Диверсанты
![Диверсанты](/uploads/covers/2023-12-04/diversanty-201.jpg-205x.webp)
- Автор: Евгений Ивин
- Жанр: Шпионский детектив / Спецслужбы / Современные российские издания / Авторские сборники, собрания сочинений / Российский детектив
- Дата выхода: 2019
Читать книгу "Диверсанты"
Хозяин мастерской поднял голову, отложил лупу и пододвинул гостю миниатюру.
– Господин Руберт, боюсь, не могу вас порадовать. Эта миниатюра не представляет никакой ценности.
– Бог с ней, с миниатюрой, господин Альпер. Важно, что мы встретились. Я привез вам привет от господина Гоффмана и небольшой сувенир. – Руберт положил перед Альпером сафьяновую коробочку.
– Благодарю! – ответил Альпер и ловким жестом убрал со стола коробочку в карман пиджака. – Я думаю, господин Гоффман остался доволен? Вещь была исключительная. Восемнадцатый век!
– О, да! Восторгам не было конца. Я бы тоже желал иметь что-нибудь подобное. Разумеется, ваши труды будут оценены.
– Здесь не место для таких бесед. – Альпер отложил лупу и пристально поглядел на гостя. – Встретимся в «Арагви» через час. Друзья господина Гоффмана – мои друзья. Найдете «Арагви»?
– Натюрлих! Найду! У меня нет никаких дел, кроме посещения конезавода. Я владелец конюшен под Дортмундом. Призовые места во Франкфурте, в Гамбурге. Это все я, Руберт. Мои лошади! Не слыхали? Очень жаль, что я не могу подарить вам одну из своих лошадок!
– Я представляю это волнующее зрелище: Генрих Яковлевич Альпер в экипаже на улице Горького или на Арбате. Нет, господин Руберт, конь для современной России – явление ископаемое. Я предпочитаю вещи, которые олицетворяют твой ум, твои чистые вкусы и дают тебе гарантию в старости.
– Истина, господин Альпер! Прекрасная истина! – Руберт встал и легким движением руки надел шляпу. – Итак, в два в «Арагви»…
Большой двор, засаженный деревьями. Несколько скамеек расставлены вдоль асфальтированных дорожек. На одну из скамеек уселась упитанная девушка в короткой юбке и жакете, положила рядом целлофановый пакет с клубками ниток. Перед ней стояли три разного цвета, но одной формы детские коляски. Она скучающим взглядом уже в который раз обшарила пустынный двор и смачно зевнула. К ней легкой беспечной походкой направился Маркуша. На нем – красиво облегающая фигуру спортивная куртка, кожаная кепка, в руке – хозяйственная сумка, оттуда торчал пакет, батон и бутылка молока. Он остановился перед девушкой и поймал ее томный взгляд.
– Букашечек на солнышко вывезли?
Девушка не ответила, окинув презрительным взглядом Маркушу.
В коляске заплакал ребенок. Девушка схватила одну коляску, потрясла, потом другую, третью, ребенок умолк. Она недовольно проворчала:
– У, горластый! Чтоб тебе пусто было! Разорался, паршивец!
– По двадцать за душу берешь? – насмешливо и ехидно спросил Маркуша. – Многостаночница! Ну-ну, давай, тряси! – и пошел дальше. Он свернул на другую дорожку, девушка что-то зло крикнула ему вслед. Навстречу вышла молодая женщина с маленьким мальчиком на руках.
– Скажите пожалуйста, а где продают таких хорошеньких мальчиков? – с улыбкой спросил Маркуша женщину, применив испытанный безотказный прием для контакта.
– Такие не продаются, – улыбнулась она в ответ.
– Ай-яй-яй! Какая жалость! А сколько ему уже?
– Нам скоро год! А ходить мы ленимся, – сказала она во множественном числе о мальчике и опустила его на землю. Но он сразу же требовательно протянул к ней руки, чтобы взяла обратно. – Вот видите! Все руки оттянул!
– Он пойдет с мужчиной. – Маркуша решительно взял мальчика за руку, и тот, на удивление матери, пошел с ним рядом.
– Как тебя зовут, парень?
– Андрюша. Андрей Васильевич мы! – ответила женщина.
– Андрей Васильевич, скажи по секрету, как маму зовут, – наклонился Маркуша к мальчику.
– Да, Лена я, Лена! – засмеялась женщина.
– Так вы из десятого подъезда? Других таких красивых женщин нет в этом доме. Мы с вами соседи, я живу в девятом подъезде, только в другом доме. А зовут меня Григорий, – Маркуша снова наклонился к мальчику, который медленно ковылял рядом с ним.
– Где твой папа, парень?
– Наш папа – моряк Тихоокеанского флота. Вот так! – с гордостью ответила Лена.
– Трудно тебе, парень, без мужской руки. Наверно, скучно, во всем подъезде один ты мужчина.
– Ошибаетесь! Нам когда скучно – мы к соседу ходим.
– Это к кому же? Уж не холостяк какой-нибудь?
– Точно, холостяк!
– Все ясно! Эти холостяки либо за молодыми женщинами ухаживают, либо марки или иконы собирают. А этот чем интересуется?
– Он старинной мебелью увлекается.
– Ну тогда он для вас не опасен.
– У него квартира как музей. Старинные часы, стол, шкафчики, стулья. Все так интересно!
– И иконы на стенах.
– Нет. Ни одной иконы.
– А это в вашем подъезде живет чудак – зимой в прорубь прыгает?
– Так это же он и есть! Рябов Роман Алексеевич!
К скамейке подошла старушка, уселась, вытащила вязанье и, надев очки, принялась за работу. Лена вдруг поднялась:
– Наше время вышло! Андрюша, скажи дяде: «До свидания», – она взяла мальчика на руки и, помахав Маркуше, понесла его к дому. Мальчик, перевернувшись через плечо матери, неуклюже махал рукой. Маркуша, улыбаясь, помахал в ответ.
– Андрюша, приходи, буду ждать!
Маркуша, искоса поглядев на старушку, достал из кармана двадцать копеек и незаметно подбросил под ноги старушке.
– Ай-яй-яй! Бабуся, всю улицу засорили деньгами! – он наклонился, поднял из-под ее ног монету и протянул старушке.
– Как же я их вытряхнула? – засуетилась она, оглядывая вокруг землю. – Вот спасибо!
– Я никогда не вытряхну, потому что у меня их не бывает. Это чего же вы вяжете?
– Свитер внуку к зиме.
– Если незакаленный, то плохо ему будет и в свитере. Лена вон говорит, у них в подъезде сосед живет. Так он зимой купается в проруби. Наверно здоровяк!
– Роман – здоровый мужик! Я иной раз прибираюсь у него. Не пьет, не курит, силища в ем играет. Неженатый, чего ему. До сорока годков красавицу искал, чтобы матери угодить. Дак разве матери угодишь невесткой? А померла Фоминична, так он и искать перестал. Так теперь один и кукует. Правда, одна тут появлялась.
– Лена говорит, всяких старинных вещей полон дом. Хорошо, что есть человеку чем заняться. И где люди столько денег берут, чтобы все это покупать? У меня от получки до получки всегда рубля не хватает. А тут старинные часы, шкафы, стулья, наверно, иконы древние…
– Не, икон не держит. Намедни я ему говорю: «Роман, давай я тебе Божью матерь принесу, все уютнее будет». А он смеется и говорит мне: «Бога нет, а дело его живет! Так ты, Макаровна, и продолжай это дело, а уж меня не трогай». А тут как-то гляжу, сундучок заморский притащил. Медные оковки, ручки, крепенький сундучок. Говорит, цены ему нет, считался пропавшим. Вчерась зашла, а какой-то басурман, все не по-нашему лопотал, унес этот сундучок. Роман-то был доволен, видать, выгодно сбагрил вещицу. «Радости у них будет, радости!» – все твердил. Бумагу, что басурман дал, в шкафчик упрятал.
Во двор въехало такси, развернулось и остановилось. Из машины вышел Рябов и быстро пошел в подъезд. Машина осталась ждать.
– Ну пошел я, бабуся. Отдохнул немного. – Маркуша медленно через сквер побрел к такси. За рулем сидел молодой паренек.
– Привет, шеф! Свободен?
– Нет, жду.
– А, Романа Алексеевича! Куда собрались? Опять в театр? Знатный дядька! Морж!
– В ресторан «Советский» поедем. Свадьба там у него. Женится мужик.
– А! Ну, будь здоров!
В ресторане в отдельной кабине уютно устроились Альпер и Руберт. Перед ними – накрытый стол: вина, закуски.
– Я уважаю людей, мыслящих категориями материального, – произнес по-немецки Руберт. – Но Россия – не то место, где возможны крупные материальные накопления.
– Отчего же? Вы просто плохо знаете нашу действительность, – ответил на немецком Альпер. – Материальное – это еще не габаритное и не масштабное. Никто не позволит у нас купить три дома, но никто не бросит в вас камнем, если в вашей квартире будет несколько картин лучших мастеров Ренессанса. На вас будут смотреть просто как на чудака, который имеет хобби, хотя это хобби может стоить миллион, миллион долларов. А три дома? Самое большее – стоили бы шестьдесят – восемьдесят тысяч рублей.
– Да-да, вы правы, господин Альпер! Нас и отличает от других людей то, что мы умеем тонко чувствовать прекрасное. Подлинное искусство не терпит, когда возле него трутся невежды с дубовыми лицами.
– Вы, немцы, рациональные люди, умеете сочетать приятное с полезным. Вы – бизнесмен и в то же время знаток живописи. Бизнес – это ваша жизнь, то, в чем мы нуждаемся с утра до вечера, а искусство – это ваш духовный мир. Он и есть главный во всем комплексе нашей жизни. Когда мне говорят, что слесарь завода железобетонных конструкций ходил по Эрмитажу и с волнением взирал на творения Рафаэля, мне хочется смеяться. Чувственные восприятия закладываются воспитанием. Какое может быть воспитание у слесаря, шофера, ассенизатора? Чушь! Этот слесарь и в музей-то ходит, чтобы о нем на работе говорили, что любит бывать в музеях, тонко чувствует искусство. Так надо характеризовать хозяина нашей страны. Он ведь насилует себя возле картин Рафаэля, мысленно отсчитывает минуты, сколько пробыл здесь, а сам думает, где же тут пивная поблизости. Я этих «интеллигентов от сохи» вижу насквозь. «От сохи» – это русская идиома, означает «выходец из народа».
– Вы абсолютно правы, господин Альпер! Искусство доступно не всем, предметы искусства доступны, а само искусство… оно требует воспитания веками.
– Да, кстати, как чувствует себя господин Гоффман? Он тогда, в Сочи, все жаловался на свой ишиас. Мы расстались так неожиданно. Я должен был срочно вылететь в Москву.
– Ничего, с болезнью он разделается, только унеся ее в могилу, – засмеялся Руберт.
Альпер улыбнулся в ответ и налил в рюмки коньяку.
– Скажите, дорогой Генрих, могу я вас так называть?
– Конечно, конечно, что за церемонии?
– Не могли бы вы, мой дорогой Генрих, достать мне пару безделушек? Я хотел бы привезти для дочери ко дню рождения сувенир из России. Как это прекрасно звучит – «сувенир из России»!
– О, да! Звучит прекрасно! Прямо как «меха из России», «шуба из России», «скальп из России». Говорят, такие фразы встречались в письмах жен немецких солдат, в которых они просили «сувенир из России».
– Нельзя быть злопамятным вечность. Так не будет доверия.
– Двое моих братьев и бабушка умерли под пулями охотников за «сувенирами из России», – печально заметил Альпер.
– Я вам сочувствую. Все виновные в преисподней, а жертвы на небесах. Я никогда не одобрял концлагеря, я даже был не согласен с Гитлером в некоторых вопросах. Но я дисциплинированный немец, мне приказывали, и я шел. – Руберт поднял глаза к потолку, и легкая улыбка озарила его лицо. – Мы не только принесли концлагеря. Мы – сентиментальная нация, поэтому мир получил Баха, Вебера, Генделя, Бетховена, Шумана. Надо быть оптимистами, оглядываться назад опасно. Надо все забыть, что там осталось, что уже не вернется, и смотреть вперед. Теперь у нас и к евреям другое отношение, и нам нужно взаимопонимание. Мы ведь с вами понимаем друг друга?
– Несомненно! Язык искусства – самый ходовой сейчас, самый доступный. – Альпер достал из «дипломата» перевязанную шнурком папку и протянул Руберту. – Спрячьте, это рукопись, любыми путями провезите через границу. В ней надежда не только автора повести, но и его друзей.