Диверсанты

– Да, там люди прямые и стоящие. Они судят о человеке не по тому, кем ты был в прошлом, а что ты сейчас стоишь рядом с ними. Но Зоя – неоценимый клад. Таких бы в колонию воспитателями.

– Зоя Георгиевна – воспитатель в индивидуальном плане, персонально для вас, хотя мыслит и действует она великолепно в широком масштабе. – Рыбалко посмотрел на Брыля и отметил, что его лицо стало добрым и одухотворенным, когда он заговорил о жене.

– Тут как-то предложили мне вступить в добровольную народную дружину, мол, ты передовой рабочий, пора и общественной работой заниматься. Я, конечно, сразу смекнул, выгода большая от этой общественной работы намечается. Подежуришь – дни к отпуску причисляются. У Зои отпуск два месяца, вот и я думаю, буду иметь большой отпуск. Пришел, рассказал Зое. Ох, и напустилась она на меня! Ты, мол, ничего больше в этом не увидел, кроме дополнительных дней к отпуску. А то, что тебе рабочий коллектив доверие оказывает, чтобы ты общественный порядок охранял, чтобы воспитывал людей – это тебе в голову не пришло? Вообще, говорит, иди и записывайся в дружину, и не за отпускные дни. Долг у тебя перед обществом, сам стал человеком – не дай другому сбиться, вот твоя главная цель. Права она, конечно, ходим иногда по улицам, смотрим, чем молодежь занимается, и ощущение важности и нужности испытываешь. Не могу хорошо сказать, слов не хватает, – вдруг засмущался Брыль.

– Нет, Федор Игнатьевич, хорошие и нужные слова вы сказали, правильные, других и не надо. – Капитан положил руку на плечо Брылю и заглянул в его заблестевшие от волнения глаза.

– Иной раз смотришь, куражится какой-нибудь молокосос в нетрезвом виде: к людям пристает, матюкается, орет на всю улицу, и делается мне горько – это я себя в нем узнаю, когда катился под откос. И такая меня злость возьмет! Подойду к хулигану, возьму за ворот, отведу в сторону и пару теплых слов ему шепну на ухо – шелковый становится. Теперь вся эта братия знает Брыля! Понял я полезность своего дела в жизни. Раньше подыхал от тоски и скуки, время девать было некуда, напивался, просыпался, опять напивался, а сейчас – где бы взять этого времени. На работу сходил, по дому управился, Зойке помог, там в школу надо бежать. Придешь – уже десять, книжки полистал, Зоя приказывает спать, чтобы на работу выспавшимся шел. В школу не идешь, в дружине работаешь, и так как в колесе, до самой субботы. Раньше этих работяг я презирал, что они вкалывали, чтобы два раза в месяц к кассе подойти. А сейчас понял, счастливые они, у них жизнь настоящая, а я был беден и нищ душой, хотя и денег наворованных иногда было у меня полные карманы.

Они попрощались, Рыбалко пошел к парку, Брыль стоял и глядел ему вслед, пока коренастая фигура капитана не скрылась за парковой зеленью.

Еще не изгладилось приятное и радостное настроение, навеянное встречей с семейством Брылей, а Рыбалко уже заставил себя переключиться на свои дела. Его удручало, что поездка в этот город на Волге ничего не дала, не приблизила к разгадке двух убийств, хотя Рыбалко и утешал себя мыслью, что отработал это направление и теперь не будет отвлекаться от новой, уже зарождающейся версии.

С Волнянским разговор продолжался недолго, капитан доложил по телефону результаты проверки и стал было объяснять необходимость поиска убийцы по новому плану.

– Короче, – прервал Станислав, – ты хочешь выехать в Москву?

– Да! Надо искать этого Иконника, а точнее Полиглота, – переименовал его капитан. – Косвенно, что он находится в Москве, подтвердил и Брыль. Я тебе сообщал о нем. Вероятно, и Жиган привозил доллары для Паршина из Москвы. Наверно, причина убийства – валюта. Вообще все тут запуталось. Думаю, узел в Москве.

– Ну что же! Выезжай в Москву. Будем начинать операцию «Полиглот». Я свяжусь с Москвой и попрошу оказать тебе там помощь. Держи меня в курсе дел. Список москвичей, проживавших в сочинских гостиницах в интересующий нас период, я получил. Номера автомашин и имена их владельцев-москвичей, державших свои машины на городских стоянках, тоже имеются. Аналогичную работу, связанную с убийством Паршина, попроси проделать местных товарищей в Волгограде. Гостиниц немного, а семнадцатое декабря облегчит им задачу. Чем черт не шутит, может быть убийца Паршина и приезжал тогда из Москвы. А если жил в гостинице, то это вообще… – Волнянский так и не объяснил Рыбалко, что же это вообще, да капитану и не нужно этого объяснения – это была бы крупная ошибка убийцы и крупная удача следователя Волнянского и старшего инспектора Рыбалко.

Прямо из Управления внутренних дел капитан поехал на вокзал, купил билет на московский поезд. До отхода оставалось больше часа, и Рыбалко решил посидеть на вокзале. Он купил газету, прошел в буфет, взял кофе и бутерброды и, стоя у стола, принялся читать международную страницу. Как он ни тянул время, а когда вышел из буфета, еще оставалось сорок минут до отхода поезда. Капитан постоял на перроне, потом прошел до другого конца, равнодушно глядя на ящики, плетеные корзины, доверху наполненные красными помидорами, уселся на скамейку и закрыл глаза. Капитан вдруг почувствовал, что в его голове полная пустота, нет тех мыслей, которые беспокоили его, сопровождали везде, где бы он не находился. Это мысли об убийце. Сейчас он едет туда, в тот город, где девяносто девять процентов за то, что убийца живет там. Только попробуй найди – девять миллионов, каждому в лицо не успеешь в этой жизни заглянуть, значит, надо вычислять. А вычислять не из чего. Рыбалко пытался заставить себя думать о нем, об этом безликом и страшном чудовище, которое может оказаться настолько интеллигентным на вид, что чего доброго и застесняешься спросить: «А не вы ли Шкета? Вспомнился Виктор и почему-то длинноногая обаятельная Варя, у которой он увидел на лице искреннее разочарование, что не смог поехать с ними на вечернюю экскурсию на катере. «Черт, мог бы на следующий день позвонить в Киев! – разозлился капитан на себя. – И чего я побежал скорее на самолет? Что, убийца туда сел? Один день ничего не давал в этой обстановке, когда убийства совершены давным-давно. Ну да ладно! Поеду в столицу, может, чего куплю Гале и Вовке! Господи! Чего я о деле не думаю? Оно же будет теперь на мне висеть до гроба! Либо найду, либо зайду в тупик, и скажут: «Хваленый сыщик Рыбалко только чужую шубу может разыскать, а когда серьезно…» Он не додумал эту мысль, подали состав, и капитан занял место в купе. Трое попутчиков сразу вытащили одинаковые литровые китайские термосы, поставили на столик, достали карты. Звали капитана в пару, но он отказался и лег спать, хотя на дворе был день. И спать не мог, и думать не дали попутчики: играли в карты, курили и пили из термосов то ли чай, то ли кофе. Но когда они все раскраснелись и стали вплетать в свою ограниченную речь непечатные слова, капитан догадался, что у них в термосах. Заедали они содержимое термосов как порядочные, шоколадом. Рыбалко прислушался, о чем они говорят, и из отдельных фраз понял, что то ли они все, то ли кто-то из них ответственный работник на винно-коньячном заводе. Сразу они стали ему безынтересны, но он для них вдруг стал интересен: длинноволосый с золотыми зубами и толстыми губами поднял голову и окликнул:

– Эй, сосед, как-то неприлично отворачиваться, вместе едем, не девки мы, спускайся, угостим таким, чего ты в жизни не пробовал и не попробуешь. – Он самодовольно ухмыльнулся.

Рыбалко тоже в душе засмеялся и про себя ответил: «Это точно, наверно, про тюремную баланду говоришь. Вот ты-то обязательно вместе со своими дружками-приятелями ее попробуешь. Жаль, не моя власть, я бы против вас поработал на коньячном заводе. Уж тут бы вы быстро отведали этого кушанья!» А в ответ губастому сказал:

– Чего-то неможется мне. Устал с делами. Все спешил, чтобы выехать. Так что вы уж без обиды, увольте меня.

Тут все трое сообразили, что сосед дал маху, сославшись на то, что ему неможется.

– Давай сюда, не ломайся! – воскликнул полный, круглый как шар, изрядно облысевший, лет пятидесяти попутчик. – Мы тебя мигом на ноги поставим, у нас тут в термосах такое лекарство – мертвый запляшет!

– Не могу, вынужден отказаться, – сопротивлялся Рыбалко и решил применить запрещенный прием, иначе, понял, они от него не отстанут. – Завтра должен предстать перед начальством светлым и ясным как стеклышко.

– Да мы твое начальство запросто можем в плен взять, – подал голос третий попутчик, лет сорока, с черным чубом, что теперь уже довольно редко. Но при такой шевелюре, как у него, единственный выход – красоваться чубом, иначе не заметят.

– Ты где пашешь, божий человек? – поинтересовался чубатый.

– В ОБХСС пашу, – усмехнулся капитан. – Есть такая контора, по ее делам и в ваш город приезжал. Думаю, что не в последний раз.

После такой сентенции воздушные шарики сморщились, никто уже не пыжился, все молчали, термосы как-то незаметно исчезли со стола.

– Пройдусь по вагонам, – сказал скороговоркой губастый.

– Вместе пойдем, – словно приказал толстяк. – В ресторан сходим, надо же поесть.

Они быстро исчезли из купе, и их не было очень долго. Капитан даже забеспокоился, не переиграл ли, вдруг выскочили из поезда. Правда, тут портфели и термосы. Отвечая на его тревожные мысли, купе открыл проводник и, извиняясь, забрал сразу все три портфеля и два термоса.

– А третий термос? – сказал капитан и вытащил из-под стола украшенную яркой розой на голубом фоне посуду. – Смотри не пролей, – напутствовал он проводника, – тут очень редкий и ценный чай, сами его изготовляют и пьют. В магазинах такого нет. А чего это мои попутчики сами не пришли? – удивленно-простодушно спросил Рыбалко.

– Карты любят, партнера нашли, один в купе едет, решили туда, – ответил доверительно проводник.

– Ну что же, приятной им дороги, – сказал капитан и про себя добавил: «Баба с воза – кобыле легче».

Всю дорогу ехал один в купе, отоспался за все тревожные дни и бодрым, энергичным высадился из поезда в столице…

Здесь у него были старые друзья, с которыми он служил в воздушно– десантных войсках. Потом неожиданно их всех троих: Германа Лазарева, Федора Шумского и Рыбалко уволили в запас. Правда, Лазарева вскоре взяли работать в Комитет государственной безопасности, Шумского – где-то сработала какая-то пружина – судьба вдруг привела в Академию. Еще не высохли чернила на приказе об увольнении, а другим приказом Шумский уже сдавал экзамены. Рыбалко достался уголовный розыск.

Виделись они редко, но перезванивались довольно часто и были в курсе семейных и служебных дел друг друга.

После телефонного звонка и короткого разговора с Шумским встреча друзей объявлялась на вечер.

В небольшой комнате, за столом, уставленным закусками и бутылками, сидели пятеро – две женщины и трое мужчин. Одним из них был капитан Рыбалко, другим – офицер с погонами майора, Шумский, третьим, в дорогом штатском костюме и при галстуке, Лазарев.

Женщины, занятые своими проблемами, тихо обсуждали какие-то вопросы. Мужчины, уже выпив, чувствовали себя довольно свободно, курили и разговаривали между собой.

– Разбросала нас жизнь по разным местам, словно десантников на парашютах, – заметил Герман Николаевич Лазарев.