. – Были же в его жизни женщины. Чтобы он чего-нибудь о себе не рассказал женщине, когда был с ней в близких отношениях, – такого быть не может. «Ищите женщину!» – гласит и мудрая французская пословица.

– Были женщины в его жизни, – ответил ей капитан. – Но, видно, отношения у него с ними строились так, что ничего он им о себе не рассказывал. И над этим думали товарищи из прокуратуры. Федор Игнатьевич, когда вас арестовали на вокзале в Перми, при вас чемоданчик был, а там двойное дно и доллары. Вы этот чемоданчик Паршину везли?

– Паршину. Но я и сам не знал, что там двойное дно и валюта. Жиган мне подсунул. Сказал, отвези это Тузу, срочно надо. Видно, были у них какие-то дела по валюте, в которые он меня не посвящал. А теперь умерли эти дела с Жиганом и Паршиным.

– Да, но был третий, и он жив и здоров. И, вероятно, очень хорошо знал Паршина. Вам известно, откуда приехал Жиган в Новосибирск, когда передал вам чемоданчик для Паршина?

– Известно. В Москве был. Я это сразу понял – дубленка на нем была канадская. Он и сказал, что добыл ее на Таганке.

– Валюта, видно, тоже из Москвы, – высказал предположение Рыбалко.

– Жиган мог ее прихватить и в портовом городе.

Капитан почувствовал, что тема их разговора истощилась, Федор не мог пролить свет на дело Паршина и, судя по тому, как старался помочь капитану, был искренен. Интуиция подсказывала, что Брыль его не обманывал.

– Как вы познакомились с Паршиным?

– В вагоне-ресторане. Мы ехали как-то с Жиганом в Новосибирск и пошли обедать в ресторан. Туз сидел один за столиком, и мы подсели к нему. Полагаю, у них с Жиганом была оговорена эта встреча. При мне ни о каких делах разговора не велось. Туз очень много рассказывал про какие-то картины, для меня это темный лес. Позже Жиган сказал мне, что живет Туз в Перми, и всю добычу возить будем к нему.

– Что делал Жиган в Новосибирске? Почему вы там встречались?

– Думаю, он жил в этом городе и пас[49] ученых.

– Ну если бы он пас ученых, то воровать он там не мог, долго бы не продержался.

– Да он и не воровал. Там у него клиентура была. Это я сообразил. Когда мы пришли на вокзал, его окликнул какой-то мужик. Вид интеллигентный, приличный, в дорогом пальто. «Николай Захарович!» – воскликнул он радостно и заулыбался как своему другу. Я тогда впервые узнал, что он Николай Захарович. А то все: Жиган, «Жиган!» Да в тюрьме: «Соколовский, на выход!» Вообще непонятный он был человек. Слышал, кровь на нем. Сам вроде бы из себя не сильный, но боялись его. Не случайно кличку дали Жиган. Говорил тихо, спокойно, но мурашки по коже бегали, когда он на тебя смотрел. Даже я его боялся! – вдруг отклонился Брыль в воспоминания.

– А что тот мужик на вокзале? – напомнил ему Рыбалко.

– Просто возликовал от радости: «Вы мне так нужны! Я так вам рад! Еще бы неделя – и тогда все!». Видно было, что сейчас этот тип вцепится в Жигана, и ему не отвертеться. Он нахмурился, косо взглянул на меня и говорит: «Подожди! Я сейчас!». Они отошли, и тот стал что-то просить у Жигана. Я уловил, что он куда-то собрался ехать, и долетело до меня слово «доллары». А Жиган сказал: «Будут!». Я, конечно, смикитил, Жиган валютой промышлял. Тогда же решил, что мне 88-я статья ни к чему, и от валюты надо отпихнуться.

– Скажите, какие могли быть дела у ученых с этим уголовником? – поинтересовался между прочим Рыбалко.

– Эх! Григорий Романович! Да Жиган так выглядел, и язык у него так был подвешен, что посмотришь на него и скажешь, что вот он-то и есть настоящий ученый. Жиган был артист: среди зеков – зек, среди умников – умник!

– Я прошу извинить меня за беспокойство, – поднялся Рыбалко. – Зоя Георгиевна, борщ у вас мировой. Спасибо большое! – Он протянул руку хозяйке, пожал ее и повернулся к Федору.

– Я провожу вас, – встал из-за стола Брыль.

На лестничной клетке Федор достал пачку сигарет, предложил капитану, но тот отказался. Брыль закурил и, преодолев смущение, спросил:

– Вас, наверное, удивляет, после всего, что со мной было… – Он стал подыскивать слова, но Рыбалко все понял.

– Нет, не удивляет, меня это радует. Значит, в отношении вас все было сделано в колонии правильно. Да и сами условия нашей жизни привели вас на этот путь. Нашлись и стоящие люди, прежде всего Зоя Георгиевна, которая вам в этом помогла. Видно, и рабочий коллектив у вас сильный, действовал благотворно.