Диверсанты

– Верно ты сказал, Гера, как десантников на парашютах! – откликнулся Федор Кондратьевич Шумский. – Были мы десантники, воздушная пехота. Не жалеете, что жизнь нас повернула на другую колею? Я вот в Академии, а скучаю по живому делу. Разве можно сравнить операции на макетах с тем, как нас выбрасывали среди ночи в глухую тайгу? Мы шли вперед, прорывали оборону, захватывали «вражеские» объекты, пусть ненастоящие, но воевали по-настоящему, как в настоящем бою.

Я получал тогда удовлетворение, а сейчас мне грустно порой, хотя сознанием я понимаю, что без макетной штабной работы, без моделирования обстановки нам на практике придется вслепую и наступать, и отступать, как в прошлую войну: научены были думать, что будем сражаться на территории врага, отступление считалось равносильным предательству, а в окружении оказывались целые дивизии с комсоставом и всей техникой. Такого мы не моделировали, позиций не подготавливали, а просто откатывались, как диктор вещал: «На заранее подготовленные позиции». А эти позиции нам подготовлял наш враг.

– Что ты, Федя, скучно так говоришь, – заметил Лазарев. – Сейчас и война-то будет другая, без «заранее подготовленных позиций».

– Ошибаешься, Гера, без людей войну не выигрывают, какая бы она не была: моторная, ракетная, ядерная.

– Ребята, давайте об этом не будем: в газетах про это, радио, телевидение. У нас другая причина для встречи. Гриня приехал, и пусть он поведает нам, зачем сюда заявился, – прервал начатый разговор Лазарев и перевел его на другую тему.

– Я ведь сыщик, преступление есть – меня на след, нюхай, ищи, и я ищу. Парнишку одного нашего, киевского, убили на трассе Москва – Симферополь, а я его на свою голову опознал. Когда проверили гильзу – оказывается, пистолет этот уже был в действии: три года назад человека из него убили в Волгограде. Вот и получается, что жертва была в Сочи, а убили далеко от моря.

– Мотивы? – спросил Лазарев, еще не показывая, что ему это интересно.

– Знать бы мне. Объекты между собой так далеки, что увязать их трудно. Один мелкий вор, жулик, правда, отбывал пять лет за случайное убийство. Иконами пробавлялся последние полгода, какой-то тип его подрядил. Возможно, он его и убил за обман.

– Да-да, такое между уголовниками бывает, – воскликнул радостно Шумский, почувствовав, что и он может влезть в тему, от которой был так далек, как биолог от металлурга.

– А на кой черт ему было тогда тащить его к Москве? – возразил Лазарев, фактически высказав сомнения, которые были и у Рыбалко. – Уголовник убил бы его там же, в Сочи, или поблизости, но не терпел бы возле себя, да еще в машине, столько часов.

– Убийца, на мой взгляд, неординарная личность, – сказал Рыбалко. – Французский коньяк, американские сигареты с наркотиком, машина… и какой-то мелкий фарцовщик, переключившийся на фанеру, то бишь на иконы. Вот вторая жертва…

– Стой, Григорий! Давай сначала об этом, а то сразу свернешь на другой путь, – остановил его Лазарев. – Очевидно этот… какая у него кличка?

– Согласно росту – Шкет.

– Так вот, этот Шкет, видно, что-то знал или узнал такое про своего хозяина, что жить ему никак нельзя было. Опасен стал. Допустим, стал шантажировать, что сообщит о его иконных делах. Стоит за это убивать? Как в твоих уголовных кругах это?

– Нет! За это не убивают. Даже если эти иконы отвозит и продает папе римскому.

– И все-таки что-то есть такое, что он его срочно убрал.

– Вот первую жертву в Волгограде нельзя сопоставить со второй. Интеллигент, искусствовед, в музыке разбирается, литература, у него одних книг было дома около шести тысяч. Наследники не объявились, словно дедушка-сиротка. В театральных кругах был свой человек, с артистами на короткой ноге. В заключении не был, но странное дело – неожиданно я установил, что он имел связь с уголовным миром. Двое у него были на связи: валюту, ценности свозили. Один, по кличке Жиган, с отрубленным прошлым – мало что известно – был убит при попытке к бегству. Второго я видел. Хороший парень, женился, со старым покончил, его подозревали в убийстве, но все отпало. В этом деле тоже просматривается машина.

– И что ты собираешься делать? – спросил Лазарев. – Чего вдруг Москва?

– Есть шаткая информация, что этот тип, который иконами занимался, и живет в Москве.

– Ну и задачка! – покачал головой Шумский. – В Москве кого-то искать – что иголку в стоге сена.

– Поиск у меня сужен. Этот с иконами владее, как будто бы пятью иностранными языками.

– Это уже не иголка в стоге сена, – резюмировал Лазарев. – Скажи, Гриша, а этого искусствоведа глубоко разрабатывали? Место рождения, сослуживцы, война. Он был на войне? Или молодой?

– По возрасту в самый раз. Никто его не копал. Как только напали на след парня, которого подозревали в убийстве, так все и бросили. Хорошая версия, удобный объект, отпечатки пальцев. А потом, когда провалилась версия, осталось нераскрытым. Да и мне сейчас некогда заниматься убитым, мне нужен след, я должен нюхать! – засмеялся Рыбалко.

– Нюхай, нюхай, следов тут много: ТАСС, МИД, АПН, всякие НИИ, международные организации. И все-таки у нас не так много людей с таким количеством языков, даже если знают не пять, а три – все равно тебе их брать на контроль. Ты в Волгограде проверял, может, убийца жил в гостинице в тот период.

– Вряд ли он жил. Я попросил ребят из волгоградского управления сделать для меня установку на проживавших москвичей.

– Он не останавливался в гостинице, если твердо знал, что едет убивать. – Лазарев задумчиво покрутил правое ухо. – А если ехал на встречу, без этой идеи? Тогда жил в гостинице! – уверенно заключил он. – Зима, места свободные есть – это все идеальный вариант.

– А ты бы жил в гостинице? – спросил заинтересованно Шумский.

– Я профессионал!

– А ты думаешь, это был дилетант? – прищурив один глаз, посмотрел Рыбалко на Лазарева.

– Ладно! Давай так: ты ищи человека с языками, а я со своей стороны, в порядке частной помощи следствию, проверю тебе твоего искусствоведа. Вдруг за ним что-нибудь есть по войне.

День выдался погожий, светило солнце, парки и скверы сверкали изумрудной зеленью, на улицах царило оживление, люди, словно это был воскресный день, заполнили улицы, двигаясь потоками по тротуарам.

Из здания на Петровке в тихий переулок вышли трое мужчин: капитан Рыбалко и с ним двое курсантов школы милиции Сергей Карпов и Гриша Маркуша, оба светловолосые, неброско одетые, способные легко раствориться в массе. Капитан снял пиджак, закинул его на плечо и остановился:

– Ну что, ребятки, пошли копать Полиглота? Трудная и нудная у нас работа. Объекты знаете, встречаемся в шесть у Пушкина.

Маркуша поднял руку со сжатым кулаком и воскликнул:

– Но пасаран! – И пошел, не оглядываясь. Рыбалко и Карпов разошлись в разные стороны по своим мысленно разделенным секторам города.

Площадь Пушкина. В сквере на скамейках у памятника люди грелись на солнышке. Рыбалко оглядел разноцветные людские ряды и, найдя свободное место, уселся возле двух опрятно одетых старушек. Он положил на скамейку папку и, зажмурив глаза, подставил лицо солнцу.

От редакции «Известий» дорогу перешел Карпов, в сквере, поискав глазами, заметил Рыбалко и направился к нему. И сейчас же с другой стороны в сквер вошел Маркуша. Он издали увидел капитана и почти одновременно с Карповым подошел к скамейке.

– Неплохо устроились, Григорий Романович. Рабы галеру тянут, а вы греетесь на солнце, – с иронией произнес Маркуша.

– А, тезка! – открыл глаза капитан. – И Сережа здесь. Какая точность! Наверно на щите, раз без опозданий.

– А мы и в столовой первые, – ответил с улыбкой Маркуша. Мимо медленно двигалась молодая женщина, за руку вела мальчика в матросском костюмчике. Маркуша помахал мальчику рукой, привлекая к себе внимание. Мальчик улыбнулся и остановился возле Маркуши, но женщина ласково потрепала его по головке и потянула за собой.

– Не иначе у тебя хорошие новости, – заметил капитан.

– Какие там новости. Отработал все адреса. Женщину одну нашел, эта языки знает, только она нам не в цвет.

– По женщинам ты, видать, мастак, – улыбнулся Рыбалко. Карпов засмеялся. Маркуша не обиделся, он присел на корточки перед ними.

– А может быть, он сбрехнул, этот ваш уголовник, про пять языков? Девять точек, и все нет ясности.

– Может, и сбрехнул уголовник. А нам надо искать. В нашей работе многое бывает впустую. Тысячи камней перевернешь, а зерно может быть под следующим. Если в конце года посмотреть всю проделанную работу и отбросить то, что было впустую, то всю работу можно переделать за одну неделю. Ну давай, Сережа, что у тебя?

– Одного нашел, да возраст великоват, чтобы разъезжать. Серегин фамилия. Думаю, он не годится. Не та фигура.

Капитан достал блокнот и вписал туда фамилию Серегин. Маркуша заглянул в блокнот и там увидел фамилию Краснопольского.

– Я гляжу, у вас тоже есть улов?

– Думаю, что тоже, как ты говоришь, не в цвет. Краснопольский – молодой книжный червь. За хорошую книгу душу дьяволу заложит. Умница, люблю таких. Я за ним наблюдал: на улице читает, в метро читает. По сторонам смотрит невидящими глазами. Этот в наше дело не годится. Боюсь, он и пистолет в руках держать не умеет.

– Вот у меня – более перспективная личность, – перехватил инициативу Карпов. – Некто Альпер. Работал в одной международной организации, выезжал за рубеж. А потом вдруг года два назад стал заниматься картинами, антиквариатом. Эксперт. Его слово – закон для таможни, пользуется неограниченным доверием. Иностранцы за советом ходят. Правда, неизвестно по части икон и отсутствия-присутствия, когда убили Шкета. А языками свободно владеет.

– Я тут тоже одного про запас держу, – не выдержал Маркуша. – Рябов Роман Алексеевич. Все по заданной программе: и языки, и «морж», купается зимой. Здоров и силен, такой и без пистолета Шкету головку прошибет. Самое любопытное, когда исчез Шкет, он был в отпуске и уезжал…

– Такой нам годится! – сказал Карпов. – Что-то уже намечается. Как вы думаете насчет этих типов, товарищ капитан?

– Ну во-первых, они еще не типы. Мало ли кто уезжал, когда убили Шкета. А в принципе, думаю, что наша операция, назовем ее условно «Полиглот», начинается. Как говорится, – капитан помолчал, – Бог любит троицу. Есть еще одна кандидатура на подозреваемого в убийстве. Только личность такая!.. Поэтому пока оставим его в покое…

Художественная мастерская, на стенах несколько картин. На полках – справочники по живописи. В углу – телевизор на тонких ножках, льется тихая музыка. Напротив рабочего стола на стене висят две небольшие иконы. За столом, склонившись над перламутровой миниатюрой, сидел мужчина лет пятидесяти пяти, с чисто выбритым лицом и редкими, аккуратно уложенными волосами. Тонкие губы и острый взгляд придавали его лицу жесткое выражение. На нем был просторный светло-серый пиджак, белая рубашка и галстук в полоску. Напротив у стола сидел седовласый мужчина, лет шестидесяти пяти, в дорогом костюме и в очках в тонкой золотой оправе. В одной руке он держал массивную трость, а в другой – незажженную сигарету.